Grand Cam;e de France (Большая камея Франции), крупнейшая из сохранившихся рельефных камей древнего мира, содержит 24 резных фигуры, выстроенных в три ряда. Общий замысел и политические цели создания этого заказного произведения искусства понятны: камея должна была утвердить династическую преемственность и легитимность римских императоров династии Юлиев-Клавдиев (первые пять императоров: Август, Тиберий, Калигула, Клавдий и Нерон). Изображение умерших находится в верхней части, а в среднем ряду представлено изображение живых. В нижнем ряду изображены парфянские и германские пленники. В верхнем ряду можно узнать изображение императора Августа, у него на голове вуаль и сияющая корона. Рядом с ним изображены полководец Германик на крылатом коне и сын императора Тиберия Друз Юлий Цезарь. Парящая фигура в восточной одежде с глобусом в руках, вероятно, изображает Энея. В центре камеи изображен Тиберий, сидящий на троне вместе со своей матерью Ливией. Он возглавляет торжественную церемонию, которая, как полагают, является церемонией назначения Нерона (стоящего перед ним в доспехах) принцепсом в 23 г. н. э. Эта пятислойная камея из сардоникса была изготовлена примерно в это время. Дом, в котором работал художник, стоял в самом сердце Рима. Палатин[1] — колыбель вечного города, а дом был на том самом углу знаменитого холма, что обращен к Форуму[2]. Ливия, вдова Августа Октавиана[3], которой дом принадлежал, отличалась отменным вкусом и любовью к искусству. Оно присутствовало здесь на каждом шагу, высокое искусство живописи и скульптуры. Изящные арабески вдоль карниза. Гирлянды листьев и цветов вперемешку с крылатыми гениями[4] и фантастическими пейзажами. Пять больших фресок, пожалуй, самых знаменитых в Риме, и каждая представляет собой отдельную картину. Две изображают посвящение в таинство и магические действия, на третьей — улица Рима, как бы виднеющаяся из открытого окна. И, наконец, две картины на мифологические сюжеты: Полифем[5], преследующий Галатею[6], и Ио[7] в тот момент, когда Гермес[8] освобождает ее от Аргуса[9]. Достойное место для художника, весьма достойное и привлекательное. Только художник, о котором пойдет речь в повествовании, предпочитал не видеть всего этого. Он тосковал в этом доме. И, тоскуя и печалясь, работал. Вытачивал камею из красно-белого поделочного камня, называемого сардониксом. Говоря по правде, он тосковал бы в любом месте. У него было немало причин для этого. Черты лица выдавали в нем уроженца Македонии. Когда-то его предки стояли за спиной великого Филиппа, создателя могучей македонской державы и отца богоподобного Александра. С тех самых пор потомки этого рода отличались гордой осанкой, державной поступью и неукротимым характером. Рим, после завоевания Македонии, сумел в полной мере добавить в их лица и жизни новые черты — черты трагизма. Разделенная на части Македония полностью зависела от великой империи. Вечная борьба с варварскими племенами из-за Дуная, выгодная империи, истощила македонцев и привела к вырождению народа. Император Тиберий[10], ныне правивший в Риме, довел черное дело народной гибели до логического конца. Когда римлянам в Германии не осталось кого и побеждать, кроме народа маркоманнов под предводительством Марабода, империя сжалась перед последним броском, готовясь нанести решающий, смертельный удар. Стянутые из Паннонии[11] и Далмации[12] войска были сосредоточены в городе Карнунте[13]. Построенные из бревен и земли крепости германцев не выдержали бы ударов римских осадных орудий. Не спасла бы ни прославленная храбрость варваров, ни их готовность умереть. И даже прекрасная подготовка сил Марабода, которые он довел постоянными учениями до уровня римского войска. Спасение германцам пришло свыше. Когда до владений Марабода оставалось пять суточных переходов, Тиберий вынужден был остановить войска и срочно повернуть обратно. В Паннонии и Далмации началось восстание, вскоре охватившее весь полуостров. Римлянам стало не до завоеваний. Их истребили в Паннонии, выбили из Далмации — и всего за несколько дней. Вскоре мятежники вторглись и в Македонию. К восстанию присоединилась часть местной знати, мечтавшая о былом величии и блеске македонской державы. Завязалась война, и это была война самая тяжелая из всех, что вел Рим со времен противостояния Ганнибалу. Восставшим удалось собрать до двухсот тысяч пехотинцев и до девяти тысяч всадников. Октавиан Август в очередной раз напряг силы империи. И дал Тиберию огромную армию — пятнадцать легионов, и большое число вспомогательных войск. Три года шла война. Медленно, но последовательно, проливая немало римской, а ещё больше не римской крови, Тиберий привел к покорности мятежные провинции. Увы, бедствия не обошли стороной художника, что теперь выполнял свою работу в доме Ливии. Напротив, они ворвались в его когда-то счастливую жизнь неумолимо и жестоко, разрушив всё, чем он жил. Филипп — так звали художника — не мог простить себе того, что случилось. Вот уже более пятнадцати лет прошли с того дня, когда он уехал, оставив дома молодую жену и годовалого сына на ее руках. Она волновалась о нем. Лишь о своем муже, которого любила безумно, со всей пылкостью первой, разделенной и счастливой любви, увенчавшейся так недавно рождением сына. — Ты далёк от жестокостей, Филипп, — говорила она ему. — Ты живешь в своем мире, где камень и резец — самое главное. Твой мир прекрасен, не спорю. А вокруг столько зла. С началом мятежа мы оказались в чудовищном мире страстей, где проливают людскую кровь. Так, словно это вода из нашего озера. Мы не относимся ни к одной из воюющих сторон, но не принадлежим и к той части знати, которой, как всегда, ничего не сделается в этом водовороте. Не уезжай. Всякое может быть в пути, тогда как в доме мы в безопасности. Мне кажется, когда мы вдвоем, тебе ничто не угрожает. Я боюсь за тебя... — Ты рассуждаешь, как истинная женщина, — отвечал ей Филипп. Я, хоть и живу в своем мире, все-таки не потерял рассудка. Чем ты сможешь помочь мне? В недобрый час я оставил сардоникс в доме отца. Он послужил бы нам настоящей защитой от легионеров, когда они станут распинать невинных вдоль дорог. Сколько раз говорил мне отец — держи талисман в доме, при себе, при ребенке. Он спас немало жизней в нашем роду, да и работа в отдалении от него не ладится, я ведь чувствую... — Не камень, не этот холодный осколок бело-красного цвета — главное в нашей жизни, милый. Главное — наша любовь, верь в неё. Останься, — упрашивала его жена. Не упросила. Он уехал в столицу, будучи уверен в необходимости привезти сардоникс. А когда вернулся — трое суток лежал на пороге своего дома без чувств и без мыслей. Талисман отвел беду лишь от него. Римляне поверили в полную непричастность Филиппа к восстанию. Несмотря на наветы недругов, несмотря на его отсутствие в городе, которое само по себе могло послужить обвинением в принадлежности к одной из тех группировок сражающихся, что были разбиты легионерами. Но жена и сын были увезены в Рим в качестве пленников. Позже он узнал об их судьбе. Уже тогда Филипп был известен своей тонкой работой по камню и почитаем знатоками. В том числе и в римском высшем обществе. Для него было сделано всё, что возможно. Несмотря на мятеж, продолжавшуюся войну, расстояния. Только он всё равно опоздал, и черная весть обрушилась на него, похоронив все надежды. Всё, чем он жил до сих пор. Он выл, и бился головой об стену, и кусал запястья, и даже рычал волком. Всё было легче... Слишком уж мучительна была для него мысль об их смерти. Все закончилось быстро. Мальчик не вынес тягот пути. Жена не вынесла его гибели. Она выбрала нож — как только сумела! Филипп всегда считал ее такой слабой, такой нежной и пугливой. Она боялась крови и теряла сознание, порезав палец на руке... Их нет больше. Они ушли за месяц до того, как он сумел протянуть им руку помощи. Но самого Филиппаталисман хранил, и он выжил. Впрочем, дело не в сардониксе. Он выжил потому, что был одержим местью. Филипп, не глядя, потрогал камень, ощутил кожей пальцев рисунок. Что смотреть, он и так знает каждую щербинку, каждый уступ. Белый сардоникс с вкраплением багровых пятен. Как ее кровь багровых! Первый ряд фигур он уже выточил. Самый нижний. Пленные, умоляющие императора о пощаде. Он ласково провел рукой по её лицу. Да, это хорошо знакомый ему овал. Волосы, скреплённые повязкой. Лучше не вспоминать, как он любил их гладкий шёлк. А ещё, в минуту страсти, властно держать её за эту шелковистую копну, закидывая голову жены назад... Нет, лучше не надо об этом! Он сделал её центральной фигурой своей композиции. Те, что будут вверху, только кажутся важными. Они — на её крови и слезах... Малыша она держит на коленях. Последний её взгляд, всё лучшее в ней устремлены к мальчику. Что же, он, Филипп, не в обиде, он ведь потерял её, дал обоим уйти... Тиберий, с его властным лицом, император Тиберий будет возвышаться над ней! Неприветливый в обращении император, внушающий страх всем соприкасающимся с ним. Не делающий различия между посторонними и близкими, между тем, что случилось недавно и тем, что стёрлось в памяти за давностью лет, падкий на скорую расправу Тиберий... Будь проклят, император! А ещё выше, над всеми, Август Октавиан. Прямо под ним — эти бесстыжие, развратные женщины, патрицианки, кичащиеся своей знатной кровью и прославленные жестокостью. С их любовью к цирковым зрелищам, кровавым оргиям и прочим низменным забавам. Все они цветут на крови своих жертв. Мерзкие твари, будьте и вы прокляты! Он долго ждал своего часа. Он работал. И ждал, ждал. Вызов в Рим пришел несколько месяцев назад. Заказ на камею, которой не будет равных! Заказ — подарок императору Тиберию, а значит, он получит сардоникс себе на беду, всё-таки получит. Выбор материала заказчик — а это сам могущественный сотоварищ Тиберия-убийцы, Элий Сеян, — предоставляет художнику, и готов оплатить его, если сочтёт выбор достойным. Боги не отвернулись от Филиппа окончательно, они дают надежду. Да сбудется предсказание учителя-индийца. Старая восточная легенда рассказывает, что благородные камни — творение сатаны. Заметив, как радостно любуется Ева пестрыми цветами в райских садах, искуситель придумал камни, дав им чудесные краски. Дабы пробуждать в людских сердцах соблазн и алчность. С благородными камнями связано много других верований. Говорят, сапфир защищает от клеветы, бирюза помогает влюбленным, янтарь предохраняет от дурного глаза, рубин дарит взаимность в чувствах, сардоникс уберегает от неверности и лжи… Да мало ли ещё свойств приписали люди этим источникам чарующего света и цвета! То, что стояло за отношением Филиппа к сардониксу, стало своего рода легендой, семейным преданием. Далёкий предок художника был не просто участником походов Александра, он был воином отборных частей. Аргироаспиды — щитоносцы, серебряные щиты — костяк македонской армии! Они получили эти украшения за неслыханную отвагу при Иссе[14]. И предок Филиппа среди них — молодой, сильный, весёлый, не слишком обременённый совестью или сожалениями о гибели врага. Он считал, что война — занятие лучшее из всех возможных. Война — это множество доступных женщин, море выпитого после битвы вина, опасность, волнение в крови. Они весело прошли полмира, но Индия стала другой, не пройденной его половиной. Недоступной, утонувшей в дождях и разливах рек. Она была богата и не скупилась на смерть товарищей, на поражения. На боль разлук. Здесь, в непокорённой половине мира, улыбку сменила печаль. И в какой-то из дней он не стал убивать, потому что устал, потому что захотел подарить жизнь. Хоть кому-нибудь на земле, а человек, которого он спас, был так неказист, так грязен, мало одет... Это потом, когда они узнали друг друга, македонец понял, что ошибался. Учитель был немыслимо богат. — Друг мой, — говорил ему Учитель, — нет страха во мне перед смертельным кругом, но за бесценный подарок жизни готов благодарить тебя до скончания века. Греческие мудрецы утверждают, что последний из живых счастливее наипервейшего из мёртвых, обитателей подземного царства Аида[15]. И они правы, твои жизнелюбивые соотечественники. Учитель щурил глаза, когда улыбался. И морщины лучами бежали от глаз, любивших солнечный свет. Он не остался в долгу. Он оставил, уходя в свои горы, странный подарок молодому другу-македонцу. — Камень ценен сам по себе, — сказал он, прощаясь. — Но это та цена, что смешна истинно знающему. Ты мало во что веришь, герой, но жизнь впереди, и не всё потеряно. Береги сардоникс. Он защитит от беды тебя, и всех твоих потомков. Я три дня отдавал ему силу души, и рук, и моего тела. Он заговорён мною на помощь тебе и твоей крови. В ответ на недоверчивую улыбку македонца Учитель покачал головой. — Ты всего лишь варвар, эллин, хоть и считаешь иначе. Ты — ребенок, все вы ещё дети, блуждающие во мраке. Сохрани его хотя бы на память о нашей встрече, там поймешь. Пока он в руках у тебя и твоих потомков, он принесет лишь благо. Но в чужих руках, руках власть имущих и стяжающих богатства, он станет проклятием. Смерть ждёт каждого, кто владеет им не по праву. — А если я подарю его другу? — Ты не сделаешь этого, глупец. Пожалей друга... Впрочем, бывают исключения. Он безопасен для ваших любимых женщин, пока они верны. И ещё… Очистить камень от заклятия может чистая душа. Та, о которой будет сказано — истинный сын Божий, посланник Господа в утешение нам, людям. На целое поколение вперёд он очистит камень от заклятия на вашу кровь. Но не больше. В последующем с силой, словно возросшей от соприкосновения с чистым, он погубит всякое зло, что не ты и не твоя кровь. Я так хотел, и это мой подарок. Будь же благословен и прощай. Недоверчивый македонец, к трепету своему и даже некоторому священному ужасу, имел однажды возможность убедиться в силе камня. Последний, индийский поход, столь неудачный для македонцев, посеял немало сомнений в душах людей. Ветераны армии Александра, до той поры преданные царю, и те — зароптали. Они просились домой. Они хотели пользоваться плодами своих побед, быть превозносимыми, богатыми. Окружёнными детьми и внуками. Они устали. Но Александр рвался за пределы завоеванного мира. Он не знал другого пути — он не умел и не хотел быть одиноким путешественником, бороздящим просторы земли, зависимым от стольких опасностей и преград. Эти непримиримые мечты породили непонимание и злость. А потом и заговор против царя. Предок художника принял в нём непосредственное участие. К тому времени он бесконечно устал от смерти, царившей вокруг. Домашний очаг манил его, звал, обещая любовь и тепло. Богоподобный Александр раздражал. Царю мерещились заговоры. Он стал недоверчив. Приступы гнева всё чаще одолевали его, и приступы эти нередко обращались против когда-то любимых и близких. Царь не собирался создавать державу с центром в родной Македонии. Величие собственной страны волновало его гораздо меньше, чем покорение какой-нибудь очередной, чаще всего опасной и загадочной страны. Которую, впрочем, они с легкостью покидали ради завоевания другой. Он взял в жёны азиатку, Роксану. Он, который должен был бы думать о сохранении рода, о потомках эллинской, незамутнённой крови. Как объяснить преданность царя черноволосой, смуглой, отнюдь не красивой по эллинским представлениям Роксане? За их обозами шли тысячи женщин, подобных ей. И у Александра был до неё гарем из трехсот наложниц…Они привыкли к покорности азиаток, к терпению и кротости. Женская гордость для пресыщенных молодых мужчин стала понятием смешным. Но тоска по золотоволосым, широкоглазым, с высокой грудью женщинам, идущим по жизни величавой походкой равнинных жительниц, волновала их. Царю мерещились заговоры, и Александр их получил. Вернее, он получил в руки красивую камею из бело-красного сардоникса. Из рук любимого друга детства, Клита. Спасшего когда-то ему жизнь в битве при Гранике[16]. Мир, который был изображён на камее, являлся тройственным. В центре мироздания был изображен Александр, покоритель половины населённого мира. За ним — тенью, которой она и была по сути, незаметная Роксана. Под ногами Александра и его жены — покорённые им народы. Одетая причудливо толпа жителей Ойкумены[17], и даже на маленькой камее можно разглядеть, изучая лица, тоску и печаль. И надо всем этим, в самом верхнем правом углу — Филипп, отец Александра. С улыбкой смотрит на сына, что оправдал его надежды. Улыбка, правда, несколько кривая — из-за глаза, поврежденного в бою. Сын покорил полмира, скольких убил, покалечил, вырвал из привычных объятий, обрек на страдания — не счесть. Достойный сын отца. Когда Филипп разбил в Фессалии[18]войска фокидян, три тысячи пленных были утоплены по его приказу в море. Во искупление обиды, нанесенной сребролукому богу Аполлону, которого оскорбили фокидяне, ограбив Дельфы. По приказу Филиппа погибший военачальник фокидян, Ономарх, был распят на кресте. Но Филиппу далеко до своего богоподобного сына. До того, как Александр двинулся на державу Ахаменидов[19], исконного врага эллинских государств, он успел показать себя в родных ему греческих государствах. «Озверел душой»[20], и взял Фивы. Всех непокорных жителей города продал в рабство, а это тридцать тысяч человек, истребил оставшееся мужское население, и город стёр с лица земли. Александр — потомок неистового Ахилла[21] по матери, властолюбивой Олимпиаде, и необузданного Геракла[22] по отцу. Достойный сын кровавых отца и матери. Оба героя, от которых ведет свой род Александр, в левом верхнем углу камеи. Щит Ахилла, плащ Геракла сверкают черным на белом. Багровые капли крови падают вниз, туда, откуда смотрят глаза жителей покорённой Ойкумены. В непокорном Тире Александр казнил три тысячи пленных, две тысячи распял и тридцать тысяч продал в рабство. Такая же участь постигла город Гиза. Куда там Ахиллу или Гераклу! Художник, что высекал первую, Александрову камею, был из бранхид[23]. Потомок тех греков, что ушли с персидскими завоевателями из Передней Азии. Однажды он уж выжил в бойне, которую устроил Александр. Греки, обрадованные приходом македонской армии, вышли приветствовать царя с зелёными ветвями. Их ли была вина в том, что они — художники, скульпторы, строители, — были изуродованы по приказу сатрапа[24]? Так отметил их таланты Дарий, чтобы показать свою власть над телами и жизнями рабов. А Александр, разгневанный их жалким внешним видом, Александр отдал приказ… и их стали убивать, разить мечами и стрелами… Выживший художник был из бранхид, и потому одолеваем двойной ненавистью к царю. Но тот, кто заказал ему рисунок, требовал точного исполнения своего замысла. Ничего лишнего, обусловленного ненавистью и местью. Македонец помнил то, о чём тайно говорил ему учитель-индиец. Враг — в центре мироздания. Его жена, дети. Его женщины. Над ним — его родители. Учителя, если они были вехой в становлении. Далёкие предки, чьим духам он поклонялся. Все те, кого он почитал началом себе. Именно потому Аристотель не был изображен на камее. Что толку в том, что он учил Александра? Немногому же он его научил, тринадцатилетний подросток оказался не по зубам великому философу. Александр бредил Ахиллом, и даже в походах возил «Илиаду» Гомера, кладя ночью у изголовья вместе с мечом… Тройственная камея. Предки врага и его духовные наставники. Враг и его женщина, дети, когда они есть. И в самом низу — взывающие к отмщению. Кажется, македонец не забыл ничего. Почему Клит держал камею у себя так долго? Быть может, воспоминания о дружбе с Александром, о его отце, Филиппе, которого Клит так хорошо знал, будили в нём жалость? Как бы ни был велик гнев против Александра, трудно было поднять руку на друга детства, ставшего богоподобным властителем Азии? Или, напротив, Клит наслаждался игрой с судьбой, держа в руках оружие против тирана? Каким Александр, несомненно, стал в глазах ветеранов своей армии. Он носил персидскую одежду, что вызывало немало затаённого веселья и косых взглядов македонцев. Он устраивал пышные приемы и приказывал почитать себя всюду как бога… Впоследствии македонец немало пожалел, что не уговорил Клита отдать камею сразу, по изготовлении. Вспоминал слова индийца: «Пожалей друга, глупец!». Клит был добрым товарищем. Жаль, что он пал жертвой очередного приступа гнева Александра. Что-то побудило его дерзко говорить с царем на том несчастном пиру. Он вспоминал вслух все ошибки Александра. Царь оборвал его речи, выхватив меч… А может, он стал первой жертвой камеи… А потом — загадочная и неожиданная смерть самого Александра. Владыка половины мира умер в Вавилоне от лихорадки, в расцвете сил, не завершив своих дел. Сына, родившегося у Роксаны, да и саму Роксану, обрекли на смерть диадохи[25], делившие власть на территории бесконечной империи. Череда смертей, приносимых камеей, множилась. Македонец успел проследить семь до того времени, когда камея исчезла из вида. Но сардоникс, который был усечён, и всё же ещё довольно тяжёл, и вызывал у македонца суеверный страх, был привезён им домой. Предание передавалось из уст в уста, из жизни — в жизнь. Тот, кто хранил его в доме, не жаловался на судьбу. Казалось, она оберегала владельца от тысячи возможных неприятностей, как могла. Филипп теперь держал в руке часть того самого сардоникса. Он был хорошим резчиком по камню, более чем хорошим. Он был лучшим. Элий Сеян, всесильный временщик, друг и сотоварищ императора Тиберия, заказал ему самую крупную камею, какую только можно сделать. В подарок императору Тиберию. На беду и смерть императору Тиберию. Ибо Элий Сеян одобрил выбор материала художником. И белый сардоникс с багровыми кровавыми вкраплениями стал обретать в руках художника свой теперешний, известный всему миру облик. Новый виток кровавого пути сардоникса начинался... [1]Палатин — холм в Риме, на котором основан древний город, впоследствии место расположения императорских дворцов. По легенде обязан своим именем Палесе, богине пастухов, в честь которой проводились «Палилии», праздники очищения, устраиваемые еще со времен образования Рима. Холм состоит из двух вершин — Палладиума и Гермалуса. [2]Форум был сооружен в42 г. до н.э. в честь победы Августа над республиканцами в битве при Филиппах. Здесь Август возвел храм Марса- Мстителя в знак отмщения убийцам Цезаря. [3] Август Октавиан (63 г. до н.э. — 14 г.н.э.) — римский император. Август — почётное имя, присвоено сенатом в 27 г. до н.э. Гай Октавиан — имя, данное при рождении. С 44 г. до н.э. он стал известен как Гай Юлий Цезарь в соответствии с именем своего знаменитого приёмного отца. [4] Гений (по латыни «генс» — род) — в мифах древних римлян первоначально божество-прародитель рода, затем бог мужской силы, олицетворение внутренних сил и способностей мужчины. Постепенно гений стал самостоятельным божеством, рождавшимся вместе с человеком, руководившим его действиями, а после смерти бродивший близ земли или соединявшийся с другими богами. [5] Полифем — одноглазый циклоп, сын Посейдона и Фоосы, безнадежно любивший нереиду Галатею и из ревности убивший пастуха Акида. [6] Галатея — морская нимфа — нереида, которую любили пастух Акид и циклоп Полифем, дочь Нерея и Дориды. [7] Ио — жрица Геры, дочь Инаха и Мели, внучка титана Океана, мать Элафа (отец — Зевс). Ио пленила своей красотой Зевса, и была превращена Герой из ревности в корову. Спасаясь от укусов посланного Герой овода, Ио бежала в Египет, где Зевс вернул ей человеческий облик. [8] Гермес — бог торговли, ловкости, обмана, воровства и красноречия, посланник богов. Сын Зевса и нимфы гор Майи. Отец Гермафродита (мать — Афродита), Пана (мать — Дриопа), Силена (мать — Кибела), Автолика (мать- Хиона) и Абдера. [9]Аргус — стоглазый великан, олицетворяющий звездное небо, сын Геи. [10] Тиберий Клавдий Нерон (16.11.42 до н.э. — 16.03.37 н.э.). После усыновления 26 июня 4 г.н.э. Октавианом Августом стал именоваться Тиберий Юлий Цезарь. С12 г. н.э. — соправитель Октавиана Августа. С 19 августа14 г.н.э. как император обычно именовался Тиберий Цезарь Август. [11] Паннония — римская провинция, образованная в8 г. н.э. после разделения римской провинции Иллирик на две части: Верхняя Иллирик — Далмация и Нижняя Иллирик — Паннония. Занимала западную часть территории современной Венгрии, северную часть бывшей Югославии и восточную часть современной Австрии. Название получила от паннонцев — группы иллирийских племен. [12] Далмация — область на северо-западе Балканского полуострова, занимавшая территорию современных Хорватии и Черногории, населенная в древности иллирийцами, кельтами и фракийцами. Получила своё название от имени иллирийского племени далматов. [13] Корнунт — иллирийско-кельтский город на Дунае к востоку от современной Вены, служил для римлян опорным пунктом, особенно во время Маркоманской войны. Здесь была стоянка для дунайского флота. [14] Битва при Иссе — осенью 333 г. до н.э. огромная армия (более 200 тыс.чел.) персидского царя Дария III Кодомана выдвинулась в Киликию и заняла город Исс. Недалеко от реки Пинар 12 ноября состоялась битва, в которой Александр, располагавший всего 60 тыс. пехотинцев и до 7 тыс. всадников, одержал блестящую победу над персами. Была захвачена богатая добыча, в плен попали мать, малолетний сын и две дочери Дария III. Победа при Иссе сделала Александра владыкой переднеазиатского Средиземноморья. [15] Аид (Гадес, Дит) — правитель подземного царства душ умерших, старший сын Крона и Геи, брат Геры, Гестии, Деметры, Зевса и Посейдона, муж Персефоны. [16] Битва при Гранике. Граник — река в современной Турции, впадающая в Мраморное море, на которой в334 г. до н.э. произошло первое крупное сражение между македонской и персидской армиями. Победа македонской армии при Гранике открыла Александру путь к овладению всей Малой Азией. [17] Ойкумена (от греч. — «обитаю», «населяю») — термин, употребляемый для обозначения населенной человеком части земли. [18] Фессалия — область на северо-востоке Греции, у побережья Эгейского моря. Македонский царь Филипп II в 344 г. до н.э. подчинил Фессалию своей власти. Фокидяне — жители города Фокида. [19] Ахамениды — династия царей древней персидской державы (558 — 330 г.г. до н.э.). Первый царь из этой династии — Кир II Великий (558- 530г.г. до н.э), последний — Дарий IIIКодоман (336-330 г.г. до н.э.) [20] Выражение древнегреческого историка Диодора.Диодор Сицилийский (ок. 90— 21 гг. до н.э.)— древнегреческий историк, автор сочинения «Историческая библиотека» в 40 томах(из которых только 20 дошли до наших дней в полном объеме), охватывающего синхронно изложенную историю Древнего Востока, Греции, эллинистических государств и Рима от легендарных времен до середины I в. до н.э. [21] Ахилл — сын нереиды Фетиды и царя Пелея, отец Неоптолема (мать — Деидамия), внук Нерея, правнук Геи. Самый прославленный герой Троянской войны. [22] Геракл (Алкид) — самый великий герой греческих мифов, сын Зевса и Алкмены, брат Ификла (по матери), муж Мегары и Деяниры, на Олимпе — Гебы, отец Гераклидов. Был принят в сонм богов Олимпа. [23] Бранхиды — древний жреческий род, правил знаменитым святилищем Аполлона в Дидимах, близ города Милета в Малой Азии. В начале 5 века до н.э. персы разграбили малоазиатские греческие города, но бранхиды предпочли почетной гибели в развалинах святилища предательство — они отдали сокровища бога в руки завоевателей и бежали с персами, избегая наказания за святотатство. Переселенные в Среднюю Азию, они основали новое святилище и город. [24] Сатрапы — в древнем Иране — высшие сановники, преимущественно наместники областей (сатрапий). [25] Диадохи (греч. «преемники») — полководцы Александра Великого, которые со времени его смерти в 323 г. до н.э., после долгих войн, затянувшихся до 301 г. до н.э., разделили между собой его империю. Среди диадохов выделялись: Птолемей Лаг, Селевк I Никатор, Кратер, Лисимах, Пердикка, Антипатр, Евмен, Полисперхонт, Кассандр, Антигон I Одноглазый, Деметрий I Полиоркет. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
