Часть первая Давно это было. Ещё не ведали про шило, от скверны очищались все огнём, лишь подружились мы с конём. Встречали новый год весной, он был цветущий, не седой. Все солнцу только поклонялись, нечисту силу лишь боялись. Её в лесах было полно! А на болотах уж давно кикиморы да водяные пиры закатывали злые. И из героев сказочных былин ещё на свет не появились ни один. Но уже были колдуны, вещуньи, злые горбуны. Седые старцы у костра, бывало, даже до утра детишек сказкой баловали, совой да лешим всё стращали. Про колдунов-злодеев, утопленников и чародеев старались реже поминать, совет давали: избегать иль обходить их стороною. Не то, что сделают с тобою, иль порчу на тебя нашлют, лишь заклинание прочтут. И относиться к ним с почтением, покорностью и благоговением, в глаза им прямо не смотреть, уметь их выходки стерпеть. Такие вот давали наставленья, в костёр, подбрасывая, поленья. Забот хватало им сполна, ведь впереди суровая зима. Грибы, ягоды, коренья и травы, что для исцеления собрать всё нужно было впрок, и все трудились, кто как мог. Даже сопливые малявки лишь оторвавшиеся от лавки, самостоятельно смогли по жизни сделать первые шаги, по случаю у речки эти чудо- человечки, недолго поиграв в песок, с водою полный туесок к землянке волоком тащили. Вот так и жили. От Русов стойбища недалеко, где вороны кружатся высоко, левее от гнилых болот стоит гора. В ней выбит грот. От копоти внутри черна пещера злодея - колдуна. Колдун был вдовый. Не сказать, чтобы бедовый, но где-то ему не везло, потому как творил зло. Где-то, может, и фартило, потому как злая сила. В общем, как тут посмотреть, каким тоном песню петь. Но где-то лет эдак под двести, слух ходил тут всем известный: будто при родах у колдуна, змеёй была укушена жена. Так родить и не успела, кровь свернулась, охладела. Её мумию он хранит замурованной в гранит. В жизни всякое случается, да не все слухи подтверждаются. На горе колдун стоит, на камне рядышком лежит гадюка, с ней он говорит: - Уж стар я стал, змеюка, жить без наследников мне мука. Клюкой ударил по горе. - Что скажешь мне? Змея на солнышке пригрелась, ей просыпаться не хотелось. Но, зная злобу колдуна, подняла голову она и прошипела: - Тебе не надоело? Ужа ты снова поминаешь. А он, ты это знаешь, даже на слух противен мне везде, чтоб захлебнулся он в воде. И как червяк он прост, лишь от змеи у него хвост. - Да не тебе меня корить, прогневаюсь, могу убить. Колдун без злобы проворчал, клюкою снова постучал. - Мне, видишь, хочется успеть, чтоб пред кончиной не терпеть мучительные спазмы тела, и кровь во мне чтоб не кипела, все знания свои кому-то передать. Чтоб при уходе не страдать. Пойми, змеиное отродье, ещё мне жить три половодья. - Хорошо, я помогу. Завтра, вон на том лугу, девицу я одну спугну. А ты навстречу поспешишь, будто от гадов защитишь. Ужа с собою позови, при ней ногою раздави его как злющую гадюку. Хватай девицу ту за руку, используй чары и обман. Ну, дальше знаешь сам. Колдун, задумавшись, стоял, клюкой постукивал, молчал. Всё гладил бородавку на носу, свою любимую красу. Тут однозубый рот открыл, и речью льстивой говорил: - Ты не глупа, хитра, умна, коварством ты наделена. И гладит он её рукой. - Да ты, змеюка, с головой! Змея на радостях ластилась, вокруг ноги его обвилась. Ворон старый прилетел, колдуну на горб присел: - Вечереет, спать пора. - Нет, Гавран*, до утра отвар готовить буду. На время старость я забуду, как отваром обольюсь, да крапивой оботрусь. Ты мне до утренней зари росу на мухоморах подбери. Покуда не взошло Ярило, чтоб приворотное готово было. Налились кровью колдуна глаза, сверкнула молнией гроза. - Так тому и быть! И волки стали под горою выть. Ворон крылья распростёр, колдун стал разводить костёр. Вот огонь заполыхал, колдун в ступу что-то клал да приговаривал: - Кладу сердце голубя сушённое, печень воробья кладу толчённую, ласточки клоака тоже в моём замысле поможет. Зайца ядрышки туда, я добавлю как всегда. И всё это истолок в большой ступе в порошок. Кровь свою да в равной части он добавил из запястий. С порошком смешал её, получилось приворотное зельё. Солнце уже выше елей, в лесу птицы громко пели. А девицы на лугу хороводили в кругу. Песни пели да плясали, из цветов венки сплетали. Вдруг, все разом завизжали, врассыпную побежали, девки гадов увидали. Змеи всюду и шипят. Девку, что с косой до пят, извиваясь между ног (кто бы ей сейчас помог) гнали в сторону болот недалече, там был грот. Расплелась её коса, солнцем блещут волоса, развеваясь на ветру, то цеплялись за кору, то за ветки берёз, елей. Не бежала, шла уж еле. До болот она дошла, тут совсем изнемогла. Не надеялась на чудо. Вдруг, неведомо откуда появился перед ней, отгоняя страшных змей, белокурый, чернобровый молодец ей незнакомый. Только портила красу бородавка на носу. Раздавив ногой ужа, из рук выпустил ежа. Осторожно не спеша (а девица хороша!) слегка дрожащею рукой, ладонью, смоченной слюной, коснулся будто бы случайно до сердца девки он нечаянно. За руку он её схватил и всё ей что-то говорил. А, может, заговор шептал. Да разум её так устал, ничто уж не могла понять. На ноги он помог ей встать, и скушать упросил её приворотное зельё. Говорил, что сил прибавит, от усталости избавит. Да, видать, наоборот, в голове круговорот вызвало это зельё. На руках понёс её в своё мрачное жильё. Чад и дым в пещере той! Там кладёт её нагой на своё покрытой кожей от большой змеи он ложе. Начиная ритуал, к тёмным силам всё взывал, да фигуры рисовал на себе козлиной кровью. Через магию любовью колдун хочет обладать. Скоро будет увядать, старцем вновь оборотится. Ему надо торопиться… Тени на стенах плясали, в костре угли догорали. Кудри в космы превращались, седой прядью опускались. Ещё кукушка куковала светилу, чтоб оно вставало, на горе уже колдун стоял старый, злой горбун. Наблюдал, как по тропе, с седой копной на голове, нагая босиком бежала, то хохотала, то рыдала при теле молодом, деваха, со старушечьим лицом. В пещере ночь она страдала, сон или явь того не знала. И в этом сне, кошмаре жутком, к рассвету помешалась тут рассудком. - Гавран, за ней лети, далеко ей не уйти. Обо всём, где она будет, что и как себе добудет, про то весточку мне дай, да смотри не забывай… Колдун стукнул вдруг клюкой. - Отвечаешь головой. Если будет голодать, вели воронам подать ей чего-нибудь откушать. Ежели не будут слушать, и про то лишь я узнаю, истреблю всю вашу стаю. Люди чтоб её боялись, чтобы к ней не приближались. Филин с вами полетит, пусть хохочет и кричит. Если будет нужда в том, где когтями, где крылом, голосом своим пугает, никого не подпускает. Впрочем, он об этом знает. Сладко тут колдун зевнул, как стоял, так и уснул. Чёрной стаей птичья рать полетела исполнять волю злого горбуна: родить наследника должна. Для тёмных замыслов она нужна была для колдуна. Почти с самого утра у болота детвора собирала понемножку перезрелую морошку. Вдруг увидели они, как обходя гнилые пни, из-за древесного залома, из лесного бурелома вышла белая, седая, тиной волосы, нагая, Женщина как неземная. В небе кружит вороньё, охраняют что ль её? Филин вдруг захохотал, детей жутко напугал. Побежали что есть мочи, филин вслед кричит, хохочет. И пошла молва кругом: « Ведьма бродит нагишом, белой рученькою манит, и звать жалобно так станет. Ну а кто к ней подойдёт, ворон по глазам клюёт. А она тогда хохочет, кровь твою испить всю хочет». По землянкам да впотьмах суеверы нагоняли страх. Кому встретить её пришлось: «Тьфу ты, вроде, обошлось»,- с облегченьем говорили, да с опаской в лес ходили. Стали дни уже короче, осень зимушку пророчит. Ветры стылые гуляют, ветрам волки подвывают. Дождь холодный да косой обходил лес стороной. Ели тучи подметали, дети в стойбище играли. У костра им всем тепло, старец обжигал весло да детей ругал беззубо. Бил веслом под зад не грубо тех, кто близко подбегал. Млад здесь старость уважал. Злобно взлаяли собаки, все охочие до драки. Игры сразу прекратились, взоры к гостье обратились. Дети к мамкам поприжались, эту гостью все боялись. А у гостьи жалкий вид: вся от холода дрожит, что-то жалобно лопочет, видно, что-то просить хочет. И бессмысленный свой взор обращает на костёр. Обнажённая, худая в грязи топчется босая, зуб на зуб не попадает. Тут один в неё бросает посмелее, вроде, парень то ли грязь, а может камень. Ребятня тут осмелела, заулюлюкала, засвистела, и давай в неё кидать камни, грязь, прочь прогонять. Развернулась, побежала, за что бьют её, не знала. И с оглядкой за сосной прижалась к дереву спиной. Сердобольная старуха много лет жила без слуха, за сосной её нашла, шкуру волчью ей дала, тут же быстренько ушла. Ворон на суку сидел, зорко он за всем смотрел. Всю свою воронью рать послал медведя выгонять из его лесной берлоги. - Уноси-ка, мишка, ноги. А не то сейчас возьмём в клочья да и расклюём. Стали перед ним кружить, мишке захотелось жить. Грозно лапами махал, пользы нет, да убежал. Здесь безумная жить стала, до весны тут зимовала. Редко к людям выходила, что-нибудь поесть просила. Принесла раз уголёк, теперь тлеет костерок. А какая была радость, не орешки прямо сладость их в дупле нашла она, там всё выгребла до дна. Волки зайца изловили, зайку вороны отбили. Глухаря лиса несла, еле ноги унесла, когда филин налетел да когтями нос задел. Всю добычу, что отбили, птицы женщине носили. Если добыча была неподъёмна, тяжела, к ней безумную водили, так и зимушку прожили. Славяне зиму провожали, кострами зимушку пужали. Веселее стал народ, с весной пришёл к ним НОВЫЙ ГОД. Хвалу солнцу воспевали, хороводили, гуляли. Добрее был и злой колдун, на горе стоит горбун. Словом ворона пытает, сам змею рукой ласкает: - Говоришь все вышли сроки? О том стрекочут и сороки. Ну, змеюка, твой черёд. Только помни наперёд, если снова раньше срока ты ужалишь ненароком, я сдеру с тебя всю кожу и покрою ею ложу! Новою не обрастёшь, потому что ты умрёшь! Сжал он голову змеюке не со зла, а так со скуки, проявив тем самым власть, поцеловал гадюку в пасть. - Покажи, Гавран, дорогу, проводи ты нас в берлогу. Да недолго они шли. Лишь болото обошли, прошли ясный бор сосновый, углубились в лес еловый, к бурелому подошли, тут берлогу и нашли. Там ждала их повитуха. С виду, вроде, как старуха, голосок её писклявый, носик острый, но корявый, да и цвет волос чудной: то зелёный, то седой. Колдун возле неё встал, бородавку почесал, на берлогу глаз скосил, однозубый рот открыл: - Ну, кикимушка, скажи, срок мне верный укажи. Стала та пред ним кривляться, сквернословить и ругаться. Горбун слушал и молчал, клюкой прелость ковырял. Из берлоги слышны стоны, в небе кружатся вороны. Вдруг, колдун взмахнул клюкой: - Всё, кикимушка, постой. Если всюду видишь край, не томи, а приступай. Мигом, будто испарилась, кикимора в берлогу удалилась. Колдун сказал: -Не спи, змеюка. В берлогу заползла гадюка. Прошлый урок пошёл им впрок, и исполнено всё в срок. Кикимора взялась за пуповину, и в этот миг змея за спину несчастной жертве заползла, ужалила её и уползла. Ждать не было уж смысла, кикимора пуповину перегрызла. Колдун дитя смотреть не стал, кикиморе наказ он дал: - Подкинешь людям, проследи: пока не подберут, не уходи! По тропе лесной звериной да с рогатиною длинной не спеша, охотник шёл, груз заплечный был тяжёл. Песнь свою он напевал, как медведя один взял. Поединок был кровавый, от крови весь локоть ржавый, да слегка саднит ещё повреждённое плечо. Зверь, конечно, посильней, да охотник был хитрей. Вдруг, он весь насторожился, чуть прошёл, остановился, вслух ругаясь, удивился: - Ах вы, пни трухлявые, берёзы кучерявые, ишь как сосны заскрипели, аль кикиморы запели? Да не чудится ли мне?! То ли леший по весне сам с собою забавлялся, детским плачем заливался, чтобы путника с пути увести, не дать до дому дойти. То ли впрямь дитя рыдало. - Этого лишь не хватало! Возглас вырвался из уст, когда он малины куст с молодыми лепестками отогнул слегка руками и увидел, кто кричал. Тут ребёнок замолчал и сквозь слёзы улыбнулся да ручонкой потянулся. Здесь охотник спасовал: суеверие как обвал его разум обхватило, потом тело всё покрыло. От малины отступил, побежал изо всех сил по сосновому он бору. А бежал как будто в гору, но потом остановился, плачь по бору голосился. - И чего так испугался? Над собою посмеялся. Разум как-то прояснился, до малины воротился, где дитя так и лежало в шкуре волчьей, и рыдало. Охотник суеверный страх преодолел, перед дитём с трудом присел. Его малышка увидала, похныкала и замолчала. Сосновый бор со вздохом зашумел, средь веток ворон на суку сидел. У входа в стойбище стоял Вещун, весь сгорбленный, седой как лунь. Касалась седая борода земли, глаза с рожденья видеть не могли. - Долго ждал я этот день. Весь скорёжился как пень, думал тяжко, не дождусь. В предсказанье ошибусь. Вещун бороду помял, будто что-то вспоминал и трясущейся рукой с узловатою клюкой, дал охотнику понять, где он с ношей должен встать. И охотник подчинился, на колено преклонился, шкуру волчью он кладёт, опасаясь потревожить сон малышки, что нашёл, встал, с почтеньем отошёл. Вещун шкуру развернул. Из лесу донёсся гул. Вороньё как закружило, заслонив собой Ярило. Всё покрылось темнотой, с болот слышен волчий вой. Вещун сгорбленный, смурной вознёс клюку над головой, да как громко засвистел, напугать кого хотел? Вдруг возник он ниоткуда, как неведомое чудо к старцу с криком подлетел, сокол на клюку присел. Крылья свои порасправил, Вещун сокола восславил. Птица слову подчинилась, взмыла вверх и закружилась. Из ворон приметив дичь, радостный издала кличь. Ринулась в неравный бой, в «тучу» врезалась стрелой. Кречет тоже не боится, с вороньём летит он биться в карусель, в воздушный бой. Сокола прикрыл собой. Чёрный «снег» из чёрных перьев маковки покрыл деревьев. От горизонта до опушки, градом сыпались вороньи тушки. Лисы, волки набежали, дичь, что падала, хватали. Ласка, соболь и куница, все спешили насладиться. Рыла хищников в пуху, набивали требуху. Вещун руку протянул. Над малышкою согнул пальцы-крюки у лица с осторожностью слепца. Медленно над ней провёл, будто что-то в ней нашёл, улыбнулся, отошёл. - Забирай её себе. Теперь дщерь она тебе. В жизнь проложишь ты ей путь. Только вот что: не забудь, с ней старайся быть повсюду, не давай плохому люду, завистью то обижать. От наветов ограждать! Будет польза от неё. Подчинится ей зверьё, будет многих исцелять, а кому заменит мать. Кое-что может случиться: злобой чёрной обратится, когда девкой уже станет, нечисть в лес её заманит. И у тех гнилых болот… Страшное произойдет! У неё тут две дороги: через капища, чертоги на меже, где Явь и Навь, зреть, чтоб мимо даже вплавь, нежить к нам не подступилась. Для того на Свет явилась, хоронить наши брега, наречём её Яга! И охотник ободрился. Вещему он поклонился, чуть коснувшись его ног, завернув дитя, как мог, бережно поднял малышку. Помянул, зачем то мишку, что оставил на лбу шишку. На саднящее ещё, груз закинул он, плечо. А малышка не всплакнула, как ещё в лесу уснула, крепким сном она спала. Видно, так изнемогла! На землянках цвели маки, лаем встретили собаки. За охотником от ворот любопытный шёл народ. Сняли с плеч его добычу, разводить костёр уж кличут. Ворон низко пролетая, незаметным быть, желая, опустился, словно тень на узорчатый плетень, недалече от костра, где резвилась детвора. Ничего не упустить, колдуну чтоб доложить. Солнце пряталось за ели, веселились люди, пели. Выше, ярче стал костёр. Ворон мудр был и хитёр. Лет прожил он больше ста. Не лишился чуть хвоста. Из мальцов один подкрался, Ворона за хвост пытался, ради смеха потянуть, руку смог лишь дотянуть. Гавран перья распушил, чуть в сторонку отступил, к нему скоком обернулся, клювом грозно трепыхнулся. – Возгри,* мшица,* вотри, - громко гаркнул,– и смотри, если будешь баловать, в лес с собой могу забрать! Отрок трепетно застыл, в удивленье рот открыл. Тяжело взмахнув крылами, ворон скрылся за кустами. *Гавран- Ворон *Возгри- Сопли *Мшица- мелкое насекомое, мошка | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
