Жанр: Фантасмагория (Жизнь после бесед о литературе). Посвящается творчеству Александра Ша(а)ранина. *** Звонок заходился фальцетом, словно старуха на рынке, у которой украли кошелек. "В семь часов утра приходят только милиционеры и идиоты. - Тихо подкрался к входной двери. - Вашу мать! Так я и знал!" В стекляшке глазка пугливо плавал участковый, протирая затылок большим красным платком. Из левого кулака его обреченно торчал букетик блеклых незабудок, растрепанный и помятый, будто Егорушкин второпях вытащил цветы из мышастых пузырей брюк. Щелкнул замком. Дверь приоткрыл так, чтобы захлопнуть её в случае чего. - Имбо...- Голос участкового дрогнул. - Здравствуй! - Он заложил свободную руку за спину, выставил одну ногу вперед и продекламировал: - В полях порхая и кружась, Как был я счастлив в блеске дня, Пока любви прекрасный князь Не кинул взора на меня... Живот его колыхался вслед четырехстопному ямбу - то опадая, то вновь забиваясь в складки кителя. - Что это? - спросил я, вытаращив сонные глаза. - Уильям Блейк. - Участковый, потупив взгляд, носком казенного сапога сверлил в полу дырку. - Знаю... чертменяраздери! Что все это значит? - Имбо, ты не представляешь, как мне одиноко! ...А эти? - За спиной Егорушкина маячили двое из маски-шоу - в черных вязаных чулках с прорезями для органов чувств и короткоствольными калашами. - Забудь! Мне они не нужны! - Участковый ткнул букетиком куда-то вбок. - Так, на всякий случай, свидетели, чтобы ты чего плохого не подумал. Участковый жарко дышал и теснил меня вглубь темного коридора. Отступая, я чуть наклонился к его лицу и понял, что Егорушкин подозрительно трезв. Заныли почки. Стараясь скрыть волнение, я пригласил участкового жестом хлебосольного хозяина, бросающего крошки воробьям. Егорушкин втиснулся за небольшой кухонный стол, покрытый ситцевой скатертью в цветочек. Он оправил форму, посмотрел на скатерть и задумался. - Ах, ну да! - Участковый встрепенулся и неловко сунул мне букетик. - Это тебе, Имбо. - Ну и... - Я хотел было продолжить: "...какого хрена мне с ними делать", но вместо этого потянулся за незабудками... - Мой князь со мной играет зло. Когда пою я перед ним, - внезапно продекламировал Егорушкин, взмахнув рукой, и я от неожиданности выронил тонкие стебельки. - Он расправляет мне крыло И рабством тешится моим... На какое-то мгновение мне показалось, что на полу лежат заплаканные глаза маленькой девочки с зелеными волосами. Небесные глаза. Я устало опустился на колченогий табурет, почему-то напомнивший о вытрезвителе, достал бутылку и разлил водку в два граненых стакана. В одном из них плавала дохлая муха. Я выловил насекомое пальцем и некоторое время боролся с желанием подвинуть стакан Егорушкину. Девочка смотрела укоризненно. Чистый стакан, всплеснув содержимое, переехал к участковому. Тот перестал изображать распятую птицу, опустил крылья и отрицательно покачал головой: - Имбо, я изменился... То, что он тронулся, не вызывало никаких сомнений. Весеннее обострение. Вконец охренел. Вероятно, взгляд меня выдал. - Нет, Имбо, я не спятил... - Егорушкин снял замусоленный китель и повесил его на спинку стула. - Я стал другим... совсем другим. Как он стал другим и что это значит, слушать не было никакого желания. В голове свербела единственная мысль: "Какого хрена эта сука тут раздевается?" И я понял, что хочу только одного - оказаться сейчас в каком-нибудь людном месте. Не важно где: в автобусе, магазине или на похоронах. Я нырнул в холодильник и бодро сказал: - А жрать-то нечего! Взял китель и протянул Егорушкину, тот непонимающе застыл. Его веснушчатое лицо выражало детское удивление, почти обиду. - Извини, у меня язва. - Я посмотрел в широко открытые глаза: "И почему я чувствую себя так неловко?" - Мне надо регулярно питаться. - А-а-а... - Егорушкин заулыбался широко и искренно, блестя золотой фиксой в прокуренных зубах. - Надо в магазин! - Он суетливо натянул китель и протянул мне влажную ладонь. Я ответил рукопожатием и подтолкнул участкового к двери. Егорушкин сжимал мою ладонь мягко, но крепко и не спешил расставаться. Мы так и вышли за порог, держась за руки. - Ну... - сказал я и попытался высвободиться. - Ну, вот. Всё. Вот и всё. - Пойдем вместе! - полуутвердительно-полувопросительно произнес участковый. Пожал плечами, не найдясь, что ответить. Маски-шоу молча последовали за нами. На улице было солнечно и тепло. Я сощурил глаза и закурил. Облака лениво качались в лужах. У водосточной трубы, задрав грязную лапу, ссал небольшой черный пуделек. Отчаявшись освободиться, я накинул плащ на руку - так хотя бы казалось, что мы скованы наручниками. Другая мысль вряд ли могла прийти в голову нормальному человеку. Две незнакомые девушки остановились неподалеку и зашушукались, то и дело косясь в нашу сторону. Затем заулыбались и подошли ближе. В руках у одной блестела обложка. "Александр Шаар... Беседы с участ... рушкиным о литературе", - прочитал я название своей последней книги. - Извините, вы участковый Егорушкин? - спросила высокая блондинка, в то время как вторая продолжала глупо улыбаться. - Ах! Вам автограф? - Участковый широким росчерком подписал книгу. - Извините, но я занят. - И девушки, толкаясь локотками и хихикая, побежали по лужам. Егорушкин повернулся и увидел мое вытянувшееся лицо. Неуклюже приобнял. - Знаешь, Имбо, давай дружить! - Я чуть не подавился сигаретой и украдкой огляделся по сторонам. Егорушкин с укоризной заглянул в мои глаза. - Имбо, мы же взрослые люди и должны принимать самостоятельные решения. - Я... гетеросексуал... и не собираюсь... - Имбо! Ты так ничего и не понял, я говорю о той возвышенной мужской дружбе, которую воспел Платон! Платонической! - А зачем тогда эти? - И я опасливо посмотрел в сторону сопровождающих. - Теперь ты все знаешь... будем жить вместе. Ты и я! Ты не против? - Егорушкин махнул маски-шоу. - Можете идти! - Нет. - Я торопливо купил в ларьке "Мороженое" две пачки пельменей и потянул участкового в подъезд: дома теперь казалось безопаснее, да и таскаться по улице с влюбленным милиционером мне было в падло. Мало ли кого из знакомых встретишь. Мы поднялись по лестнице, я открыл дверь, и только тогда участковый разжал вспотевшую ладонь. Проходя по коридору, взял с тумбочки толстый том Фицджеральда. Прекрасное совдеповское издание красного цвета. На кухне протянул участковому полиэтиленовый пакет: - Положи в холодильник... дорогой. Глаза Егорушкина счастливо блеснули. Как только он повернулся спиной, я ударил его книгой. Удар пришелся в висок, и участковый, не издав даже стона, кулем повалился на пол среди плачущих незабудок. Холодильник оказался вместительным. С тех пор я больше не ем. Ничего. А когда хочу поговорить о главном вопросе литературы и всего остального, то просто открываю дверцу холодильника. |