- Слова, вроде как, все русские, как и буквы в этих словах, но не поняла ничего. - Саша, Витя! - Может, вы что-то поймёте, слушайте! Последняя фраза прозвучала уже на улице, а вся тирада началась ещё на веранде. Бабуля поправила очки и чуть запинаясь, прочла уже вслух то, что только совсем недавно читала про себя. Если эти слова Уильяма, нашего, как сказал классик, Шекспира, заставили оторваться от таза с ягодой. От помешиваний, от снятия пенки, от приготовления прекрасного варенья из чёрной смородины, значит задели потаённые струнки души, не дойдя ещё до мозга. - Что прошлых дней природу раскрывает. - Поняв его, предсказывать, возможно. - С известной точностью грядущий ход Событий, что ещё не родились. - Но в недрах настоящего таятся. - Как семена, зародыши вещей. - Их высидит и вырастит их время. Дед, продолжая постукивать молотком по наковальне, выпрямляя свежее изъятые гвозди из «древней» доски, ответил пока ещё, сдержанно: - Шара, не морочь нам с внуком голову! Мы делом заняты, а ты к нам с буквами, словами.. - Сахару не жалей, чтобы не закисло. - Где ты эту ахинею нашла, что нам читала? - Да вот, банки перебирала для мытья и просушки готовила. Варенье разливать то нужно во что-то. - В прошлом году перекладывала их газетами, чтобы не «сломались», да и наткнулась на листок с печатным текстом. - Вот и прочла, да вам поведала. Я молчал, в разговор «старослужащих» не вмешивался. Дед тоже помалкивал – делал дело. Да и цигарка «Севера» мешала диалогу о прекрасном, вечном и не понятном. С утра пораньше сам и при помощи меня решил пополнить запасы. Кстати, гвоздей этих, использованных уже неоднократно, начиная с великого Ермака Тимофеевича, было килограмм двести, не считая скоб и прочих железяк «нужных». Находил, выдёргивал, выпрямлял и скрадывал в пустые жестяные посудины. На «чёрный день». К чему в чёрные дни старые гвозди, я не понимал, но перечить не смел. Дед сказал, внук сделал. Закон моря. Где-то нашёл магнит, привязал его на метровую верёвку к черенку лопаты и подобно минёру или рыбаку, бродил по саду-огороду, по хоз. двору, по дороге и находил всё, «что плохо лежало». Более современные - промасленные ещё, круглые на сто, сто пятьдесят, восемьдесят и «древние» - выкованные вручную, заржавелые, квадратные со специфическими шляпками. Всё во временное хранилище, потом через процесс выпрямления, через наковальню, молоток, в очередную банку. В кладовке этих банок из под сельди тихоокеанской, было уже штук десять. Тогда я мало что понимал в бережливости и собирании впрок, но спорить, не смел, да и не хотел. Нужно, значит, так тому и быть. - Вот смотри! - Все вроде одинаковые, прямые более или менее, но простучать нужно каждый, потому как, небольшой изгиб, даже не видимый на первый взгляд и гвоздь не пойдёт туда куда нужно и так, как нужно. - Согнётся. - Не верь всему, что кажется на первый взгляд правильным и красивым. - Проверяй, исправляй, щупай. - Вон, видишь, ворон пролетает? - Он чёрный, за ним ещё два. - Они тоже чёрные. - Потом ещё стая и все, вроде чёрные. - Даже если в следующей группе пролетит, один белый, ты на него внимания не обратишь. - Потому, как уверовал, что все вороны чёрные. - По сути, белый ворон не является чем-то заведомо абсурдным в отличие от, например, треугольника с четырьмя сторонами. - Понял? Верь себе всегда, но проверяй. - Не всё золото, что блестит. Вышла хозяйка с кухни. В фартуке, косынке яркой, с улыбкой на лице. В одной руках ложка, в другой блюдце. Вокруг туча пчёл и ос, словно те слетелись со всей округи. При таком явлении «Христа народу» продолжать колотить металлом об металл, было преступно. Отбросили инструменты и начали снимать пробу. Я прямо с ложки, дед облизывал палец, заблаговременно обтёртый об рубаху, то и дело окуная его в сосуд с «живительной жижей». Сознаюсь, до сих пор не понимаю и не разбираюсь в варенье. Всё оно для меня едино – сладкое. Да и воспринимаю, потребляя только в виде морса. Судя по косвенным признакам, деду нравилось произведение совместного производства. Проглотив очередную дозу нектара, молвил: - Слышал как-то в электричке, мужики разговаривали. - Что писала всё, под вымышленным именем, королева Английская. - У Высоцкого классно получается вот это – «Быть или не быть!!..» - По телеку смотрел и слушал недавно, пока тебя ждал с магазина. - Помню, у нас в деревне, бабка одна так же разговаривала. - Речь красивая, разливается ручьём звенящим, а ни фига не понятно, о чём… - Варенье вкусное, чуть с кислинкой. - Щас доколотим и с хлебом откушаю. - У нас раньше говорили, что не от сладкого зубы болят, а от горького и горячительного. Ягодный перекур пришёлся как раз, кстати. Пока суд да дело, я сгонял к товарищу и договорился о вечерней рыбалке. Сегодняшний общественно – полезный труд скоро окончится, затем обед и можно начинать готовиться к черпанью окуней. А куда им деваться то? Вернулся к середине разговора моих предков. Не того, что по поводу Шекспира был - к другому. Это ж надо – у обоих по два класса церковно-приходской, а такие темы выдавали «на гора». Непредсказуемость, мудрость их и доброта не могли не приманивать. Тянулись к дедам, не только я и родители мои, но и соседи, знакомые. - …..Аристотель вот, учил, говорят, что у женщин меньше зубов чем у мужчин. Он даже не потрудился их пересчитать, попросив одну из своих двух жен открыть рот. Сказал, как отрезал и всё тут. - Мужик!!! И ведь верили столько лет, что он прав. - Как сейчас. Партия сказала надо, народ ответил – есть! - Бурундук птичка!! И всё тут, значит летает. - А то развели. Гипотезы, предположения, слухи, домыслы. - Да и… курица не птица, женщина, не… - Ладно, замнём, а то внук ещё не так поймёт мои шутейные слова. - Давай, заходи, сорванец. - Осталось чуть, после к бане готовить всё стану, пока ты за рыбой ходишь. Вдруг голос подал сосед – Иван Михайлович, офицер запаса. Классный мужик. Всегда в фетровой шляпе с полями, в рубахе расстёгнутой и трусах семейных. Не улыбающегося и не помню его. Дед махнул рукой, мол, заходи, сосед. Входить к нам с их стороны проблем не было – межа служила границей. Перешагнул и ты в гостях. Тот с газетой, скрученной в трубочку. Одет по обыкновению. Поздоровался, присел на скамейку. Оглядел фронт нашей деятельности, поинтересовался планами на вечер. Даже пробу снял, облизав тарелочку с остатками варенья. Развернул «Труд», резким движением, распрямил и начал читать: - «Первый урок духовной жизни заключается в том, что мы являемся не телами, а вечными духовными душами. Когда-то вы были детьми. Теперь вы стали взрослыми. Где ваше детское тело? Этого тела нет, но вы сами по-прежнему существуете, потому что вы вечны. - Обусловленное тело изменилось, но вы не изменились. Это доказательство вечности. Вы помните какие-то вещи, которые делали вчера и сегодня, а какие-то вещи забыли. - Ваше сегодняшнее тело уже не то, что было вчера. Вы согласны с этим? Вы не можете сказать, что сегодня, к примеру, 13 мая 1973 года. Не можете сказать, что сегодня – это вчера. Наступил другой день. - Но вы помните день вчерашний, и эта память – свидетельство вашего бессмертия. - Тело изменилось, но вы его помните. Стало быть, вы вечны, хотя тело ваше временно. - Это очень простое доказательство, даже ребенок его поймет». Оторвал глаза от газеты, поднял голову, глянул в наши недоумевающие лица и продолжил, но уже «без бумажки». - Поняли? Мы вечные!! Умрут тела, а гвозди эти, банки трехлитровые и память об этом всё, останутся в веках. - Семёныч, может по соточке, по этому поводу? - А то, чего-то, пока не взял газету в руки, сердечко покалывало, аж «Валидол» сосал. - А тут, вона что, оказывается. - Закусим малинкой или крыжовником - Вон какой уродился, с яйцо куриное. Сам в рот просится. Поняв, что повинность сегодняшняя окончилась, из сарайки взял баночку и лопату, отправился копать червей. До принятия пищи нужно было ещё многое успеть и после выдвигаться в условленное место. Там уже рыба «квакала» - сама в садок просилась. - Ёлки-палки, подумалось ещё тогда, к чему ходить в школу столько лет, когда вокруг такие люди? - Тут тебе и физика с химией, и математика, и литература, и…кулинария. - А при таком способе подачи информации, тонком подходе к подрастающему поколению, объёму познаний «преподавательского состава, «дураком» остаться невозможно, априори… |