Глушь, забвение, усталость. Жизнь угасла, отцвела. Три домишка и осталось От былого-то села! От истёртого подворья Ямка лишь, да бугорок. Словно в сказке Лукоморье - Ни село, ни хуторок. Но степенно и со смыслом, Речь ведут издалека Под развесистым анисом Три бедовых старика. Повод есть. Судьба пророчит, А итог понятен всем: В город ведь Степан Егорыч Едет к сыну. Насовсем. —Не хватило, братцы духа! Мне б лошадку. Не трамвай... Это всё она, старуха! Ей удобства подавай! А родимая сторонка Коли пустит — ну, так что ж? Эх, крепка ты, самогонка, Аж до сердца достаёшь! —Брось ты, брат, вздыхать да эхать!— Утешает дед Федот,— Я и сам бы рад уехать, Да никто вот не зовёт. И вскочив, как от пружины, Чертыхнулся дед Игнат: —Никому тут ненужны мы! Я, бы тоже, может, рад! Только там вон, у развилки, Под крестами горьких бед Дорогие мне могилки. Мне от них дороги нет. И ругаясь по-рязански, Самокрутки нервно трут: —Как же так, что наш, крестьянский Никому не нужен труд? Или места нет пшенице? Иль бурёнке мало трав? Каждый спьяну матерится, Каждый трезво очень прав. И, хмелеюще косея: —Что теперь за вожаки? Всё, кончается Рассея. Прощевайте, мужики! |