Не окончить жизнь стариком, преисполненным сожалений… (Из какого-то фильма, времен моей молодости. Автор) …Нет здесь никакого сюжета. Совсем. (А это из моей жизни. Автор.) … «Отец, пора спать…». Голос жены отвлек меня от стариковской задумчивости, которая так приятна на веранде старенького дома, со времени постройки смотрящегося в зеркало лесного озера. «И, правда, пора». Затушив папиросу, я выпил рюмку коньяка и – поленился встать с кресла-качалки... … «Мать, ложись без меня, я еще посижу». А как не посидеть в этот осенний вечер, если солнце почти село и только чуть-чуть, неуверенно, золотит сосны. Это так располагает к воспоминаниям.…Так располагает! «…Я стою, опершись на теплую печку. За окном – зима, в комнате темно, только немного пробивается свет в щели плохо закрытой двери. Мне не страшно – мне очень интересно. По подобию знака победы, показываю себе два пальца правой руки – мне два года. Это первое воспоминание о моем детстве. Это начало осмысленной жизни…». …Достаю еще одну папиросу, закуриваю, затягиваюсь. «…Я купаюсь в чистой воде нашей речки. Очень глубоко, песчаное дно. Ныряю вглубь, поворачиваюсь лицом к солнцу. Лучи бьют сквозь воду. Немного видно ярко-синее небо. Мне четырнадцать лет, я отдаюсь жизни всей душой…». …Решил еще немного выпить, солнечный напиток играет в хрустальной рюмке…Делаю глоток. «….Мне 17 лет. Я сижу на скамейке в парке. Ранняя весна, одиннадцать вечера. На душе – сладкая боль, как, впрочем, всегда ранней весной. Она подходит и садится рядом. Просит прикурить. Ежится в воротник пальто. Я поворачиваюсь к ней. У нее длинные волосы. Но я не могу вспомнить, кто она. Мы долго говорили, а уличный фонарь навязчиво светил мне в лицо так, что я не увидел ее лица, поэтому могу сейчас фантазировать. Она встала и ушла. Без улыбки и прощания…». …Две затяжки папиросой… …Мое ранение. В голову. Только что я командовал отделением, и вдруг все закончилось. Приоткрыв глаза, я увидел потолок палаты. … «Отец, давай спать». Голос жены возвратил меня в реальность. … «Мать, еще посижу». Она приносит еще немного коньяка (зная, что так заведено мной очень давно) и чистую пепельницу. Я благодарен ей за спокойный и насмешливый взгляд. …«Начинаю богослужение, я ведь был священником какое-то время. Отслужив всенощное бдение, возвращаюсь домой березовой аллеей. Кругом – благоухание осени. Я рад тому, что после армии стал служить Богу. И мне - двадцать пять лет…». А потом я не служил долго-долго. Так сложилось. …Мысли, мысли, мысли… …Слышу сквозь стерильный медицинский туман: «Дед в последнее время сдал очень сильно. Никак не придет в себя». Думаю: «Ах ты, паршивец!». Но понимаю, что младший внук, – генеральный директор хрен знает чего, - прав, а я нет… …Умираю я спокойно. Местный архиерей возложил на меня аналав. Я лежу и вспоминаю. Рядом читают Псалтирь. Я с удовольствием слушаю вечные стихи… ....Просто закончилось мое время. Простите меня. |