Я глохну в этой тишине , но зренье утраиваясь, ловит измененья. Я мёрзну, кутаюсь, я дёргаю плечами, чтоб олицетворение печали - стряхнуть – сухой кленовый лист. Он давит всей тяжестью весенних соков. Плавит июльским зноем раскалённой стороной, игрой воображенья – злой иглой - укалывает, впрочем, я стряхнула весь этот вздор и я могу глазеть на лес, его цыганские пестроты, что подлежат – законами природы – замене на торжественный глазет. И я могу пройтись по табору осинок, глотая кислород и думая вполсилы о том, о сём, но Боже упаси! – не про цыплят, от века на Руси считаемых по осенит, цепляя за строчку строчку. Так по небу стая, стараясь не отстать, летит за вожаком, растягиваясь чёрным кушаком. |