Что хочет автор. Литературные конкурсы

Никогда он не считал себя раздолбаем. Если бы не тёща – цены бы ему не было. Но тёща умела обесценить всё, что связано с малейшими поползновениями самостоятельности.

- Ты – мужик, Виталь, - говорила ему жена после очередного выяснения отношений.

- Таракан вон, и тот увереннее ползает по столу, чем я перебежками хожу из комнаты в комнату, - не унимался обиженный зять. - Свет, ну чего ей ещё не хватает?

- Ты только не ори. Ты сам её заводишь, - не унималась молодая жена. – Вот встанем покрепче на ноги, купим себе квартиру…

- Я разобьюсь, но куплю! – неуверенно шлёпнул ладошкой по столу Виталик.

Разбился он на мотоцикле. Такая нелепая авария произошла – вспомнить стыдно, не то, что рассказать кому.

Поспорил Виталя с пацанами, что на мотоцикле перескочет невысокое заграждение из густых зарослей крыжовника в палисаднике. Белены что ли объелся? Но спор – святое дело. Выпил для храбрости стакан «Алиготе», вытер тыльной стороной ладони рот, громко выдохнул. Хотел грубо, по мужски, отрыгнуть, но ничего не вышло. Так, лёгкая попытка икнуть. Пацаны стояли в стороне и улюлюкали для бодрости духа. Мотор взревел и… заглох.

Вторая попытка была удачнее. Виталик сделал огромный круг почёта, уехав подальше от забора и оттуда, на всей скорости, прилетел к заграждению. Делал он всё так, как видел в фильме: прямо перед кустами прибавил газу, подскочил с мотоциклом вверх и рывком, всем телом, потянулся вперёд.

Очнулся он на носилках. Хотел спросить, куда его несут, но рот не открывался, словно замороженный. Вокруг него столпились испуганные друзья. Они что-то говорили, размахивали руками, но он не мог разобрать ни слова. Он точно знал, что пацаны им гордятся, но в голове гудело и звенело. Думать ни о чём не хотелось. Хотелось спать. Никогда он не хотел так сильно спать, как в эту минуту. Он снова впал в беспамятство.

- Виталя! – орала рядом Светка. – Родненький, очнись, только не умирай!

- Не умрёт, девочка, твой Виталик, - ответил фельдшер, отодвигая Свету от носилок. Такие придурки так легко не умирают.

- Что вы сказали? – по привычке защищать мужа завизжала от злости молодая жена. Она умела защитить мужа от мамы, сумеет и от доктора.

- Садись в машину. Блевать он сейчас будет. Собирать будешь все прелести.

Света быстро заскочила в карету скорой помощи. Она готова была на всё: и в огонь, и в машину, и собирать рвотные массы за Виталиком. Только бы он выжил.

Когда через пару дней друзья пришли в больницу проведать друга, Олег не выдержал и заржал на всю палату. Его тут же пинками вытолкали в коридор самые стойкие.

- Как ты, Виталь? – спросил Сашка.

В ответ Виталя промычал или простонал о чём-то. За него теперь говорила Светка.

- Идиоты! Кто из вас подбил Виталика на подвиг?

- Никто не подбивал, - посмотрел в потолок Роман. Он сам. И мотоцикл мой угробил.

- Знаю я вас. Вон что с Виталей сделали. Друзья, называется.

- А кто его погнал на забор? – съязвил Сашка.

- Вы и погнали. Сам бы никогда не решился.

- Плохо ты знаешь своего мужа, - вдруг вступился за него Роман. – Он знаешь, какой смелый! Мы все с него пример будем брать, и заржал. Больше он не мог терпеть этой душераздирающей картины.

Виталик был распят в немыслимой позе. Он весь состоял из гипса. Только скульптор не успел сложить фигуру в один комплект и Виталька распластал все свои чресла по всей кровати и над ней. Здесь висели какие-то гири, проволоки, верёвочки, бинты. Лицо Виталика напоминало маску человека без лица.

- Пошли вы все! – прикрикнула Света, и все ринулись к выходу, оставив на тумбочке пакет с яблоками и крыжовником.

- Дебилы! Вы бы ещё сухарей ему принесли, - Света вытащила из пакета яблоко и смачно хрустнула на всю палату.

Жив – и слава Богу. Оклемается. Доктор сказал, что всё быстро заживёт: переломы не сложные, а челюсть уже вставили на место. И как он челюстью пахал, придурок?

Из больницы Виталий вышел другим человеком: на костылях, с перевязанной челюстью, в объятиях жены. Дома тёща делала вид, что совершенно его не замечает. Даже здоровьем не поинтересовалась. Когда все сели за стол, она, глядя в свою тарелку, спросила:

- А когда в шахту?

- Мама, какая шахта? – вспылила Света. – Шахты больше не будет.

- Да, он у нас герой: травму в шахте получил, регресс теперь у него будет – все позавидуют. От соседей стыдно, - бросила ложку об стол Наталья Сергеевна и вышла в другую комнату.

- Снова плакать пошла, - махнула в сторону комнаты Света.

- Она что, умеет плакать? – промямлил сквозь бинты Виталя. – Никогда не думал.

- А ты мою маму не трожь. Ишь, выискался тут герой, - перешла на визг Света. – Что мы теперь делать будем?

- Я всё обдумал, Свет. Я в милицию иду. Я решил. Никакой больше шахты.

- Да ты не в шахте разбился. Что с твоими мозгами?

- Налей мне рюмку! – вдруг выпалил Виталий.

- Ага, сейчас. Молока попьёшь. Герой хренов.

- Свет, ты чего? Я же пошутил.

- Ладно. Иди в свою милицию. Может там…

Она так и не договрила, что будет «там».

А там – было.

Шахтёрской хватки там не понадобилось. Виталий быстро сдружился с нужными людьми, разузнал, где и как можно легко заработать, не надрываясь на дядю, и пристроился в транспортное ГАИ.

Теперь у него всегда в кармане были деньги. Система работала на всех: руководство, сослуживцев и себя, любимого. Слово «халява» стало родным для Виталия. Светка после рождения дочери немного посидела дома и ушла в хирургию медсестрой, тёща меньше бубнить стала. На хлеб с маслом хватало. А главное – друзья зауважали Виталия. При встрече обнимались, похлопывая друг друга по спине.

От нечего делать, Виталий завёл себе любовницу. Так, для самоутверждения. Светка нормальной бабой была до рождения второго ребёнка. А тут – бросила работу, занялась семьёй. Ни дать, ни взять – вторая мама. Одна радость была – пару часиков в чужой постели.

Со временем Виталий совсем обнаглел, считая, что все автомобилисты на дороге – преступники, что только он вправе решать их судьбу, чётко определяя «таксу» этой судьбы. Ему было безразлично, каким перегаром дышит он по утрам водителям в лицо. Он – власть. А власть надо уважать.

Иногда его уважали. Это были редкие счастливые моменты – моменты его трезвости. Именно «трезвости». В это время он заботился о семье, общался с друзьями, выезжал с ними на пикники. Друзей было, вместе с ним, четверо. Так повелось с детства. Примыкали к ним ребята, с которыми служили в армии, примыкали соседи, но все они сами собой отсеивались по одному на протяжении лет двадцати.

Квартиру Виталий так и не приобрёл. Куда уходили деньги, он и сейчас не вспомнит. То ли алчными были любовницы, то ли он был почти алкоголиком, то ли жена потихоньку вытаскивала калым. Кто сейчас разберёт? А тут ещё и здоровье стало пошаливать.

- Какой организм выдержит такой поток водки, - причитала Наталья Сергеевна, отсчитывая на ладошку пилюли. – Спасай тут этого ирода.

- Мам, ну когда ты замолчишь? Думаешь, я ничего не говорю?

- Мало, значит, говоришь. Довела мужика до язвы.

- Вы, язвы, замолчите, - скрежетал зубами от боли Виталий.

В такие часы вся семья его любила и оберегала. Это была настоящая идиллия: папа и муж дома. Детям – мороженое, жене – шампанское.

Борьба с террористами – гром среди ясного неба. Украина, отдельные её элементы, начали подскакивать, подпрыгивать, пошатываться. Это был Майдан. Самый обычный всплеск эмоций в Киеве. С чего бы это? Жили – не – тужили: имели определённый заработок, круг знакомых, уютное или не очень жильё. Точно знали, что «завтра» непременно будет. Элементарное «завтра» приходило завтра, затем ещё, затем ещё… а потом все стали ждать и сомневаться где-то в глубине души – а будет ли ещё один новый день?

Чтобы усидеть на качелях, необходимо, чтобы с противоположной стороны обязательно находился противовес. Так, одна страна, одно государство незаметно превратилось в странный противовес. В одно утро люди разделились на два лагеря. Что произошло с сознанием?

Виталий начал метаться от одного друга к другому. Беседовал, выпытывал, узнавал, что будет дальше и как себя вести в подобной ситуации. В милиции было всё однозначно: всем подчиняться Киеву. Нормальное, вроде, решение. Все и раньше ему подчинялись. А что делать здесь, на Донбассе? Здесь – иное мышление. Здесь – наше всё: заводы, шахты, школы, институты.

У Виталия не было ничего из перечисленного списка. У него даже квартиры собственной не было. И вывод пришёл сам собой: Донбасс во всём виноват. Видите ли, тут корячишься полжизни, а тебе ничего не обвалилось.

- Несправедливо! – стукнул снова ладошкой по столу Виталий.

- Что несправедливо, Виталь? – удивилась вдруг подобревшая тёща.

- Корячусь тут всю жизнь, а мне моё государство фигу под нос подсунуло.

- Так кто в этом виноват?

- Ты! Ты, тёща, виновата, - вдруг придумал Виталий. Наконец он нашёл крайнего во всех своих негораздах, и ему тут же стало легче.

- Виталь, что произошло? – подошла Света к столу.

- Всё! Нас расформировали. Нет больше такой службы в городе. Теперь все будут ездить против правил, пьяные и без документов. У нас почти все написали заявления на увольнение. Как теперь без нас?

- А ты это пережить не можешь? А в шахту? – попыталась съязвить тёща.

- Цыц, старая! – не выдержал Виталий. – Вспомнила о шахте, когда я на свою работу здоровье положил.

- Что ты положил? – продолжала язвить тёща.

- Господи, сколько это будет продолжаться? – взмолилась жена. Я работаю. На кусок хлеба хватит.

- Работает она. Где? В больнице? Много тебе там дают?

- Сейчас всем мало дают. А скоро совсем не дадут. Так что? Переживём. Мы – семья.

- Так, семья, слушаем меня. Я ухожу в подчинение Киевской власти.

- Заткнись! – не выдержала тёща, выронив кусок хлеба на пол.

- А вот тут уже заткнитесь вы, ма-ма, - по слогам начал выговаривать Виталий. – Я знаю, что делаю.

На вокзале его никто не провожал. Накануне он обзвонил своих друзей: Олега, Романа, Саню. Никого. Виталий думал, что эта дружба крепка, как кремень. Ну и ладно. Значит они точно по другую сторону качелей. К чему-то приплелось это сравнение. Будь что будет, решил он, главное – обеспечить жизнь и спокойствие своей семье, а в этом он был убеждён на все сто. Мариуполь – это спасение. Сначала сам обустроится, затем и семью к себе заберёт. Уехать – проблема, а семью забрать – плёвое дело.

Света грустно смотрела вслед отходящему автобусу. Что-то подсказывало ей, что это добром не кончится. Но то, что рядом не будет этого скользкого и хитрого мужика, радовало, как девчонку. Сколько можно играть роль послушной жены! Сколько можно разряжать в семье атмосферу, чтобы не схватить по лицу от постылого мужа. Благо, мама не знает ни о чём. Двое детей в семье сломали её характер, как могли. Она убедила себя, что без мужа с двумя детьми пропадёт.

И тут улыбка скользнула по лицу Светланы. К чему бы? К свободе? Откуда взяться этой свободе? Друзья? Их нет. Жизни не хватило на то, чтобы хоть кого-то удержать возле своих проблем, а эти слабые поползновения дружбы на работе её настораживали. Отвыкла молодая женщина от друзей и подруг. Совсем отвыкла.

- Мужики, вы знаете, что Виталя уехал в Мариуполь? – спросил Олег друзей, только они встретились во дворе.

- Нет. Он что, с ума сошёл?

- Сошёл, - сказал Олег. На всю голову съехал. Он сказал, что семья ему дороже всех принципов и что ему надо поднимать на ноги детей, а не свой город.

- Придурок, - не выдержал Роман. – Саш, ты знал?

- Догадывался, - ответил друг.

- И молчал?

- А что я скажу? Я не знаю, чем мы все сейчас дышим, а тут – Виталя.

- А давайте поговорим, чем дышим, - отозвался Роман.

- Не хочу, - махнул рукой Олег. - В другой раз. Мне домой пора.

Мужики разошлись по домам каждый со своими мыслями. Они знали, что разговор ещё предстоит. И не простой разговор, а настоящий, мужской. Каждый для себя уже давно сделал выбор. Встретятся ли они в ополчении или нацгвардии – вопрос двух-трёх дней. А пока – ни слова жёнам. Пусть ничего не знают. Пока.

- Привет, кума, - услышала в трубке пьяный голос Виталия Алина.

- Привет. Ты где сейчас? Как твои дела?

- А тебе это надо?

- Не поняла, Виталь, ты злой или пьяный?

- Тебе какое дело? Звоню, значит, слушай. Через два дня мы идём на ваш город. Брать вас будем! Освобождать Украину от террористов.

- Не поняла, Виталь, ты угрожаешь или предупреждаешь? Ты на свою жену и детей с автоматом или на танке?

- Заткнись, хватит! Мы с лица земли сотрём вас.

- Пошёл вон! Ты для меня не умер! Ты сдох! – Алина резко выключила мобильный.

- Что случилось? – спросил Роман.

- Ром, он нас придёт убивать.

- Пёс! Я всегда знал, что рожей о землю с мотоцикла – это навсегда. Мозги на асфальте остались. Он не пёс. Он – сука. Продажная, копеечная сука.

- У меня больше нет кума.