1. Этот возраст трезвости и забот на вершине жизни меня догнал. Каждый месяц – как високосный год. Каждый день – как дорога на перевал. Я карабкаюсь. Я молчу, терплю вместо сердца игольчатый холодок. Пекло лета. Века моего июль. Я по Крымским дорогам уже не ходок. Не зовут меня ни морская волна, ни скала, ни сосна, что растет на ней. Я жива пока. Я пока сильна. На губах моих соль и пена дней. 2. Это сорок три. Это срок потерь. это право плакать в своих тисках. И наверное, единственный приоритет перед глупой молодостью – тоска, а, вернее, искусство ее нести, и вообще, все своё держать под стеклом. От нелепой судьбы заслоняясь - прости! – светской шуткой, дурашливым пустяком. 3. Где-то там, где ни тени добра и зла я уже не услышу всплеска весла, ни сурового окрика - мне назло… Я уже не пойму, как мне повезло, что ушла с земли, где моя тропа уводила всегда от моей строфы, вдаль от Музы моей, а она, строга, всё искала меня в пустоте графы, в списке тех, стареющих за столом, за которым почти не едят, ни пьют, а всё пишут и пишут, глухой надлом, невеселье свое, нелюбовь поют. Видно, мой звездочет так решил, в тепле, долгой жизни и сытости мне отказав. Потому-то звезда позвал, потемнев, потому-то и мчусь я за ней, стремглав. |