Я сижу в своём кабинете и перебираю старые, уже немного пожелтевшие фотографии моих родителей, бабушки и деда. Не могу спокойно смотреть на эти дорогие моему сердцу лица, и зачастую скупые слёзы падают на страницы сильно обветшалого альбома. С высоты своих пятидесяти лет я отчётливо осознаю и понимаю теперь те титанические усилия со стороны моей бабушки Агафьи Петровны, пожелавшей из меня сделать второго Паганини. Как часто мы из-за собственных амбиций переносим бремя своих невостребованных планов и возможностей на плечи наших детей и внуков, желая во что бы то ни стало воплотить когда –то нами задуманное в поступки и профессии наших потомков.

Моя бабушка много лет назад окончила музыкальную консерваторию по классу скрипки и души не чаяла в этом, в общем-то, прекрасном инструменте. Но занять свою достаточно приличную нишу в этом сложном мире она так и не сумела из-за своей исключительной скромности и доброты ко всем людям. Конечно, это сильно тревожило мою бабушку, поскольку год от года она продолжала играть на своей скрипке в театре музыкальной комедии нашего города. Агафья Петровна действительно замечательно играла на этом инструменте, мечтая поступить в филармонию города Москвы. После неоднократных попыток хоть как-то добиться своего признания на более высоком уровне, старушка наконец решила больше не испытывать свою судьбу, а вполне достойно уйти на пенсию в прежнем своём качестве – первой скрипки в театре музыкальной комедии.

В те далёкие годы мне – семилетнему мальчишке было чрезвычайно жаль Агафью Петровну, которая всеми силами души старалась привить мне любовь к чарующим звукам скрипки. Но, в то время я просто не смел перечить таким дорогим моему сердцу авторитетам, которые, как мне тогда казалось, желали мне только добра, хотя где-то в глубине своей души я уже подсознательно знал, что скрипка – это не моё призвание.

На скрипичные занятия бабушка водила меня к своему старому приятелю и другу по консерватории, который, с моей точки зрения, занимался со мной чем угодно, но только не музыкой, что в конечном итоге и определило мою окончательную неприязнь к скрипке. Звали маэстро Робертом Яновичем. Этот высокий и удивительно худой старик обладал сварливым характером. Каждый раз, встречая меня на пороге своего дома, он вначале прочитывал мне целую лекцию о превратностях человеческой судьбы, о тех катаклизмах и жутких изменениях, которые в любой момент могут обрушиться на мою голову, если я не стану успешно заниматься музыкой. Но, всё же я находил для себя время и силы заниматься действительно любимым своим делом. Втайне от бабушки я исправно посещал ещё и детскую футбольную школу, где сразу же зарекомендовал себя как прилежный, подающий большие надежды ученик.

Одно время Агафья Петровна сопровождала меня до жилища Роберта Яновича, но со временем из-за постоянного недомогания она разрешила мне самому добираться до моего маэстро, который, кстати, жил не так уж и далеко от нашего дома. И вот сегодня Роберт Янович встретил меня своим постоянным ворчанием:

- Ну, что, молодой человек, что вы сегодня намерены мне показать, - снимая с носа очки-пенснэ и пристально вглядываясь в моё лицо, изрекает вкрадчивым голосом старик. – Вы не думайте, Андрюша, что жизнь так проста, как вам это кажется. Она чрезвычайно трудна и тяжела, и её путь вовсе не усыпан розами. И чтобы хоть чего-то добиться в ней, мало одного простого желания, а нужен повседневный кропотливый труд и самоотречение от всего постороннего, что может отвлечь вас от достижения желанной цели.

Обычно я покорно склоняю голову и спокойно раскладываю ноты на пюпитре, не забывая периодически в знак одобрения кивать своему учителю головой.

Роберт Янович устало садится в старинное кресло напротив меня и запускает на столе метроном.

- Я надеюсь, молодой человек, что вы меня сегодня порадуете чем-то особенным, - поправляя мне скрипку, тихо шепчет старик. - Итак, сударь, что вы на сегодня выучили, - перелистывая толстый сборник сонат Моцарта и поворачивая голову в мою сторону, интересуется маэстро.

- Пожалуй, Роберт Янович, я сыграю вам вот эту сонату на странице тридцать пятой, - склоняя голову над нотами, быстро отвечаю я. – Вы знаете, эту сонату мне часто дома играет Агафья Петровна и поэтому она как-то особенно мне близка как по духу, так и по содержанию.

- Ну, что же, Андрей, но учти только одно, что сегодня ты должен учесть свои прежние ошибки при исполнении этого произведения, и особенно тщательно следи за пальцами, которые зачастую не слушаются тебя.

Благодарно взглянув на своего учителя, я начинаю играть, столь полюбившуюся мной сонату Моцарта. К моему удивлению, на этот раз мне, несомненно, сопутствует удача, поскольку, изредка бросая взгляды на Роберта Яновича, я замечаю на его впалых щеках слёзы, а на губах какое-то подобие улыбки. Наконец, исполнив заключительные аккорды сонаты, я медленно опускаю смычок и вопросительно смотрю на маэстро.

- Ну, что же, молодой человек, вижу, что я не напрасно потратил на вас семь лет своей жизни, и теперь с полной уверенностью могу сказать, что вы вполне готовы уже сейчас предстать перед приёмной комиссией консерватории. Я надеюсь, Андрей, что ты продолжишь дело своей замечательной бабушки и уже через непродолжительный срок вполне профессионально займёшься музыкой. И вообще, сынок, в музыке, и особенно в классической музыке ты найдёшь для себя всё, что только пожелаешь. Это такой кладезь чувств, радости, переживаний, торжества, что даже и мне трудно оценить все те качества, которые ты приобретёшь для своей души, серьёзно занимаясь музыкальным творчеством.

Я спокойно слушаю своего учителя, и в моей душе постепенно разгорается огонёк противоречия. Честно говоря, я уже давно хочу серьёзно поговорить со своим наставником и объяснить ему, что профессионально заниматься музыкой я всё равно не смогу. До последнего дня я всё откладываю этот непростой для меня разговор, жалея этого фанатично преданного скрипке старика, но всё же, именно сегодня я решаюсь высказать ему всё.

- Роберт Янович, учитель, я бесконечно благодарен вам за ту кропотливую работу, которую вы провели со мной, но, всё же, продолжить, как вы говорите, святое дело Агафьи Петровны я не смогу.

- Погодите, Андрей, что за ерунду вы только что изволили мне сказать, – надевая на нос пенснэ, изумлённо восклицает маэстро. – По всей видимости, молодой человек, вы сегодня не совсем здоровы и поэтому несёте всякую чушь.

- Роберт Янович, успокойтесь, - уже начинаю волноваться я, - здоровье у меня отменное, а вот со скрипкой мне придётся однозначно расстаться. Видите ли, Роберт Янович, уже на протяжении нескольких лет я посещаю футбольную школу и своё будущее я вижу только в футболе.

- Как в футболе, в каком футболе? – вскидывая на меня испуганные глаза, шепчет мне старик. – Иными словами, Андрей, ты теперь хочешь отдавать предпочтение своим ногам, а не рукам. Но ведь, молодой человек, сколько бы вы не сучили своими ножками, то всё равно не сможете извлечь ни одного чарующего звука из вашего футбольного мяча. Да и потом не забывайте, что Агафья Петровна не перенесёт такого удара.

Я прекрасно понимаю, что наш разговор уже давно переходит в эмоциональную стадию, которую я стараюсь быстро завершить обнадёживающими старика заявлениями:

- Учитель, мне бесконечно жаль, что всё так сложилось, но я уже не вижу другого пути. Футбол – это моя стихия, моя жизнь, если хотите – моя музыка, и бросить его ради здоровья дорогого мне человека не хочу и не собираюсь. Конечно, время от времени я буду брать скрипку в руки, но только как любитель.

С тех пор прошло уже много лет. Моя голубая мечта детства сбылась – я стал профессиональным футболистом. За тридцать лет моей спортивной деятельности уже многое изменилось в моей судьбе и в судьбе моих родных. За чередой бесконечных футбольных турниров и чемпионатов я совершенно потерял связь со своим родным городом, со своим домом и дорогими мне людьми. И теперь, сидя в своём просторном кабинете в качестве главного тренера сборной Туниса, я с какой-то ностальгической тоской вглядываюсь в старые фотографии, с которых на меня смотрят дорогие моему сердцу люди. Уже третий год я занимаюсь национальной сборной Туниса по футболу и хочу сказать, что эти молодые темнокожие парни подают неплохие надежды. На двух международных турнирах тунисцы уже второй год подряд занимают почётное первое место. Это меня, конечно, радует, но всё равно какой-то внутренний голос постоянно подсказывает мне, что пора возвращаться в Россию к родному гнезду.

Я набираю номер моего помощника по тренерской работе и звоню:

- Игорь Иванович, - дружелюбно начинаю я, - зайдите ко мне, надо обсудить некоторые вопросы.

В телефонной трубке я слышу ответный бодрый голос моего молодого помощника:

- Андрей Викторович, сию минуту буду. Что-то случилось или это текущие дела?

- Вот именно, Игорь, случилось и именно со мной, - быстро отвечаю я и кладу трубку.

И действительно через одну минуту на пороге моего кабинета появляется Игорь с испуганным выражением на лице.

- Что случилось Андрей Викторович, - наливая в стакан охлаждённую минералку, восклицает Игорь. – Вот, попейте холодной минералочки, а то от этой африканской жары можно просто с ума сойти. Кстати, сегодня синоптики обещают до +45 градусов в тени, представляете себе.

Я смотрю на этого молодого парня полного оптимизма в отношении к жизни, да и ко всему тому, что повседневно окружает его, и мучительно стараюсь понять это новое поколение людей, которое уже живёт другими идеалами, другими ценностями и понятиями. Что для них теперь Родина, национальная идея, патриотизм и другие, исключительно важные атрибуты национальной гордости, которые, когда-то очень давно, полностью владели моим сознанием. Я пристально вглядываюсь в глаза Игоря и не нахожу в них ничего, что могло бы поколебать давно мучавшие меня сомнения.

- Да нет, Игорь, всё в порядке, - спешу успокоить я своего помощника, - какие там у нас планы на сентябрь, есть что-нибудь существенное или нет.

- Андрей Викторович, - быстро отвечает Игорь, - в сентябре у нас намечен турнир с командами трёх африканских государств, но я полагаю, что эти команды нам вовсе не соперники, и мы легко возьмём кубок.

- Ну, вот и хорошо, Игорь Иванович, мне необходимо по своим делам ненадолго слетать в Россию и решить некоторые личные проблемы, а вас я на это время назначаю главным тренером сборной Туниса.

Игорь вскочил со своего кресла и замахал на меня руками.

- Да вы что, Андрей Викторович, я определённо не справлюсь. Кроме всего прочего я не владею английским в той степени, чтобы свободно общаться с этими темнокожими ребятами.

- Я так и думал, - мысленно резюмирую я, с некоторым пренебрежением поглядывая на парня. – Вот она настоящая сущность современных молодых людей, которые геройствуют только за спинами старшего поколения.

- Ладно, Игорь, не дёргайся, - жёстко глядя в глаза парню, спокойно начинаю говорить я. – Ничего страшного не случится, у тебя уже достаточно большой опыт в этой работе, и ты, несомненно, сможешь заменить меня на это время. Да и потом я к тебе приставлю прекрасного переводчика, который будет быстро помогать тебе решать все технические проблемы с командой во время турнира. Всё, Игорь, и на этом закончим наш разговор. Я уже всё решил и не собираюсь менять своего мнения.

Через три дня я уже сидел на борту комфортабельного Боинга, в полудрёме созерцая проплывающие мимо самолёта ослепительно белые горы облаков. Волна воспоминаний с новой силой захлестнула меня, заставив на какое-то время позабыть о реальном времени и о моём полёте. Перед моими глазами проплывали видения детских лет, те особенные моменты восприятия мира детскими глазами, на которые я сейчас смотрел уже совершенно другими глазами. Я вспоминал своих родителей, которые по злому року судьбы стали жертвами автомобильной катастрофы, когда мне только исполнилось три года. Всю заботу обо мне взяли на себя мои - бабушка и дедушка. Я ностальгировал по России, по своему небольшому городку, по своему дому, где прошло моё детство.

Совершенно незаметно для меня пролетело полётное время и, быстро завершив необходимые аэрофлотовские формальности в аэропорту «Домодедово», я уже пулей летел на Курский вокзал Москвы, чтобы успеть как можно скорее сесть на один из первых поездов до родного города. Мой город встретил меня прохладной погодой и моросящим противным дождём.

- Да, господа, это вам не Рио-де-Жанейро, - мысленно заключаю я, садясь в привокзальное такси.

Дорога до старого дома заняла всего пятнадцать минут, и, быстро расплатившись с таксистом, я уже почти бегом поднимался на свой этаж. Дверь в квартиру мне долго никто не открывал, но где-то минут через пять постоянных звонков, я услышал за входной дверью осторожные шаркающие шаги и глухой сердитый голос:

- Кого там чёрт принёс, что нужно?

Совершенно обескураженный таким «тёплым» приёмом, я всё же нахожу в себе силы спокойно ответить:

- Простите, это вы, Андрей Яковлевич? Вы извините меня, что так поздно беспокою вас. Вот только что прибыл с вокзала, и очень хочу обнять вас. Это я – Андрей Викторович – ваш внук.

За дверью сразу же воцарилось какое-то странное молчание, но уже через минуту дверь распахнулась, и на пороге я увидел совершенно седого и сгорбленного своего деда, который трясущимися руками всё пытался приладить на своём носу роговые очки.

- Андрюша, неужели это ты, - прохрипел дед, падая мне на руки. – Да, что же это мы стоим на пороге, - засуетился дед, приглашая меня войти в дом. – Господи, внучок, какими судьбами ты вновь в нашем городе и надолго ли?

- Да вот, думаю пожить у вас недельки две, если не прогоните, а там опять с головой окунусь в свои дела. Да, кстати, Андрей Яковлевич, где бабушка, почему её нет дома?

У деда на глаза навернулись слёзы, и тяжело опустившись на стул, он тихо проговорил:

- Эх, внучок ты наш дорогой, нет больше твоей любимой Агафьи Петровны. Бог прибрал её к себе. Прожив девяносто шесть лет, и постоянно думая и вспоминая о тебе, твоя бабушка тихо отошла в иной мир. А вот я ещё живу и не знаю, когда придёт мой час. Что же ты, Андрюша, нам не писал и не звонил, мы все здесь извелись, вспоминая и молясь за тебя.

Я смотрю на своего деда – такого старого и немощного человечка, и меня постепенно начинают душить слёзы от сознания того, что своим безответственным поведением я отравил жизнь этим добрейшим существам.

- Дедушка, дорогой ты мой, если можешь, то прости меня подлеца, что за бесконечной чередой своих дел, я совершено оставил вас без внимания и заботы.

- Да ладно тебе, внучок, дело прошлое, - шаркая босыми ногами по полу, тихо шепчет старик. Как-никак, но мы, всё же, встретились с тобой, а это главное. Стало быть, помирать мне теперь совсем не страшно, потому как знаю и вижу, что наш внук жив, здоров и при деле.

- Да, совсем было забыл, Андрей Яковлевич, - быстро отвечаю я, – там в большом пакете я вам кое-что привёз. Думаю, что вам это пригодится в жизни.

- Спасибо, дорогой, да мне теперь вовсе ничего и не надо. Вот посмотрел на тебя, и душа моя теперь на месте, - смахивая рукой слезу с глаз, тихо отвечает дед.

- Андрей Яковлевич, а где вы похоронили Агафью Петровну, я завтра же собираюсь сходить на её могилку.

- Так это известно где – на большом кладбище, что на окраине города. Зайдёшь в кладбищенскую контору, и мужики тебя проводят к ней. Сам я уже не могу, внучок, долго и много ходить, суставы проклятые, жуть как болят. А ты ещё относительно молодой и непременно осуществишь тобой задуманное.

- Дедушка, мне очень стыдно, но я бы хотел спросить вас ещё об одной вещи.

- Говори, не стесняйся, Андрюша, что тебя ещё тревожит?

- Не сохранилась ли случайно у вас моя скрипка или всё же её уже давно нет?

- Андрюша, да как ты мог подумать, - искренне удивился старик, сильно закашлявшись. – Эта скрипка была главной реликвией твоей бабушки, которую она хранила и берегла как зеницу ока.

Старик прошаркал в другую комнату и тут же вернулся, держа в руках футляр со скрипкой.

- Ну, теперь эта реликвия, наконец, обрела своего хозяина. Забирай её, и играй себе на здоровье.

Я осторожно открываю футляр и извлекаю на свет скрипку. Надо отдать должное моей драгоценной бабушке, которая на протяжении столь долгих лет сумела сохранить в отличном состоянии скрипку. Взяв в руки, изрядно наканифоленный смычок, я нежно трогаю им струны. Скрипка, как живая душа, мгновенно отзывается на это моё прикосновение, ласкающим душу, аккордом.

На следующий день, рано утром я уже трясусь в старом трамвае, везущем меня к большому городскому кладбищу. С помощью кладбищенских мужиков я без особого труда нахожу могилку бабушки, уже изрядно заросшую травой и крапивой. Мужики не спешат уходить от могилы, искоса поглядывая на меня и о чём-то тихо перешёптываясь. Конечно, мне не надо долго объяснять, что могила находится в ужасном состоянии и необходимо в самом срочном порядке придать ей вполне цивилизованный вид. Я пристально вглядываюсь в лица слегка подвыпивших мужиков и интуитивно вычисляю главного из них.

- Послушайте, любезный, – осторожно заговариваю я с ним, - а нельзя ли что-нибудь сделать с этим, для меня святым, местом?

Пожилой мужик, постоянно сплёвывая на землю и ожесточённо почёсываясь, моментально подскакивает ко мне.

- Ну, дык, это мы завсегда из, простите, чего-то, можем сделать конфетку и в самые сжатые сроки. Я вижу, что вы человек интеллигентный и при деньгах, так что, с нашей стороны никакой задержки не будет.

- Ясно, - с пониманием дела быстро отвечаю я. – Ну, и сколько же вы хотите за свою работу?

- Так это, уважаемый господин, будет зависеть от количества услуг, которые мы вам незамедлительно окажем.

- Значит так, - многозначительно начинаю я, - в сферу ваших немедленных услуг будет входить: приличная скамейка и столик, низенькая металлическая оградка, красивая раковина с крестом и конечно цветы.

- Так это мы сию минуту сварганим, господин, - обрадовался мужик, поворачивая голову в сторону своих напарников. – Ну, цены вы, конечно, знаете на некоторые ритуальные услуги, но мы для хорошего человека завсегда всё сделаем быстро и красиво.

- Понятно, - спокойно отвечаю я, доставая из кармана кошелёк. – А всё-таки, как быстро вы всё это сможете осуществить? - продолжаю настаивать я. - Видите ли, я скоро улетаю и желательно, чтобы вы это дело ускорили и как можно скорее.

- Дык, уважаемый, нет никаких проблем, вы платите, а мы делаем. Вы пока покрутитесь где-нибудь часика три, а потом приходите обратно и, как говорится, товар будет налицо.

- Да неужели вы за три часа сумеете всё это сотворить?

Мужик, уже в который раз небрежно сплюнув на землю, широко улыбнулся и, не спеша, ответил:

- Мы всегда уважаем понятливых и порядочных клиентов.

- Ну, хорошо, приятель, - недоверчиво глядя на подвыпившего мужика, отвечаю я и кладу на его широкую ладонь приличную пачку денег. – Это задаток, мужики, остальное получите через три часа, когда я полюбуюсь на плоды вашей работы.

Мужик, жадно схватив деньги, почти мгновенно растворяется со своими помощниками в глубине кладбища.

- Так, - мысленно соображаю я, - куда бы мне направить свои стопы, пока эти дУхи будут приводить в порядок могилу.

Из-за туч выглядывает солнышко, освещая всё вокруг яркими ещё достаточно тёплыми лучами. Я поднимаю с земли несколько красивых жёлтых и красных кленовых листьев и кладу их себе в дипломат. Подъезжая на трамвае к кладбищу, я заметил за квартал до него православный храм и спешу теперь посетить его. В храме идёт служба. Весь храм пропитан атмосферой какой-то тайны и духовного умиротворения. Я ставлю свечи к образам и истово молюсь за упокой души моих родителей и бабушки. За молитвами незаметно пролетает время, и я вновь спешу к могиле дорогого мне человечка. К своему удивлению, я нахожу могилу в невероятном преображении. Всё то, что ещё совсем недавно подвергалось моему сомнению, было выполнено точно и с великолепным качеством.

- Да, вот что значит теперь материальный стимул, - мысленно резюмирую я, расплачиваясь с бригадиром кладбищенских мужиков.

Бригадир, получив обещанные деньги, всё ещё чего-то медлит, топчась на месте.

- Ну, что ещё, любезный? - уже начинаю нервничать я. – Кажется, я с лихвой оценил ваш титанический труд и ко мне, я надеюсь, нет претензий.

- Хозяин, надо бы добавить, - неуверенно начинает говорить бригадир. – Мужики старались, из кожи вон лезли. Накинь маленько, что ли.

Я уже в сердцах выхватываю из кармана кошелёк, туго набитый валютой, и швыряю его бригадиру.

- Берите, мужики, и запомните только одно, что ни хлебом единым сыт человек. А теперь я вас попрошу оставить меня одного, спасибо за труд.

Кладбищенские мужики быстро исчезают, а я, присев на только что сотворённую ими скамейку, достаю из футляра мою скрипку и начинаю играть когда-то так полюбившуюся моей бабушкой сонату Моцарта. Продолжая с упоением играть сонату, я совершенно не замечаю, что погода быстро портится, и уже крупные капли осеннего дождя падают на мою, уже начинающую седеть голову и на лицо, перемешиваясь со слезами, обильно струящимися из моих глаз.

- Господи, тихо шепчу я в холодное кладбищенское пространство, - дай мне силы понять своё предназначенье в этой непростой и жестокой мирской жизни…