Мой лохматый Гурзуф, простоватый немного на вид, в плотных зарослях лавра, маслин, миндаля, если сердце сжимается, ежели жжёт и болит, ежевикой поддев, ты за шиворот тащишь меня, окуная как рыбу, в живое цветное стекло, обдающее гору по имени Дженвез-Кая. Чтобы горе остыло и в воду медузой стекло, позаботятся взбешенной пены края. Растворяет и камни, и беды, и судьбы оно, потому что, наверное, старше всего на земле эта плазма, с бегущею строчкой внаклон, серо-синей волны с фантастическим росчерком пен. Воскресая из прошлого, я растянусь на камнях, в каждой поре которых – мельчайшие иглы жары. И откуда-то сверху, чернильною кляксой черня, мне в раскрытую горсть упадёт переспелый инжир. |