Он примостился у ворот. Ещё недавно бывших входом. Калитки резвый поворот, Всех удивлял своим притвором. Узор древнейших вензелей, Напоминал ему о Роде. Дубовый створ ворот-дверей Был испещрён резьбой природы. Чернели петли серебром, А бляшки рун темнели медью. Ярило лил свой жгучий бром, С вершин полотен, вниз, камедью. Пучки неведомой травы Дымились в небо, тихо, змейкой С оград жердей, что все кривы, От службы долгой всем = скамейкой. Седой, взлохмаченный начёс, Вонзался дико в злое небо. А крючья пальцев рвали тёс, И устремлялись к полю с хлебом. Беззвучно шамкал полый рот, А взгляд буравил сталь снарядов, Прервавших жизненный полёт, Людей, искавших спас в обрядах. Изба, с пораненным венцом, Склонилась рядом рваной кровлей. Воронка, с мёртвым в ней птенцом, В крыльцо ввинтилась жуткой болью. Глазницы выбитых окон, Стреляли аурой изгнанья. Не отражая чёрных крон, Не видя смертного познанья. Иссохла трещинкой слеза, Щеке добавив сеть морщинок. Упёрлась в зарево стезя, Не чуя жизненных тропинок. Дубрава вспахана огнём, От прежних кущ остались угли. Здесь ночь прошла своим конём, Сварога сон, прикрыв хоругвью. Ворота сорваны с петель. Щепой облапив тын в прорехах, Калитка в нём нашла постель, Как ложе смертное, в огрехах. Ведун смотрел в живую даль, И взгляд застывший видел утро. В нём белоснежная вуаль Скрывала тайны древних мудро. Виднелись в дымке шапки гор. А чудных храмов очертанья, Таили тающий узор, Охранных грамот мирозданья. Ночь уходила не спеша, В ложбинах пряча своё войско. Чтоб почерневшая Душа, Осталась под приглядом свойским. Осколки вражеских теней, Остервенело, рвали утро. Но Солнца луч звенел сильней, Как-будто пел святые сутры. ******** Ведун стряхнул виденья миг, Вернувшись вновь под злое небо. Но, засиял от счастья лик, День приближался – живо Древо! |