Мне снится железнодорожный вокзал. Стою в длинной очереди за билетами. Но вот подходит поезд. Пассажиры торопятся на посадку. А я и ещё несколько человек, так и не добравшихся до билетной кассы, с досадой смотрим через окно на поезд, увозящий счастливых обладателей билетов. Просыпаюсь и остро переживаю неудачу.

Через несколько дней снова сон. Я в сельской местности, в толпе коллег, которым не удалось уехать автобусом. Но вот подъезжает грузовик, чтобы забрать оставшихся. Он быстро заполняется людьми и отходит. А я в числе немногих остаюсь на мокрой, грязной дороге. Мы не успели залезть в кузов грузовика. Просыпаюсь, ощущая себя хроническим неудачником.

Ещё несколько подобных снов, в которых изобретательно варьируется ситуация, но неизменен результат. Что же всё это значит? И вдруг неожиданное открытие. Среди счастливчиков, севших на уходящий поезд, я видел своего друга Натана, который… недавно умер!! А в числе уехавших в грузовике был Ури, мой товарищ студенческих лет. Во власти тревожной догадки, нахожу телефон Игала, бывшего однокурсника.

- Привет Игал, это я, Зеев. Как дела?

- Спасибо, - отвечает старый друг. – Пока ничего. Я на пенсии. Ты как?

- То же самое. А что-нибудь слышно про Ури? Как он поживает?

- Ури?! – удивляется Игал. – В начале прошлой недели похоронили. Саркома мозга.

В начале прошлой недели? Когда в моём сне он так энергично залезал в кузов грузовика?! Выходит, все мои неудачи во сне - лишь сигналы, что пока смерть мне не угрожает?! И я начинаю размышлять. Отец умер в возрасте девяноста семи лет. Если я унаследовал его долголетие, у меня впереди лет тридцать. Это же целая вторая жизнь! Результаты ежегодных медицинских тестов подтверждали такой прогноз. Ни одного отклонения от нормы. Так что же я собой представляю на пороге второй жизни? Мне шестьдесят шесть лет, жена умерла три года тому назад, а замужняя дочь живёт в другом городе. И у меня приличная пенсия.

Современные стереотипы жизни человека примерно соответствовали следующей схеме: получить образование, найти хорошую работу, обзавестись семьёй, сделать карьеру, вырастить детей и уйти на покой. Формула "уйти на покой" распространялась и на ещё непризнанную вторую жизнь, которая в недалёкой предыстории была редкостью. Но во второй половине двадцатого века в развитых странах средняя продолжительность жизни превысила восемьдесят лет. Средняя! Значит, у многих послепенсионный период составляет 25-40 лет. И эти годы люди проводят в режиме доживания, в полном соответствии с ещё господствующей парадигмой прошлого.

Но тогда, как следует прожить эту вторую жизнь? Начать всё сначала - найти работу, обзавестись новой семьёй? Но я колебался. Для того ли жизнь даётся второй раз, чтобы повторять прежний сценарий? Да и был ли он хорош? Не уверен. Я не прекращал думать об этом, ложась спать.

Мне снился большой парк, в котором и деревья, и скамейки, и даже сам воздух были синими. Я прошёлся по аллее и присел на скамейку. Вокруг ни души. Как вдруг на скамейке рядом со мной возникла дама. Она была в длинном тёмном платье, лицо слегка прикрыто вуалью.

- Вы не должны бояться меня, - её голос успокаивал. - Я Одиночество. Люди приходят в этот парк ко мне, чтобы заглянуть в свою душу.

- Я н-не б-боюсь, - отделаться от страха было не так-то просто. - А почему этот парк синий?

- Это цвет одиночества. Вы слышали фразу: "Каждый охотник желает знать, где сидят фазаны"?

- Слышал. Мы её заучивали в школе, чтобы запомнить цветовые компоненты спектра белого света: красный, оранжевый, жёлтый, зелёный, голубой, синий, фиолетовый.

- Да. Но эти семь цветов символизируют всю человеческую жизнь. Она начинается с красного, знаменующего любовь ваших родителей и ваше рождение. Потом следует оранжевое детство, желторотое отрочество, зелёная юность, голубое счастье зрелости и синее одиночество старости.

- А почему вы ничего не сказали о фиолетовом?

Дама помедлила.

- В фиолетовом сегменте, в последний час перед смертью, подводятся итоги жизни, - объяснила она. - Это и есть Час Фазана, когда человек испытывает высшее счастье от осознания хорошо прожитой жизни, или горькое разочарование, если она не удалась.

- Как же нужно жить, чтобы в Час Фазана испытывать высшее счастье?

- Не знаю, - призналась дама. - Но, в принципе, у человека есть две основных цели – воспроизводство поколения и раскрытие духовной составляющей своей личности, то есть, самовыражение.

- Так, может, вторая жизнь и даётся для самовыражения?

- Что?! – слова «вторая жизнь» вначале вызвали у неё недоумение. – Ну да. Если вы вырастили детей, но не раскрыли потенциал своей личности, это можно сделать в оставшееся время.

- Но вы же знаете, в чём я могу найти своё самовыражение?

- Вы должны найти его сами, - улыбнулась дама. – А я, Зеев, в любом случае, желаю вам улыбаться в Час Фазана.

 

Этот сон предопределил направление моих поисков. Я вспомнил давнишний разговор с учительницей, неизменно ставившей мне высшие оценки за школьные сочинения.

- Кем ты, Зеев, собираешься стать? – поинтересовалась она.

- Инженером-машиностроителем.

- А писателем не хочешь?

- Я не думал об этом.

Зато теперь этим только и были заняты мои мысли. Помню, прочтя роман "Ночь нежна" Френсиса Фитцджеральда, я с завистью подумал, что так написать не смог бы. Как будто я вообще мог что-то написать. А, может быть…. И я сел за компьютер.

Через неделю мой первый рассказ был готов. В нём известный израильский леворадикальный политик выступал, как главнокомандующий Красной Армии во время Сталинградской битвы, и на этом посту он трогательно заботился о благополучии немецких солдат. То была сатира на беспримерные особенности арабо-израильских войн, в ходе которых израильтяне поставляли своему врагу продовольствие, медикаменты, воду и электроэнергию, лечили в своих больницах его раненых. Это произведение я послал в любимую газету и, увидев его уже в её ближайшем номере, сразу же написал второй рассказ. С ним произошло то же самое.

Когда число рассказов приблизилось к десяти, я издал их отдельной книгой. Потом написал роман о Второй мировой войне. В нём война трактовалась, как взрыв человеческой ненависти, вызревавший в течение тысячелетий развития общественной психологии христианской цивилизации. Такой подход позволял многое объяснить. И мои идеи встречали у людей интерес и понимание. За четыре года, работая по четырнадцать часов в сутки без выходных и праздников, я опубликовал три книги и был принят в Союз израильских писателей. Четвёртым был сборник стихов.

 

Как-то вечером, в мою дверь позвонили. У порога стояла девушка лет двадцати восьми.

- Извините, - произнесла она не без смущения, - я ищу работа. Уборка, стирка, ухаживать больные, купить продукты и лекарства. Я Наташа, репатриант из России.

Мне захотелось ей помочь. И мы договорились, что каждый четверг она будет делать у меня уборку. Два с половиной часа Наташа прибирала квартиру, затем получала деньги и уходила. Так прошли три недели, и началась четвёртая. В четверг она, как обычно, работала в гостиной, а я сидел за компьютером в своём кабинете. Потом я заглянул в гостиную и увидел её у журнального столика. Она, стоя, читала книгу моих стихов.

- Вы уже так хорошо владеете языком? – вежливо поинтересовался я.

В ответ она закрыла книгу и, не оборачиваясь, продекламировала на чистейшем иврите:

В таинственном чертоге откровений

Царица Истина на троне знания

Читала манускрипт сомнений

Предвечного издания.

- Вам нравятся мои стихи? – растеряно пробормотал я.

- Очень, - она обернулась ко мне. - Ваша Истина – царица, и она опирается на знание, проверенное предвечным сомнением. Идеальный образ власти, очищенной от лжи.

Её иврит, лишённый даже намёка на русский акцент, и способность формулировать относительно сложные мысли говорили о многом.

- Вы коренная израильтянка с университетским образованием, - заключил я, уже полностью овладев собой. – Как же вас зовут?

- Ависага.

- А как вы стали уборщицей Наташей?

- Простите эту мою невинную уловку. Мне хотелось как-то приблизиться к вам.

- Но зачем?!

- Я читала все ваши книги. Они восхитительны. А презентация ваших стихов в Иерусалиме стала последней каплей.

- Какой каплей?

- С вами, Зеев, я могу стать настоящей библейской Ависагой. В этом и состоит моё предназначение. Я хочу посвятить вам свою жизнь.

- Ох, Ависага! – мне с трудом удавалось скрывать смущение. - Я старше вас лет на сорок. Вы молоды и красивы. Ваша жизнь только начинается. Зачем же приносить себя в жертву?

И тут я осознал, что панически боюсь её согласия с моими аргументами.

- Я не могу навязывать вам свою любовь, - она приблизилась на несколько шагов. – Но дайте мне хотя бы две недели. Неужели у меня даже шанса не будет?

- Ну, хорошо, - я не совсем понимал, что она имеет в виду.

- Извините, Зеев, но где я буду жить эти две недели?

- А вы хотите в моём доме?! Тогда… вон та комната свободна. В гостиной, в верхнем ящике буфета, ключи от квартиры.

Ависага переехала ко мне, взяв с собой лишь самую необходимую одежду и туалетные принадлежности. Теперь утром меня ждал готовый завтрак, а вечером ужин. После завтрака она уходила на работу, оставляя едва уловимый аромат духов и непреходящее впечатление от виноватой улыбки, пробивающейся сквозь озабоченность лица. Так, незаметно, и прошли две недели.

На следующий день я встал пораньше, чтобы успеть на писательскую конференцию в Тель-Авиве. Выпил кофе и поспешил на автобус. Дверь её комнаты была закрыта. Если Ависага останется, я сделаю вид, что ничего не произошло. И тогда...

Вернувшись домой, я обнаружил в почтовом ящике ключи от квартиры и записку:

"Уважаемый Зеев! Вы были очень добры, дав мне шанс. Но, увы, жизнь зависит не только от наших желаний. Хотя, моя душа по-прежнему незримыми нитями связана с вашей. Ависага"

Записка была написана на бланке издательства «Орбита», в котором она работала. В квартире ещё ощущался аромат её духов. Я сел за компьютер, но не смог сочинить даже двух строк.

Неужели я влюбился? Мне всегда казалось, что любовь - всего лишь условность, в рамках которой принято создавать шедевры искусства. А если бы мне сейчас предложили выбор – гениальность, или счастье любви? Я бы выбрал второе! Неужели?!

Я отправился в Тель-Авив, чтобы увидеть её. Издательство «Орбита» размещалось в офисном здании на улице Алленби. Было время обеденного перерыва. Чтобы переждать его, я зашёл в ближний скверик. Там было много людей. Но на одной скамейке, где сидели два молодых человека, имелось свободное место. Я опустился рядом с ними и достал газету. Молодые люди оживлённо беседовали.

- Всё-таки странно, Ешуа, - удивился один из них, - что ты, дипломированный психолог, находишь работу в издательстве «Орбита», да ещё с такой зарплатой.

- Что же здесь странного? – пожал плечами Ешуа, - наш директор, Матан, привлекает психологов для маркетинга. Вот недавно он дал мне в разработку одного популярного писателя. Я прочёл его книги, изучил биографию и разработал методику его маркетинговой обработки.

- Какой обработки?

- Я, Давид, нашёл его слабое место. Он одинок, жена умерла, взрослая дочь живёт отдельно. Такой человек не может не нуждаться в содержательной женщине.

- Ты подослал к нему даму?

- Точно. Её задача влюбить в себя клиента и сделать его нашим заказчиком.

- Видимо, красивая и умная? – предположил Давид.

- Симпатичная. Но что касается ума... Она даже не читала его книг. Я дал ей готовый сценарий и придумал другое имя - Ависага. По аналогии с героиней Библии, которая своим телом согревала старого царя Давида. У пожилого писателя это должно вызывать ассоциации.

- А где ты её нашёл?

- Она была секретаршей и любовницей Матана. Потом он переключился на другую, а её перевёл в мой отдел. Ну, я не против. Грешно отказываться от такой красотки…

- О, да, - улыбнулся Давид, - я тебя знаю. Но как же твоя семья?

- Одно другому не мешает. Я не стану менять мать своих детей на какую-то потаскуху.

Обеденный перерыв закончился. Скверик быстро опустел. И теперь мне казалось, что я люблю Ависагу ещё больше, чем раньше. Она – настоящее сокровище, красивая, умная, с тонким вкусом, с доброй и благородной душой. Жемчужина, втоптанная в грязь.

Я направился в издательство "Орбита». Оно располагалось на третьем этаже. А вот и дверь с табличкой "Исполнительный директор Матан Пинскер". И в это время меня окликнули. То была Ависага. Её улыбка казалась очень искренней.

- Зеев, я рада вам. Несмотря ни на что, мы же остаёмся друзьями? Правда?

- Разумеется, - пробормотал я.

Через минуту она уже представляла меня директору. Этот энергичный мужчина лет тридцати пяти, элегантно одетый и улыбающийся, очевидно, и был блестящим героем современной первой жизни, в которой обитала и Ависага.

- Очень приятно, Зеев, видеть вас в нашем издательстве, - Матан пожимал мне руку. - Я в восторге от ваших романов. Присаживайтесь. А вы, Натали, свободны.

Он при мне назвал Ависагу её настоящим именем, поскольку, очевидно, не вникал в детали психологических разработок своего подчинённого Ешуа. Она вышла из кабинета.

- Зеев, мы давно мечтаем сотрудничать с вами, – директор достал из папки несколько листов и протянул их мне. - Это проект договора о нашем долгосрочном сотрудничестве.

- Спасибо. Мы с моим адвокатом рассмотрим проект, - я встал. - К сожалению, у меня очень мало времени.

Мы попрощались, и я покинул директорский кабинет. За дверью меня ждала Ависага.

- Куда вы сейчас, Зеев?

- На автобусную станцию. Вы не хотите меня немного проводить?

- Я с удовольствием, - обрадовалась она.

Вскоре мы шли по улице Алленби.

- Если вы будете сотрудничать с «Орбитой», - заметила она, - мы сможем иногда видеться.

Этой фразой Ависага, по сути, блестяще завершала свою служебную миссию. Она влюбила меня в себя, привела в кабинет директора и вот сейчас побуждала подписать договор, якобы с тем, чтобы мы могли чаще встречаться. И тут мой взгляд наткнулся на витрину книжного магазина. В ней стояли мои произведения. Я предложил ей зайти туда и купил три своих книги.

- Можно подарить вам свои романы? - я протянул ей упаковку с книгами.

- Благодарю.

- Если вы их прочтёте и захотите позвонить мне, я буду рад.

- А вы уверены, что я их не читала? – она опустила глаза.

- Да. Мне всё о вас известно.

- И то, почему директор не назвал меня Ависагой?

- И это тоже.

- Зеев, вы меня презираете? Я слабая женщина, которая запуталась и измазалась в грязи.

- Нет, Ависага, я люблю вас. К вашей прекрасной душе не пристаёт никакая грязь. Вы из тех женщин, за которых умирают на дуэлях.

- Что вы, Зеев, - на её глазах показались слёзы.

Мы молча дошли до автобусной остановки. Любые слова казались лишними. Подошёл мой автобус. И, прежде чем войти в него, я дотронулся губами до её щеки.

Я решил, что больше никакой инициативы проявлять не буду. Прошла неделя и началась вторая. Наступила пятница, и я загадал, если до конца дня ничего не случится, мне придётся перевернуть эту страницу своей жизни, как будто ничего такого и не было.

Звонок раздался только в девять вечера. За дверью стояла Ависага. Я оцепенел.

- Добрый вечер, Зеев. Вы меня не прогоните?

- Я люблю тебя, - моё оцепенение сменилось взрывом энергии, я начал целовать Ависагу, а потом подхватил на руки и внёс в гостиную. – Выходи за меня замуж.

- Я согласна, но только при условии, что буду Ависагой.

- Как это понимать?

- Я хочу помогать тебе, быть твоей домработницей и наложницей. Я возьму на себя все заботы, которые могут отвлечь тебя от творчества.

- Но близко ли тебе такое служение?

- Это же, Зеев, природная женская роль. Я с юности мечтала посвятить свою жизнь любимому человеку.

 

Прошло двадцать пять лет. Они пронеслись, как сладкий сон, который тщетно пытаешься удержать в предутренней дремоте. Через год после нашей женитьбы Ависага родила мальчика. Роды были долгими и тяжёлыми. Утром я прибежал в роддом с охапкой хризантем. Она, обессиленная, лежала на кровати, а я целовал её руку и по моим щекам катились слёзы.

- Ты даже не интересуешься, кого я родила? – разочарованно произнесла она.

Это был единственный случай, когда она меня в чём-то укоряла.

 

За прошедшие четверть века у меня почти каждый год выходила одна книга, и их уже было свыше двадцати. Конечно, этим я был обязан Ависаге. Она освободила меня от бытовых забот, стала моим корректором и редактором, вела дела с иллюстраторами, переводчиками и издателями. Года через четыре мои книги начали приносить ощутимый доход, и мы купили в Ашкелоне, на берегу Средиземного моря, виллу с садом.

 

Когда мне исполнилось девяносто пять, я решил заняться садоводством. Обрезал кроны оливковых и апельсиновых деревьев, у границы участка посадил виноград. Основные идеи, выношенные в течение жизни, уже были высказаны. В застеклённом шкафу стояли ряды моих книг, изданных на нескольких европейских языках. И всё-таки, среди них не было самой сокровенной. Я сел за компьютер и написал заголовок «Час Фазана». Что это будет, повесть или роман, пока было неясно. И, продолжая заниматься садом, в перерывах я вспоминал прожитую жизнь и писал «Час Фазана».

Прошло ещё четыре года. Мой сад плодоносил, а я научился делать вино и оливковое масло не хуже своих библейских предков. В этом было что-то мистическое, как прикосновение к вечности.

 

И вот мне снится знакомый сон. Я у билетной кассы вокзала.

- Возьмите ваш билет, - говорит улыбающаяся кассирша.

Я взял билет, расплатился и… проснулся. Над толкованием сна долго думать не приходилось. Оно было вполне однозначным. В этот момент в кабинет заглянула Ависага.

- Зеев, ты будешь завтракать?

- Разумеется.

Мы завтракали за маленьким столиком на кухне.

- Я никак не могу закончить повесть «Час Фазана», - осторожно начал я. - Она о нас с тобой. Я хочу, чтобы её закончила ты.

- Я?! – удивилась Ависага. – Ну, хорошо, завтра посмотрю.

Я вернулся к компьютеру и в продолжение повести «Час Фазана» написал: «Прощай, любимая! Я мог бы долго говорить о своих чувствах, но их можно выразить всего одним словом: Люблю!».

 

ЭПИЛОГ

Просьба Зеева закончить повесть «Час Фазана» вспомнилась мне только через три дня после его похорон. Я читала её, заливаясь слезами. Но лучше рассказать всё по порядку.

В тот день, вечером, я занесла в кабинет мужа почту. Он лежал на диване.

- Зеев, тебе нездоровится? Может вызвать врача?

- Не нужно. Сердце, правда, покалывает, но после почти ста лет безупречной работы оно вправе немного покапризничать.

На следующее утро я заглянула в кабинет Зеева, чтобы пригласить его к завтраку. Он лежал на своём диване с закрытыми глазами и улыбался. Это была такая завораживающая улыбка, что от неё трудно было оторвать взгляд. Я не решилась будить его и зашла через полчаса. Его вид испугал меня. Пульс не прощупывался, и я вызвала скорую помощь. Врач констатировал смерть.

Только теперь, после чтения повести, мне стало ясно, что в свой Час Фазана Зеев улыбался, и я видела эту поразительную улыбку. То был час полного триумфа его личности, счастливо завершившей свой замечательный земной путь.