Такого дождливого лета не было целый век. Во всяком случае, 47 лет – точно не было. Степан не любил жару. И самая банальная причина нелюбви к жаре – отсутствие грибов в лесу. А как может выжить простой бродяга, проживающий у леса? Там ягоду нашёл, здесь гриб подобрал и тут же к дороге. Присядет, уставший, на обочине и поджидает любителя грибочков. Многим сейчас некогда ходить по лесу, а готовенькое - каждому по карману. Вот и покупают грибы прямо с дороги.

 

**

 

Степан умел работать, если это касалось быстрого заработка. За два - три часа можно собрать грибов видимо-невидимо. И корзины старые есть, и лес почти рядом, и места потайные имеются, только рано вставать надо. Это грибы: с утра не собрал – считай, потерял прибыль. Умеют они испортить настроение. Возьмёшь, бывало, самый крупный боровик, а он труха – трухой. И для чего корячился, нагибался за этим трухлявым оборотнем? Нет, грибы собирать – куда труднее, чем в огороде работать. Степан обрадовался бы любому лёгкому заработку, как ребёнок, но его не было, как ни ищи.

 

Дождливая ночь не остановила мужика. Он привык бродить по сырому лесу, благо дед Николай подарил ему старые резиновые сапоги. И откуда у деда взялись рыбачьи сапоги? Реки рядом нет, озера – тем более. Может, дети привезли?

 

**

 

На днях баба Поля вычитала в журнале «Садовод», что сосновая хвоя очень полезна для роста клубники. Сама сначала не поверила, а потом решила проверить. Благо, есть кого послать в лес по хвою. Вон, Степан, вечно без дела шляется, пусть и принесёт, да и денежку заработает. Жалко мужика, пропадает без семьи. И не подобрал его никто после того, как жена с детьми сбежала в город. Трудно ей, видите ли, в огороде работать. А кому легко в селе? Живёшь – значит работай. Вот и пустил свою жизнь на самотёк Стёпка: и безотказный, и не скандальный, и за поллитровочку любую работу поможет по двору справить.

 

- Степан, я вот читала в журнале, что для того, чтобы у клубники не заводились паразиты, их надо тщательно посыпать хвоей.

- Кого, паразитов?

- Клубнику, голова! – засмеялась баба Поля.

- Это кто тебе такое сказал? – засмеялся в ответ Степан. – Ты думаешь, что говоришь?

- Думаю-думаю. Мне корову доить пора. Времени совсем нет. Принеси мне мешочек хвои. Пятёрку дам.

- Шутишь, баб Поль?

- Не шутю. А два мешка принесёшь – десятку дам.

 

Степан потоптался у калитки, думая, что его бабка просто разводит на шутку, потом взглянул ей в глаза:

- Не шутишь? Тогда жди. Принесу. За грибами хотел завтра сходить. Вон, какой дождь полощет. Урожайный день будет.

- Не бурчи, всё успеешь, улыбнулась соседка и ушла во двор.

 

**

 

Опушка вся была усыпана хвоей. Бери, сколько хочешь. Степан быстро набрал четыре мешка сырой хвои, не подумав, как всё это отнесёт одним разом домой. Ни треск сухих веток, ни редкая птица не отвлекали мужика от работы. Завязав последний узел на мешке, он хотел было одной рукой переставить мешок ближе к дереву. Мешок не поддался.

- Что это? – вдруг заговорил Степан с мешком. – Ты что выпендриваешься?! Мешок, естественно, не ответил.

 

Оказалось, что силёнок у пропитого мужика совсем не осталось. Ещё стало обиднее, что никаких денег не видать, как солнца этим летом.

- Эх, такая двадцатка пропала, - захотел матернуться Степан, да просто сплюнул себе под ноги. – Бля… начитаются журналов – корячься тут им бесплатно.

 

Уходить с пустыми руками не хотелось, а вглубь леса идти было боязно: что-то грохотало. Уж не очередная гроза? Знал Степан, что в лесу в грозу находиться опасно, особенно, у самого большого дерева. Может так шарахнуть молнией по дереву, навсегда останешься под ним. Дождя нет, а снова грохочет. Достали дожди – спасу нет. По старой, наработанной годами привычке, Степан легко мог найти грибы. То ли нюх у него был на них, то ли везунчик, но грибы просто под сапогами сияли своими мокрыми шляпками. Где растут мухоморы – там никогда не будет настоящих грибов. Надо знать все лесные премудрости, чтобы выходить на опушку не с пустыми руками.

 

Степан мурлыкал под нос свою любимую песню «По долинам и по взгорьям» и каждый раз хворостиной с сучком на конце подковыривал очередной гриб. Бравая песня помогала в скучном занятии. Раньше, когда был помоложе, он на весь лес мог орать «По долинам», а теперь всё изменилось. Вроде, и не старый ещё, а в зеркало противно смотреть. Что время делает с лицом.

 

- Непонятные времена, - сказал вдруг Степан и присел у дерева, облокотившись спиной о влажный ствол. Где-то на опушке стояли мешки доверху набитые хвоей. - Морду бы набить тому умнику из журнала. У его ног лежала горка грибов.

- И почему я не прихватил с собой пустой мешок, голова садовая. Выбросил бы к чёрту хвою. О чём только мечтал? – сплюнул под ноги Степан и услышал стон.

 

**

 

- Кто здесь? – прошептал он, оглядываясь по сторонам. Не хватало ещё вляпаться в историю. Снова послышался стон. Степан подхватился с места и быстро побежал к кусту лещины: так и есть. Ещё один пришел хвою собирать, - соображал Степан на ходу, и тут же притих. Под кустом лещины лежал молодой парняга в военной одежде. Не соображая, что делает, Степан развернулся и побежал, как ошпаренный подальше от того места. Все умные мысли утонули в жалкой трусости: зачем ему, старому, эти приключения? Жил себе спокойно, никому не мешал, подрабатывал грибами на водочку с хлебушком. Что было надо?

 

- Эй, - услышал он вдруг отчётливо рядом с собой и оглянулся. Никого не было. Никто за ним не гнался. Но откуда этот звук? Эхо? Это было эхо его совести. Но отчего так тоскливо оно звучит? Вот так, оказывается, звучит голос совести. Смешно сказать: у алкоголика совесть зазвучала. А почему бы и нет? Ведь был и он когда-то вполне нормальным мужиком. И жена была, и дети – две девчонки. Чего не хватало? Трудно сейчас сказать. Жена была настоящей занозой: то денег ей мало приносил, то до ночи любил на лавочке соседской посидеть с баяном, то бутылки сдавал в сельпо. И чем был плох? Убрать во дворе? Всегда - пожалуйста. Как по расписанию – раз в месяц. А калым с пустых бутылок – святое. Это нельзя на мороженое тратить. Это – на вино. Честно заработанный калым. И чего жена визжала? Сама бы походила по кустам, пособирала пустые бутылки. Надоела Степану такая жизнь: никакой самостоятельности.

 

**

 

Ушел он по-тихому. В лес. Там смастерил себе берлогу, натаскал съестного на первое время: тушенки, сухарей и бутыль самогоночки. Живи – не хочу. Первое время и не думалось о противной жене. Летом можно ночевать в лесу – никто тебя не потревожит. Главное, из односельчан никто и близко к нему не подходил. Видел: собирают грибы, но не подходят спросить, как ты тут маешься, Стёпка? Потеряли они его, что ли? И так обидно стало Степану после очередной рюмочки, что не выдержал и побрёл домой. Он знал, что жена простит его выходку, что отмоет и накормит его по всем правилам семейной жизни.

 

Пока он шел домой, улыбка не сходила с его небритого лица. Так ярко представлялась картина встречи после долгой разлуки с семьёй.

 

**

 

По старой привычке Степан стукнул костяшками пальцев по стеклу, выбирая при этом повыразительнее гримасу. Он ещё пару-тройку раз стукнул, но никто так и не выглянул в окно.

- Повымерли здесь все, что ли! – гаркнул он на весь двор. Пнул коленом в дверь и взвыл – дверь не поддалась. – Маш, ты где? Провалилась, что ли? В ответ – тишина.

 

Так, Степан остался бобылём. Если бы кто раньше сказал, что Машка, его мямля Машка, осмелится всё бросить и уехать – двинул бы в рожу кулаком. Он двинул кулаком об стол. Со всей мужицкой дури двинул. Орал он не от злости. Он понял, что доигрался. А ведь предупреждала Машка, что надоест ей это вертепово гнездо. Не верил, подлец.

 

**

 

Ехать за семьёй в город он собирался почти месяц. Каждый раз, перед сном, он глядел в глаза фотографии и, тыча в неё пальцем, говорил:

- Жди! Слышишь, дура, жди! Я тебя просто так не отдам.

 

А утром всё начиналось сначала: головная боль с похмелья, очередная порция пойла и кусок заплесневелого хлеба с салом. Постепенно Степан привык к пустым стенам и холодильнику. Иногда мог сварить себе картошки и нажарить сала с яйцами (соседки сердобольные приносили под порог гостинцы). Он умел варить борщ, но врождённая лень не давала развернуться бобылю.

 

Он легко привык к нестиранным штанам и носкам, к паутине по всем углам и серому постельному белью. А что ему ещё надо? Он – брошенка. Хотя… так о бабах говорят. Нет. Он – холостяк! С таким гордым статусом он и жил в своём селе один-одинёшешек. И никто его не подобрал. И никому он не нужен, горемыка.

Работать в селе не хотелось, а существовать как-то надо было. Вот и стал он промышлять мелкой охотой. Стрелял метко, экономя дробь. Сам себя зауважал новоявленный охотник за свои трофеи, пока сосед Василий не отобрал у него старенькое ружьё. И было бы за что? Так, мелочь.

 

Степан так быстро и ловко выследил в лесу волка, вредителя так сказать, так лихо заманил его в ловушку и пальнул. Одним выстрелом уложил зверюгу. И тут слышит, Васька орёт на весь лес, машет кулаками и несётся прямо на Степана.

- Ты охренел, придурок! Это мой Цезарь! Тварь! Убью!

- Это волк, - только и успел сказать Степан, падая на землю. Сосед пинками повалил его, выхватил ружьё, отбуцал ногами алкаша и завыл на весь лес:

- Цее-заа-рь…ээээээ…

- Вась, я не хотел, - поднялся с окровавленной рожей Степан.

- Пошёл вон! – заорал Василий и отобрал ружье. Навсегда.

 

Вот так Степан стал заядлым грибником. И чего он раньше не придумал? Ходи себе по лесу ни клятый, ни мятый, сам себе хозяин каждого гриба. Драгоценное время молодого мужика уходило куда-то за горизонт. Он уже не вспоминал о семье и детях. Если они его бросили – значит и думать о них нет смысла. На том и поставил жирную запятую Степан. Да-да, именно запятую. Не любил он ставить точки: авось, что-то изменится.

 

**

 

Жить бы так да жить до смерти. Чего ещё надо в селе? Ни телевизора нет, ни приёмника (променял когда-то на самогон). Чинить было лень «технику», как любил говорить Степан. Всё у него было «техникой», пока он не увидел настоящую технику. По главной дороге его села прогромыхал танк. Самый что ни на есть боевой танк. Уж в этом он разбирался. Бывало. Служил.

- Вот это техника! – вскрикнул Степан и отпрянул от дороги спиной к забору. За первым танком потянулся второй, третий, четвёртый… - Война, - отрешённо прошептал Степан.

 

«Это была война. Она пришла в глухое село неожиданно громко. Ревела «техника», стреляли миномёты, орали бабы, дети прятались под кроватями. Солдаты по дворам кого-то искали». Яркая картина фильмов о войне предстала перед Степаном. Но это были сороковые годы прошлого столетия. Как давно это было. А что сейчас? Откуда танки? Как давно он не был трезвым. Как далека от него жизнь.

 

И тут до него дошли чьи-то слова, что где-то в лесу были взрывы. Настоящие боевые взрывы, как в 42-м году. «Дурят. Все меня дурят», - думал Степан. Откуда война? Учения. И гроза. Вон, дожди заладили. Таких грозовых дождей полсела не припомнят. Но то, что это гремели настоящие снаряды – не верилось. Словно в летаргическом сне жил последние годы Степан. И на тебе – проснулся.

 

Всё закончилось так неожиданно, что односельчане сделали выводы, что война их не коснулась, что всё прошло мимо, что можно жить дальше. Только, как жить? Этого никто не знал. Танки ушли, пыль улеглась, люди разбрелись по своим дворам.

 

**

 

Степан стоял у дерева, как вкопанный. Что это было? Откуда в лесу чужаки? Почему позвали именно его? И нужна была ему эта триклятая хвоя. Это не алчность к наживе, это элементарное стремление выжить. Думал ли он, что дармовая двадцатка изменит всю его сущность…

- Эй, дядь, не бойся. Я живой, - услышал Степан слабый голос. Любопытство заставило вернуться к кусту лещины.

Так и есть: молодой сопляк в оборванной военной робе и багровым пятном на бедре лежал под влажным кустом.

- Это как тебя угораздило, сынок? – вдруг нежная нотка проскользнула в пустой голове Степана. – Это кто тебя так поломал?

Парень застонал и обмяк в руках чужака.

- Этого мне только не хватало: там танки шныряют, здесь – пацаны кровью умываются. Что происходит? Зачем я выбросил «технику»? Живу – ничего не знаю. Глухомань…- приговаривал Степан, оказывая первую корявую помощь парню. Благо, рана оказалась не смертельной. Выживет. Сам для себя решил мужик. И тут только до него дошло: что с ним делать, с этим желторотиком? Не тащить же домой у всех на виду.

Степан обтёр об себя испачканные кровью руки и, сидя на корточках, стал пристально вглядываться в лицо юнца:

- Солдат?

- Солдат, - простонал в ответ парень. Нас обманули… мы не должны были…

- Заткнись, так все дезертиры говорят.

- Я не дезертир. Меня бросили. Я успел вовремя спрятаться…

- Документы есть?

- Нет. Их не выдают на руки.

- Дезертир, - махнул рукой Степан.

- Я пить хочу.

- У меня только самогон. На, глотни немного. Легче станет, по себе знаю, - Степан поднёс чекушечку ко рту парня и силой влил в него пару глотков. – И не вздумай кашлять. Услышат, - приказал Степан. – И что мне с тобой делать?

- Только не сдавайте. Я не хочу обратно. Там смерть.

- Ты разговаривать можешь? Расскажи, что происходит? Что это за война такая? Я тут совсем заработался в селе, ничего не знаю.

 

Парень удивлённо глянул в лицо мужику:

- Вы не шутите? Война кругом, а вы…

- Так бывает в жизни. Это как … это как из обоймы выпадет патрон, и не успеешь шарахнуть по волку.

- По какому волку, дядь?

- Ладно, проехали. Сон у меня был. Летаргический. Знаешь о таком?

- Слышал.

- Вот только сейчас проснулся и не пойму, в каком измерении живу.

- Хорошо вам. Ничего не знаете. Живёте, как в подвале.

- Так ты пришёл меня убивать?

- Нет. Не вас, а террористов.

- А ты в глаза хоть одного террориста видел? Тебя звать-то как?

- Гриша.

- Гриша, - повторил Степан. – Вот что, Гриша, оставлю я тебя в лесу, а сам пойду в село.

Парень дёрнулся.

- Да не реви. Вернусь. Нельзя тебя к нам… есть у меня в лесу укромное местечко. Берлога старая. Сколько лет я в неё не заглядывал – вспомнить смешно. Вот и сгодилась. Там пока перележишь.

 

Трудно было тащить пацана на себе к берлоге, но эта тяжесть совсем не тяготила Степана. В нём проснулся настоящий мужик, что ли. Он уже и забыл старые времена, когда славился и силой, и смекалкой, и добротой. Неужели это всё было?

 

Домой пришлось тащить на плече мешок хвои. Конспирация для соседей. Пусть видят, что он из лесу полные мешки таскает. Еще надо приловчиться пацана в мешке вынести.

 

- Баба Поля! – почти шёпотом позвал Степан соседку.

- Принёс! Не верю глазам своим, - хлопнула себя ладонями по бёдрам соседка. Молодец! Иди, пятёрку дам.

Баб Поль, мне поговорить надо. Зайдём к тебе?

- Баб Поль, а у тебя телевизор есть? – перешел на шёпот Степан.

- Конечно. Включить?

- Спрашиваешь!

Новости были страшными: Украина воюет сама с собой.

- Это что такое? – повернулся к соседке Степан.

- Это война, Стёпа. Далеко война. Нас не достанет.

- А танки?

- Это перебрасывают подкрепление, - как заправский знаток, ответила баба Поля. – Ты что, и правда далёк от жизни?

- Не мешай, - отмахнулся Степан. – Если танки проехали мимо нас, значит, мы свободны?

- А мы и не были заняты. Вот ты, слишком занят? – продолжила издевательства соседка.

- Занят-занят. Я так и не понял, кто по селу проехал?

- Да наши это. Наши! Флаги видал?

- Нет, не обратил внимания. Наши отступили?

- Ты чем слушаешь? – прикрикнула баба. - Повторить?

- Не надо. Я всё понял. Война есть, но не здесь, а где-то. Кто-то воюет, кто-то гибнет, и много вокруг крови.

- А ты видел кровь?

- Какую? – встрепенулся Степан.

- Какую? Да ты сам в крови.

Степан отвернулся к экрану.

 

То, что увидел он по телевизору, не входило ни в какие рамки обыденной жизни народа. Показывали бомбёжку. Везде, где только можно было испортить урожай пшеницы, были пожарища. Никто ни разу не показал комбайна в поле, ни одного трактора, ни одной фермы. Что произошло с миром нашим? Где он, мир?

- Баб Поль, я тебе сейчас принесу еще мешочек хвои. Ты подготовь горячую воду, одежду и постель, - Степан выразительно поглядел старухе в глаза. – Так надо.

Старушка не возражала. Каким-то десятым чувством она всё поняла. Единственное, чего она не могла понять – неужели Стёпка настоящий.

 

Степан вышел от бабы Поли. Дожил. Дожил до мошек в голове. Ни жены, ни детей, ни нормального холодильника, ни «техники». Хотелось выпить, но что-то останавливало. Неужели он не оставит пацана? Неужели Степан – тоже человек? Всё равно хотелось выпить. От злости он скрежетал зубами, бил кулаком в свою ладонь, как это часто делают боксёры, а затем изо всей дури двинул кулаком об забор и взвыл от боли. Настоящей человеческой боли.

 

**

 

Вот так Степан из забулдыги и пропойцы превратился в нормального мужика. Разве не бывает так? Стресс еще не такие финты может вытворить с мужиком. Если он настоящий мужик. Степан, оказывается, был настоящим. Значит, не все ещё мозги пропиты, не всё утрачено. Только нормальный мужик может выстроить логическую цепочку действий. Если пацана притащить домой – где гарантия, что никто не будет шарить по углам его холостяцкого жилья? Остаётся один выход – баба Поля. Она, как за внуком, присмотрит за пацаном. Да и все знают, что есть где-то в городе у неё внук. Не Гришка, правда, но ничего, переименует.

 

**

 

К вечеру Степан побежал в лес, словно забыл там свои мешки с хвоей.

Дорога была трудной, но она не доставляла Степану отрицательных эмоций. Всё было продумано до мелочей. План, самостоятельно разработанный, был выполнен на все сто. Пацан лежал на старенькой койке бабки Поли. Можно и уходить. Она знает, что делать. Теперь он, Степан, совершенно свободен. Он волен делать всё, что взбредёт в голову. А взбрело ему…

 

Степан пришел домой, собрал свои вещи, обул рыбачьи сапоги, взглянул на гвоздик на стене, на котором когда-то висело старенькой ружье, вздохнул, зачем-то перекрестился, и вышел во двор. Он должен догнать танки во что бы то ни стало. Он должен быть там, где воюют настоящие мужики. А он знал, что теперь он тоже – настоящий. Только это еще доказать надо. Докажет! Родина в опасности. Его Родина. И теперь его ничто не остановит. В 47 лет терять уже нечего. Всё было потеряно давно. Осталась только Родина. А её терять он не готов.