Небольшой автобус тряхнуло на кочке, потом на другой. Дорога - вся в ухабах, построенная ещё при Советской власти, была похожа на полигон. Народ достойно переносил все сложности поездки. Привыкли.

За окнами менялись пейзажи: то аккуратные клетки полей - ухоженные и обработанные; то просто цветущая степь, перерезанная линиями одичавших лесополос; то одинокий колок, словно зелёный холм, окруженный зарослями вездесущего шиповника.

Посёлок появился неожиданно. Сразу за поворотом показались бетонные перемычки заброшенных ферм. Они были похожи на остовы огромных динозавров. Неподалёку от дороги - двухэтажное здание. По всей видимости, нежилое: чёрные провалы выбитых окон местами заделаны кусками фанеры.

Автобус ещё раз подбросило на ухабе, потом он вильнул к обочине и, резко затормозив, остановился. Добрая половина пассажиров высыпала в открывшиеся створки дверей. Улицы с обшарпанными домами поглотили их. Возле здания конторы - старый, замызганный транспарант «ТРУД - ГЛАВНОЕ ДОСТОЯНИЕ». Его содержание - явная издёвка над действительностью. Люди в деревнях, тщетно пытающиеся найти хоть какую-нибудь работу, перебиваются случайными заработками и весьма проблематичным содержанием дворового хозяйства.

Сидевший напротив парень, перехватив мой взгляд на явно отживший своё нелепый призыв, хохотнул. Вида он был разбитного, лицо его носило оттенок ухарства и, явно - следы вчерашнего, а может даже и позавчерашнего веселья.

Автобус тронулся и, выехав из посёлка, не стал трястись по ухабам и рытвинам, а просто свернул в поле на просёлочную дорогу, бегущую параллельно насыпи. По накатанной колее, вдыхая запах трав, доехали до следующей остановки.

Парня встретила весёлая толпа одетых во всё китайское подростков. Компания, громко и незлобливо матерясь, и одновременно похохатывая, двинулась вдоль улицы.

Я осталась на остановке. Редкие прохожие, с любопытством поглядывая в мою сторону «кто такая?», здоровались - так принято на селе! Меня никто не узнавал. Да и я тоже не увидела знакомых. И неудивительно, столько лет прошло. Какое-то время мне предстоит прожить с этими людьми. Посёлок небольшой, так что все — соседи. Я оглянулась: контора, магазин, двухэтажная школа, ещё один магазин, устроенный в частном доме - всё рядом. Улицы чистые, вдоль дороги - тополя: высокие, стройные…

 

Родительский дом встретил меня запросто: открытой калиткой и зарослями наглых репейников. Кое-где проглядывали остатки цивилизации: кустики лилейника и мальвы. По углам сада буйствовали малина и вишня. Около вишни - береза: одинокая, грустная, светлая.

Ступени крыльца охрипли от долгого молчания, замка нет. На веранде и в коридоре, как и прежде - тихо, прохладно и уютно. А в комнатах - море света, огромные окна без штор не мешают властвовать солнцу. На кухне в углу - печка. Варварски наполовину разбита. Всё требует заботы и внимания.

 

После тщательного осмотра стало ясно, что без мужских рук не обойтись - придётся нанимать работника. Так появился Сашка. Молодой мужчина с комплекцией юноши, некий гибрид Алёши Поповича и Данилы Мастера. Лёгкая копна волос цвета выцветшей соломы, глаза - невозможно синие. С такой внешностью впору стихи писать, а не топором махать…

Но, вопреки первому впечатлению, Александр оказался действительно мастером на все руки.

- Показывай, хозяйка, что делать надо! - глаза с прищуром, ходит чуть согнувшись, быстрый взгляд по сторонам.

- Да сначала бы печь до ума довести, а то сажа кругом…

И верно, печка, неказисто завалившись набок и приоткрыв, как паралитик, пасть, безобразила кухню. Оценивающий взгляд, неопределённое "гм-м" и - на улицу. Через некоторое время, уже с инструментом - назад. И работа закипела: раствор ложится шлепками и податливо разглаживается, сравниваясь со стеной: была дыра, и нет дыры!

 

- Ты чей будешь-то?

- Я не здешний. Приехал не так давно, женился на местной.

- Любишь?

- Люблю.

Он замолк. Работать ему явно легче, чем разговаривать.

 

- Саша! Ты бы проводку старую в сарае снял, в доме розетку на другое место перенесём.

- А ток там есть?

- Кто же знает. Скорей всего нет.

Светлая голова ныряет в проём двери. Молчание. Там что-то происходит. Минуту спустя Сашка возвращается. Спокойно-невозмутимый голос: " А всё же там было подключено".

Волосы торчат, как после жестокой химзавивки, а голубые глаза готовы озёрами вылиться из глаз… «Господи! Сохрани и помилуй!» - душа замерла от близости непоправимого.

А «герой» молча взял в руки рубанок и ушёл строгать доски. Другой выматерился бы, по-русски, а этот, видать, из серии "мухи не обидит".

 

...Каждый день в посёлке какие-то происшествия. А все новости можно узнать в магазине.

-Слышали, Сашка своей супружнице руку сломал и, вообще, побил сильно.

- А что случилось - то?

-Дак, приходит он домой с работы, а она не одна: шуры - муры…Ну, вот он и впечатал.

Ухажёр быстро бегает - утёк, а девке - досталось.

Вот тебе и тихоня!

 

- Сашка, ты зачем жену обидел? А говорил, любишь.

-Люблю.

-Но ведь ты ей руку сломал. Да и рёбра в придачу.

-Не в первый раз застаю, вот и сорвался.

-А что тогда живёшь?

-Люблю!

 

Вечер. В клубе - дискотека. Слышна музыка. Парни разговаривают на крыльце: отборные маты, у каждого в руках бутылка пива или чекушка водки. Девчата выбегают стайками - покурить. За густым макияжем не видно лиц, некоторых немного развезло. Неподалёку, в углу парка, потасовка. Сначала слышны лишь глухие удары, потом раздаётся душераздирающий вопль и крики подоспевших девчонок. Быть завтра кому-то в синяках. Скорее всего, даже и не вспомнят, из-за чего весь сыр-бор разгорелся.

Магазин работает допоздна. Зачем же закрываться, когда народ гуляет: самая выручка пошла! А "гуляет" не только молодёжь, и остальные, как с повода спущенные. Берут всё, что градусы содержит. Сначала - водку, потом — вино, пиво. Последним в ход идёт даже очень дорогое импортное пиво…

Разгул идёт на убыль, когда во всех магазинах нет спиртного. Завтра в посёлке будет тихо, про выпивку и не говори. А в магазины опять завезут зелье и расставят по полкам. Участковый устроит разбор "полётов" участникам и невольным жертвам "веселухи": молодой парень изнасиловал милую старушку с соседней улицы; замёрз на холодной веранде маленький ребёнок, оставленный на всю ночь без присмотра; у кого-то увели со двора кобылу...

 

Тихо в посёлке. Только где-то за околицей гудят трактора. Они похожи на больших чёрных жуков. Звуки моторов напоминают рокот прибоя. В поле вольно, и дышится во всю мощь. Так и хочется вобрать в себя эту ширь, свежесть и свободу.

Неподалёку - озеро, оно похоже на огромную лужу. Но здесь водится рыба, которую местные ловят, с удовольствием едят варенную, жареную и даже продают. Для некоторых это - статья дохода и способ существования.

А ещё говорят, что на эти благословенные воды во время перелета опускаются лебеди…

 

- Саша, а это правда, что лебеди на наше озеро залетают?

- Правда! Красивые! А на другом - нутрии водятся.

- Нутрии?

- Крысы водяные…

- Б-рр! Крысы.

- Нет, они тоже, знаете, красивые. И рыба здесь у нас есть: карп, карась, ротан…

- Ротан?

- Ну, это в народе его так зовут. За то, что прожорлив очень. И неприхотлив: ест всё, что попадётся. И ещё, голова у него огромная, ровно половину от всего тела занимает, и живучий - заморозишь его, а он потом оттает, и снова — плавает. Конечно, если разобраться, то рыбу нашу есть нельзя. Вода загрязнена , ГРЭС неподалеку. Но народ всё равно ловит. И сам питается и продаёт. Рыбнадзор таблички по берегам расставил «Рыбная ловля запрещена». А запретный плод он всегда слаще, тем более для простого человека, а если ещё и кушать нечего…

 

- А! Проходи, проходи. Ну что, как дом-то? Отремонтировала? - хозяйка местной амбулатории, запакованная в белоснежный халат, приветливо улыбнулась.

- Здравствуйте, Алевтина Фёдоровна!

- Какими судьбами? Заболела? Полечим, полечим…

Алевтина Федоровна - моя давняя знакомая, хорошая женщина. Она знает в посёлке всех.

- А Вы кучеряво живёте, - я оглянулась вокруг. - Оборудование новое завезли?

- Да! В принципе всё, что полагается, есть, помещения своего нет. В конторе квартируем. Выделили две комнаты - большие, ремонт сделан, но... тесно. Раньше три комнаты было, да новый начальник посчитал, что это - роскошь…

- Молодец, Фёдоровна, уютненько. Опрятно и светло. Только вот "Уголок здоровья" в тёмном коридоре, кто же его там увидит? Статья про СПИД. Кто и как её прочтёт? Молодых-то сюда поди и не заманишь.

- Наших, с деревни никуда не заманишь. В магазин, да ещё в клуб: выпить и подебоширить. А что ещё делать? У кого есть деньги и желание учиться, тот в город уехал. Остальные - здесь. Работы нет. Раньше доярки были, скотники, свинарки, трактористы, комбайнёры… Всем дела хватало, страну кормили. Да и народу то было не как сейчас, а раз в десять больше. Сначала Союз распался, потом почти все немцы уехали, за ними - русские. Кто куда! Остались те, кому или некуда ехать или не на что. Пьёт народ безбожно. От безнадёги пьёт. Пьют даже те, кто раньше не пил. Кто потихоньку, а кто и не скрывается. Всё кругом разваливается...

Скоро соседних деревень не будет, расселять собрались. Испокон века люди жили, детей растили. На всём натуральном. И другим ещё доставалось, излишки сбывали. А сейчас – «ножки Буша». Смешно! В деревню, где всё своё должно быть, из-за границы продукты везут. А сколько сейчас химии всякой в том, что мы едим. Травимся! Нет, к земле - матушке поближе быть надо.

Хорошо, что медицину с колен поднимать начали, всё необходимое на ФАПы завезли, - она открыла сейф, - вот таблетки людям могу выдавать, хоть какая-то помощь. А так...всё равно скоро все разбегутся, нет работы - нет жизни.

- Жалко. Наш посёлок такой уютный. Газовое отопление, вода у каждого в доме, опять же сады, огороды. На новом месте когда всё это вырастет. А тут хорошо! Да! А Вам, Фёдоровна, на пенсию скоро?

- Да я уже на пенсии! И зарплату получаю. Я бы и рада уйти, да замены нет, не хочет никто в село. Сама посуди, три года, а то и больше отучись, да ещё за свои кровные. А потом что? В бесперспективное село, из которого народ разбежался?

Здесь у нас пенсионерам хорошо: удобства как в городе, воздух свежий, озёра, степь вокруг. Я тут каждый кустик знаю, за столько лет всё исходила. Да и людей. В сельской местности свой контингент. И ночью могут поднять: кто-то ногу сломал, кто-то рожает.

- Рожают? Сейчас? Отважные.

- А то как же. Женщины и в войну рожали. А сейчас пособия дают для ребёнка. Единовременные, и потом, каждый месяц. Жизнь потихоньку налаживается, рожают не только молодые, но и те, у которых уже по двое- трое детей. Но у нас - мало: за весь год - трое, четверо. Как потом классы в школу набирать будут? Закроют ведь. А учиться негде будет, родители детей увезут. Был посёлок - нет посёлка! Никогда не думала, что такое крепкое хозяйство развалить смогут.

Баня раньше была, народ туда как на праздник ходил. Закрыли! И теперь, кто во что горазд: кто половчее, да при средствах - свою баньку поставил, остальные - в тазиках, а что это за помывка? А у тебя банька есть?

-Нет! Только ванна, но мне и так хватит, а дальше видно будет. Ремонт потихоньку движется, помощник смекалистый попался.

- Сашка-то? Хороший парень. Жалко его.

- Что так?

- Жена у него - стерва. Он только за порог, она уже кого-нибудь в дом тащит, прям в супружескую постель. На мужиков сама прыгает, дура. А он - работящий и ей всё прощает. Ни отца у него, ни матери. Один свет в окошке - женщина любимая. А она, глупая, счастья своего не понимает. Опомнится, да поздно будет.

 

-Саня! Обедать пойдём.

Он моет руки. Молча. Ест тоже молча. Деловито, но не жадно, с чувством собственного достоинства. Видно, что обожает хорошую кухню. После обеда также молча берёт в руки инструмент и идёт работать.

- Саш, а ты где научился так ловко этими штуками орудовать?

- В ПТУ. Нравилось очень с деревом возиться, а там всему учат, было бы желание.

- Смотрю я на тебя и думаю, в город бы тебе. Там такие мастера требуются. Сейчас рабочих настоящих мало, разве что из старой гвардии. Сейчас все норовят юристами или экономистами стать, в рабочие никто идти не хочет – не престижно. Скоро, конечно, всё станет на свои места, но до этого ещё дожить надо.

А вы с женой где живёте? Одни?

- Да, квартира у нас однокомнатная. Пока хватает. К тёще часто ходим, у Любочки очень хорошая мама. Мы ей по хозяйству помогаем, на огороде тоже работы много, одной не управиться. У нас был свой домик. Небольшой. Но он сгорел.

- Как жаль!

- Ничего, мы уже успокоились. Наживём! Добро оно и есть добро, чтоб его наживать. Это как в сказке: "жить-поживать и добра наживать".

- Да, да, помню: "по усам текло, а в рот не попало!"

 

Дробный стук в окно разогнал мои утренние сны. Почтальон - женщина средних лет - принесла письмо.

- Слышали, Виталик руку сломал? Обхохочешься! - Её явно распирало от удовольствия. Повязанный на затылке тёмный ситцевый платок. Глаз почти не видно, нос - курносый и весь в чёрных точках.

- Извините, какой Виталик? И почему "обхохочешься"? У человека - горе, насколько я понимаю.

- Ах, Вы не в курсе! Есть у нас в посёлке алкаш Олег - местная достопримечательность. Для смеху его кто-то прозвал Вещим, так и получилось - Вещий Олег. Конечно, никакой он не вещий, да и умом не блещет. Курит умопомрачительно много и очень уважает бормотуху, даже больше чем сорокаградусную. За бутылку и пачку дешёвых сигарет подряжается на мелкую работёнку: покидать уголь, наколоть дрова, вскопать огород. Работник он аховый, больше кричит и размахивает руками. Но наглый! Может спокойно попросить авансом бутылку, выпить и "слинять", ничего абсолютно не сделав. За что и получает время от времени от возмущенных и обманутых…

И тут я вспомнила, совсем недавно мне срочно был нужен плотник. Пришёл какой-то дядька, назвался плотником, начал махать топором и чуть не убил Саньку, который занимался в это время печкой. Топор сорвался с топорища и пролетел буквально в миллиметре от виска. Надо отдать должное Сашкиной выдержке, он даже вида не показал, что испугался, только побледнел весь. Пришлось мне горе-работника выпроваживать, пока он нас не поубивал, ещё и бутылку вина дала, только бы ушёл и не возвращался. Насколько я поняла, это и был тот самый Олег - маленькое, тщедушное существо с амбициями предводителя.

- Так вот этот Олег, - продолжала утренняя гостья, с удовольствием попивая чаёк из расписной пиалы, - накануне где-то разжился выпивкой, а потом ему, наверняка, ещё кто-то "сердобольный" наливал...

В общем, я узнала, что впал он, счастливый и довольный, в «спячку». Ближе к ночи для него «наступило утро», мужичок открыл глазки. Болело всё, а особенно - голова… Необходимость подлечиться выгнала его из дома на улицу, и ноги сами привели к магазину. А магазин – частный, и хозяин – молодой человек весьма внушительных размеров. Местные зовут его Виталик, хотя при таких габаритах полагалось бы по имени, отчеству.

Так вот, в магазине - золотое правило: работает до десяти, потом – не тревожить! Все это знают. Но Олег! Ему что? Для него время - не существует. Да и часов у него нет. Стучит смело в запертые двери. И не просто стучит, а тарабанит. Руками и ногами.

Хозяин от такой наглости оторопел. И открыл дверь, чтобы посмотреть, кто же это такой «уважаемый». А там этот хмырь Олежка: пиджачок косо застёгнутый и глаза – стеклянные. Виталик впечатывает своей огромной ручищей этому дохляку промеж глаз. И … тут же падает, корчась от боли и подвывая. Как потом оказалось, руку сломал.

Реакция виновника переполоха была сногсшибательная. Получив удар, от которого всякому пришлось бы худо, он потёр ушибленное место и сказал: «Ладно, я пошёл тогда!» И двинулся восвояси, так и не протрезвев.

А Виталику гипс наложили, и рука очень долго заживала. Чего только не бывает в жизни. Кстати, после этого случая у Олега появилась другая кличка - Полено. Вещим его никто больше не называл, какой же ты вещий, если ситуацию предусмотреть не смог.

 

После грибного дождя чисто, и воздух пахнет озоном и тополями.

Двое сидят на лавочке возле магазина, идёт неторопливый разговор:

- ... Жить надо просто: пахать, сеять, собирать урожай. И в прямом и в переносном смысле. Мы до сих пор изобретаем какие-то свои истины, ищем счастья. А счастье вот оно: построй дом, посади дерево и вырасти ребёнка. И потом пожинай плоды.

- И потом наступит вечное благоденствие, - подал голос, молчавший до этого собеседник.

Вечность? Не надо человеку думать о вечности. Живи здесь и сейчас, но по совести. Миг – частичка бытия, и каждый должен научиться создавать радость, и неважно, великий он или простой. Жизнь – это шаги в будущее, и человек оставляет следы, хочет он этого или нет. Всё в мире – неслучайно, всё нужно и всё – важно. Даже муравей... Всё влияет на дальнейший ход событий и крутит колесо времени. Кто в прошлом, кто в настоящем, кто в будущем. Но всё это вместе, я думаю, в некой проекции, в некой плоскости, в параллели, что ли, в безвременье…

- Ну, ты лихо закрутил! Эк, тебя! А попроще можно?

- А чего же! Жить надо хорошо. Добро всем делать и красоту вокруг творить.

- Философ! – иронически изрёк сосед по лавочке.

Оратор на его едкое замечание не обиделся, сказав миролюбиво, - Знаешь, когда все это поймут, наступит всеобщее счастье!

- Это мы уже где-то слышали, - отмахнулся сидящий рядом, - утопия одна и всё, семьдесят лет с этим жили. А человек человеку – зверь, ибо он от зверя и произошёл. И нечего ждать от него чего-то хорошего и светлого. Весь мир – сплошная война...

- Зря! Зря ты сеешь зёрна злые, от дурного только дурное и будет. Сорняки, они и сами растут, а добро холить и лелеять надо. Тогда и жизнь твоя – не напрасно.

- Всему есть место на земле. И войне и миру.

- Как знать, как знать….

- Испокон века так повелось, не нами всё придумано

Ты так говоришь, будто Бог есть…

Есть! Бог – есть. Бог – это все. Я, ты, совесть, радость, небо и ...

А-а! Начитался умных книжек, теперь голову людям морочишь.

- Мы с тобой можем говорить всё, что захотим, а всё будет, как будет...

Я не хотела им мешать, люди решали важные мировые проблемы.

А неподалёку, возле крыльца - группа сосредоточенных, а вернее, озабоченных мужиков Не на что купить выпивку, а в долг уже не дают. Опухшие лица, поросшие щетиной, и трясущиеся руки. Мучительно решаются два вечных вопроса: «кто виноват?» и «что делать?». Лихорадочно вспоминаются места расположения металлолома. В последнее время это один из заработков. Правда, наверное, уже всё снесено в пункт приёма. Ещё немного потоптавшись, компания потихоньку рассасывается.

 

Чего только не бывает в жизни. Особенно деревенской. Веселуха!

Вот кредиты для селян стали давать. У баб глаза разбежались, торопятся взять деньги. Только с чего отдавать будут, не думают. Одна выписала кредит на мужа. Каким образом? Поехала в райцентр и понабрала всякого барахла. И пылесос. Муж увидел и говорит:

« Вот дура, пылесос- то зачем, у нас ни ковра, ни паласа нет!» Потом поняла сердечная, что лучше бы сепаратор купила, куда на селе без него родимого. А всё, поезд ушёл.

Проблем на селе хватает. Одна из них – сдача молока. Нет, сдавать есть кому, но за копейки. Труд свой жалко, столько топчешься. А в городе это же молоко в десять раз дороже стоит, только в бумажной таре. Получается, бумага дороже стоит, чем молоко.

Красота! И спросить некого, всё - по закону, не придерёшься. Каждый из посредников получил себе на хлеб с маслом. Довольны все. Кроме коров и их хозяев.

 

- Хозяйка! Купи курицу!

Что за напасть! Двенадцать часов ночи! На пороге – незнакомый мужчина с пакетом.

- Идите домой. Мне не нужна курица. И, вообще, я ничего покупать не собираюсь.

-Хозяйка, купите курицу! – оказывается, ночной визитёр не один, за его спиной – ещё двое – сосед и соседка, они пришли вместе со своим гостем, не хватило на пузырь.

И нет никакой гарантии, что эта курица – их собственность, так как своё они или сами уже съели или обменяли на самогон. А соседка Танька – опять пьяная. И опять беременная. Куда ещё! И так уже трое. Этим никак ума не даст. Старших сына и дочку свекровь к себе забрала, тут же в деревне. Жалко ей детей, хоть и сил уж нет, тянется. А самая маленькая, вечно плохо одетая, уже умеет попрошайничать, мило при этом улыбаясь и проявляя чудеса настойчивости и изворотливости. И ничего в этой семье не держится: ни гуманитарная помощь, ни деньги, высылаемые сердобольными родственниками и знакомыми из далёкой, благополучной Германии.

- Хозяйка! Купи курицу!

Вот наказание!

- Да нет у меня денег. Вот на хлеб на завтра осталось.

Поскучневшая «троица» отправляется восвояси не солоно хлебавши.

Кто-то мне рассказывал, что эти соседи собак едят: шашлыки, жаркое. Скорей всего, это правда. Иначе как объяснить, куда делся мой пёс Кубик. Взяла щенка, а он раскормился так, что брюхо по земле чиркало: что в длину, что в ширину. Поэтому и прозвище – Кубик. Забавное, лохматое чудо. А потом он куда-то пропал. Наверное, уже и не сыщется.

Утром я узнала, что мой ночной гость – вор в законе. А я так непочтительно обошлась с «авторитетом», и ничего мне за это не было. Повезло! Умер он вскоре после этой истории. Пришёл к любовнице, а она его, пьяного, на порог не пустила. Так он – через балкон. Разбил стёкла, изрезался и, истекая кровью, сам пошёл в больницу. Там устроил скандал, всё приёмное отделение было забрызгано кровью. Потом он, злой и пьяный, сбежал от медиков. А когда его нашли, было поздно.

 

- Можно? Здрасте!

- Сашка! Это ты? Что случилось? Да ты пьяненький! Какой праздник-то? Ну, дела!

Сашка весело и чуть застенчиво улыбался, а у самого – чёртики в глазах прыгали. Так, наверное, кутил Есенин. Бесшабашно и со смаком.

- Ну, проходи, проходи. Сейчас на стол соображу...

 

- Вы, это, в чертовщину всякую верите?

- В какую чертовщину?

- В домовых, привидения, заговоры, колдунов…

- Ах, это! Ну, что-то есть, наверное. А что?

- Хотите, байку расскажу?

- Валяй, всё равно вечеру пропадать!

- Так вот, сотворил Бог Адама и Еву, устал, решил отдохнуть. И отлучился-то всего на несколько тысяч лет. По Его меркам – совсем ничего. Вернулся. А тут уже чёрт знает, что творится. Заплакал Бог и улетел. В другие миры. Туда, где только холод и звёзды. А глупые люди придумали себе других богов...

А хотите анекдот?

- Давай!

- Старушка молится и спрашивает: «Боже, ну когда же лучше будет?». А ей голос сверху: «А лучше уже было!» Ха-ха-ха…

А помните, я Вам говорил, что дом у нас сгорел? Так вот, это я его сам и спалил!

- Как это?

- Да дом этот необычный был, там раньше колдун жил, это все знали. А потом он помер, и дом сам по себе долго стоял. А родственники для нас с Любочкой его купили. Я отремонтировал: картинка, а не дом. Огород посадили. Вроде обживаться начали.

- И что потом?

- А потом как-то вечером я увидел его.

- Кого?

- Колдуна. Знаю, что это он, хотя раньше и не видел никогда. И он мне говорит, чтобы я вещи в середину комнаты сложил. И так говорит, что и не ослушаешься. Ещё велел костёр зажечь. Я зажёг. И сидел возле него... до последнего. Пока соседи меня не вытащили. А потом пошёл и напился с горя. В первый раз. Я ведь до этого и не пил. Все посчитали меня придурком, а я не мог противиться.

Видно, дюже не понравилось старику, что мы в его доме хозяйничаем, вот и разорил.

- Сашка! Да как же это? Даже если это и так, то что же он столько ждал?

-А может он тоже... отлучался по своим делам... Это что! Он ещё заставлял меня взять в руки топор и Любочку мою убить. Поэтому я и выбрал, только дом сжечь, пусть даже и себя вместе с ним... Глаза его долго ещё за мной наблюдали. Но приказов я больше не слышал. Может сила у него уже не та стала. Вот так то!

Теперь живём мы в маленькой квартирке. Зато оба целы. Да об этом все в посёлке знают, только Вы и не слышали. У нас в одном месте чихни, в другом «будь здоров» скажут. Я здесь три года живу, люди в глаза тебе будут смотреть, улыбаться, а за глаза наговорят потом гадостей. Правда, не все, конечно, такие, но...

Ну, ладно, я пойду. Извините, если что не так. За хлеб-соль спасибо... Вы — добрая...

- Вот и ладно! Саша, ты домой иди сразу. А то встрянешь в какую-нибудь переделку.

Закрывая за ним ворота, подумала: « и впрямь, чертовщина какая-то!». И вспомнилось, есть неподалёку за околицей в поле место особенное, где со мной чудеса происходят. Перед глазами какие-то тени плавают, как в калейдоскопе: красивые такие – звёздочки, цветочки. И облака принимают очень причудливые формы. И всё мне там спать хочется, глаза прямо так сами и закрываются. Потом проходишь это место, и всё как рукой снимается.

Один знакомый дед, бывший геолог, сказал, что там – разлом коры, жила рудная проходит. Это она так действует. Человек – вообще существо чисто химическое, по заявлению этого же дедули. Вот и влияют на него явления природные.

А ещё он сказал, что нам вообще тихо-тихо жить надо и шёпотом разговаривать, мол де на стыке тектонических плит живём: в любой момент разлом или сдвиг может образоваться. И тогда все в тартарары полетим, независимо от возраста, пола и национальностей…

Интересный дед, надо заметить, но чудаковатый. Присказка у него была, не любил выражаться, а когда допечёт кто, говорил с чувством: « Ах, ты! Блендамед с флюористатом!». Где только не бывал и чего только не повидал, знал много. А доживать свой век вернулся на родину. Последний в роду. Успокоился на старом кладбище рядом с предками. Поле чистое, и озеро – неподалёку.

 

На соседней улице – домов десять. Тихо, спокойно. За дворами деловито выгуливаются гордые гуси с выводками, ковыряются в навозных кучах непуганые куры.

Захожу к знакомой во двор: чисто выметено, в палисаде пестреют многолетние цветы, вдоль дорожки – густо цветущие вишни. Шмели и пчёлы жужжат. Путаясь в ветвях, гомонят задиристо воробьи.

- Тёть Тамара, Вы дома? Здравствуйте! Как поживаете?

Навстречу вышла хозяйка.

- Да ты в горницу проходи, чего на улице просто так стоять. – улыбается.

Стройненькая, худенькая, ладненькая. И не скажешь, что пенсионерка.

- Сыну хочу позвонить. Можно?

- А чего нельзя? Звони, а я пока чаёк поставлю.

… Пьём чай, идёт неторопливая беседа.

- Тётя Тома, вот Вы одна, тяжело поди, да живности, смотрю, полный двор. Сколько здоровья надо иметь!

- Да, здоровья, конечно, нет. Где его взять. Да только привыкла я. Дети зовут к себе, настойчиво зовут. Погожу пока. А скотину привыкла держать: не в тягость она мне, а в радость. Корова у меня. тёлки, бычки и мелочь всякая: куры, утки, индюки. С сеном и отходами правление помогает. Спасибо им.

Я, конечно, понимаю, что не везде к рабочему люду так относятся, особенно к пенсионерам. И уважение, оно не просто так, а за былые заслуги. Я ведь знатной дояркой была. Рекорды, премии, благодарности: всё в трудовой книжке записано. Да-а! Вся жизнь моя здесь. И муж, и сын, и брат, и мама с отцом в этой земле лежат. От, поди, карточки принесу...

… Я знаю горестную историю этой семьи. Буквально за два года эта маленькая женщина всех потеряла. Мать от рака померла – долго болела, мучилась. Затем брат с Германии приехал погостить. Грустный всё ходил – ностальгия замучила, и чтобы назад не возвращаться, пошёл и повесился во дворе, за баней. Так, нет ли, только за сколько купила, за столько и продаю. А муж и сын в один день погибли: рыбачили на озере, ветер поднялся, волна лодку опрокинула – пока помощь подоспела, утонули уж.

Как работали вместе, так вместе и ушли. А работали в поле на комбайнах…

- Да,- кивает головой тётя Тома, - работяги были . У нас поле есть, вот оно, через дорогу, его так и зовут до сих пор Портновским, в их честь. Так же, как при жизни. Бывало соберу им «сидорок», в поле дочку отправлю, чтобы поели мои кормильцы. Налюбоваться на них не могла: и на мужа, и на деток. Выросли уж, да не все, - она смахнула с ресниц нечаянную слезу, - вишь, как всё обернулось. Беречь надо своих и любить.

Я слушала, не перебивая.

- Муж у меня ласковый был, - руки теребят подол фартука, быстрый взгляд в окно, - всё бывало, подойдёт, обнимет. А мне, дуре, от людей неудобно – отпихиваю. А сейчас и рада бы обнять, да некого. Не умеем мы счастья своего беречь и любовь тоже.

Видишь во дворе берёза, а рядом – яблоня? Так вот, яблоню я садила, а он берёзу хотел.

А я ругалась. Всё равно посадил, упрямый.

Так и растут вместе. И нас не будет, а они – рядышком. Вот какая память получилась…

Ну, ладно, расчувствовалась я что-то... Знаешь, я-то здешняя, а вот муж мой сюда по путёвке целину осваивать приехал. И работал всегда ударно. У него и корочка есть – комсомольская путёвка. А я тебе сейчас принесу, покажу. От ка! Смотри: «изъявившему

желание добровольно поехать на освоение залежных и целинных земель». И роспись, и печать. Всё, как положено. Так и осваивал всю жизнь. Урожаи собирали, всю страну кормили. А теперь говорят, что зря это было, что экологию нарушили. Сейчас, конечно, можно быть такими правильными. А тогда и слова-то такого не знали. Просто - жили: пахали, сеяли, детей растили. Надо понимать, что у каждого времени своя гордость. Свои заслуги. У мужа медали есть. За трудовую доблесть, за долголетний, добросовестный труд. Да и у меня тоже, грамот – хоть комнату обклеивай! Работали! От зари и до зари. Дети росли, иной раз и не видели ни папу, ни маму.

Я к тому, что не надо историю так уж хаять: все мы из неё вышли. А то дети-то наши слушают всю эту галиматью, на ус мотают, а потом мы удивляемся, откуда такие циники берутся. Прошлое уважать надо, какое было, всё – наше! Кто сейчас у руля тоже, может статься, дров наломал, да только мы про это ещё не знаем. Наши внуки и правнуки будут нам кости перемывать…

Заболтала я тебя, и чай уже остыл!

- Ничего, мне всё равно идти уже пора. Спасибо Вам, хорошая Вы, и дом Ваш светлый.

- Здоровья тебе, милая!

- Вы, тёть Тамара, если что, зовите. Помогу, чем смогу, мне не трудно…

 

Усталый вечер сменила беспроглядная ночь, и звёзды тысячью осколков вонзились в небо. Мир был неизлечимо болен. Но и такой, несовершенный, он всё равно – один. Единственный и неповторимый.

 

Утро. Автобуса нет, сломался. Уже давно. Больше месяца кто на чём добираются селяне до райцентра. Я пошла пешком. Сонное солнце едва поднялось над горизонтом, купаясь в розовой рани. По-летнему тепло. Рассветная свежесть будит чувства. Дышится легко. Всё радует. Куст чертополоха, прободав старый асфальт, вырос посреди дороги: вот она – правда жизни!

В небе жаворонок заливается. Ну и птаха! Махонькая, в чём душа держится, а голос на всю округу! Солнечное создание...

Лето плыло полынным маревом, ладошки подорожника ощущали густоту эфира. Ковыль тряс седой головой, стлался живым ковром. Вдоль обочины ветер, как мальчишка, озорно гнал в неизвестность высохшие шары перекати – поля...

Дорога. Поворот. Неподалёку роща. На каждом дереве – гнезда: большие, мрачные. И крики ворон.

Впереди - фигура. Попутчик? Нет, навстречу. Да это же Сашка!

- Ну, здоров! Ты откуда в такую рань? Солнце только встало.

- Домой я. Выходной дали, тороплюсь.

В руках у него я замечаю рыжий комочек. Он рычит и шевелится…

- Ах, какой славный! Просто чудо как хорош. Есть ли имя у этого превосходного экземпляра?

- Пока нет. Любочка пусть кликуху придумывает, это ей подарок.

- Погоди, погоди! Я что-то не пойму, ты где работаешь?

- Да на СТО, в райцентре.

- Нравится?

- Работа как работа. Может платить будут. Опять же, чему-то научиться можно.

- И то верно! Ладно, бывай.

 

... И разошлись наши пути – дороги. Видела я его потом всего лишь раз, да и то мельком. Но это уже когда его разыскивали.

Не стала я ничего никому говорить. Жалко – посадят. Есть за что, конечно, но всё равно

А случилось совсем непонятное: Сашка угнал машину своего босса – шикарный, дорогой джип. Новый! И очень красивый. Нагло и дерзко. Просто сел и уехал! Поехал к своей Любочке. Забрал её покататься, только мать их и видела. На быстрый вопрос о зарплате, скупо ответил, что не дают.

Машину потом нашли. В абсолютно непотребном виде: восстановлению не подлежала.

Самое удивительное во всём этом то, где её нашли. Она висела на дереве, как ёлочная игрушка. Как будто какой-то великан помял её, подобно фольге от шоколадки, и аккуратно нацепил на верхушку, словно маковку на собор. Еле сняли.

Ни Сашку, ни его зазнобу найти не могли. Не знаю, нашли ли сейчас.