Моя, твоя и даже их (всех их, входящих или нет в орбиту твоего существования) - жизнь – удивительная цепь взаимосвязанных, последовательных, нанизанных одно на другое событий. Четки – самое точное ей определение, литературно найденное и глубоко осмысленное сравнение, поэтически схваченное на взлете и упорядоченное прозой, историей, обществознанием. Как чувствительными твердыми пальцами, успокоив и выровняв дыхание, ты ведешь вдоль нити гладкие холодные ониксовые бусины, так, подталкиваемые чем-то свыше, год за годом перемещаются по линии судьбы ее жизненные этапы. Один за другим, один за другим. Но это астрономически оседланное, медленно и поступательно, как караван в пустыне, безостановочно движущееся время в определенный момент вдруг притормаживает. То - время подведения итогов: к концу года, пятилетия, к годовщине свадьбы, размену очередного десятка, поступлению ребенка в институт, к получению первой грамоты уровня областного правительства или первого микроинфаркта, что, по сути, равносильно, и так далее, и тому подобное. Именно так к определенным датам подтягиваются и запоминаются итоги, начинается отсчет нового этапа, происходит деление на «до» и «после». Но готов ли ты признать, что сам и только сам выделил и отметил в своей жизни эти события, что тебе не указали на них, что судьба помимо воли не привела тебя к знаковому моменту? И был ли этот момент моментом истины? В твоей жизни много разновеликих вешек. Ты имел возможность каждый свой жизненный километр запоминать, столбить и анализировать. Правда, если бы каждый - тогда, наверное, это была бы не жизнь, а летопись или биография, как хочешь. Чаще «километры» пробегаешь, не глядя, не осознавая и не придавая значения. И только по-настоящему знаковые события тормозят тебя, стремительно летящего: «Стой, товарищ, сбавь скорость, остановись! Ты не заметил, как сменились друзья, обрыдло семейное «счастье», невыносимой стала мука ежедневного прихода на когда-то любимую работу. Остановись и подумай! Может, ты пропустил последние несколько «верстовых» столбиков, не заметил поворота? Может, вовремя не свернул и не нашел свою неприметную, но единственно правильную дорогу к цели? Ты вообще-то цель эту помнишь, ставил себе? Вот то-то и оно. А летишь, ничего не замечая, празднуя только дни рождения, потому что принято, новый год, чтобы не отделяться от коллектива, дни памяти близких, из- за того, что не успел сказать им самое главное при жизни, ну, может, еще защиту диссертации, если вообще за нее брался. А тебе это надо, скажи? Ты именно этими событиями готов измерить все, чего достиг и к чему стремился?» К сожалению, понимаешь это очень поздно, гораздо позже, когда и поворот уже далеко позади, и изменить что-то вряд ли возможно. * * * В жизни Марины, как у всех, были знаменательные вехи, судные дни, пятницы «тринадцатое» и еще многие более или менее примечательные даты. Но только четверги по-настоящему вызывали в ней напряжение, заставляли понять всю условность, призрачность и фатальность бытия. По гороскопу четверг значился ее днем, но ни разу в жизни четверг не принес ей счастья или хоть маленькой удачи. В лучшем случае проходил без происшествий. И это нежданное спокойствие четверга воспринималось уже как счастье. В других же случаях Марина предпочитала скорее дожить до пятницы. * * * Был снова четверг. Теплое, как настоявшаяся с вечера кипяченая вода, предлетнее утро, обыденный рабочий день, в котором самым замечательным было одно – канун пятницы. Марина пришла на работу в начале девятого, когда коридоры еще пусты, а в воздухе приемных витает острый запах свежесваренного кофе. Только здесь, подгоняемый сквозняками, воздух казался Марине живым и дерзки бодрящим. А, подхватив на лету запах кофе, создавал неописуемый аромат, от которого она чувствовала стойкую зависимость. Потом, выпиваемый трижды в течение дня дымящийся и неплохо приготовленный, кофе уже не был таким соблазнительным. Только утром и, пожалуй, только из приемных больших боссов запах кофе, замешанный на прохладном воздухе проветриваемых помещений, свободе и раскрепощенности мыслей пустых пока кабинетов, не забитый капризными сливочными и коричными добавками, поднимал тонус и заряжал энергией. Марина рано приходила на работу только для того, чтобы успеть одной из первых вдохнуть эту полную дозу кофеина. Приходила уже много лет, и эти утренние встречи сохраняли в ней молодость, оптимизм и веру в лучшее будущее. * * * Марине приемная не полагалась. Хоть она и была начальником, но из «рабочих», то есть тех, кто меньше заседает, больше делает и, главное, с кого всегда спрашивают. Кофе варить было некому, а потому она успевала завтракать дома, но дома пила всегда чай. Родной конторе оставляла привилегию встретить ее последним, но главным аккордом наступающего дня – неповторимым кофейным ароматом. Марина небрежно бросила на приставной столик сумку, приоткрыла окно, переобулась. Скосила глаза на заваленный бумагами стол, безнадежно вздохнула – никуда не денешься, надо бы разобрать - и только тут заметила лежащий сверху на оставленных с вечера документах конверт. «М.Д.Бережной. Лично» гласила лаконичная четко выведенная надпись. Красивый строгий почерк, но Марина не любила самодеятельности в делопроизводстве. Есть специальное окошко для адреса – почему не использовать его по назначению? Мысленно вяло возмутилась непрофессиональному обращению с посланием и вскрыла конверт. Горячая волна хлынула в мозг, сильно застучало в виске, сознание отказывалось поверить написанному: «Уважаемая Марина Дмитриевна! В связи с планируемыми советом директоров организационно-штатными изменениями с 1 августа 20.. года будет проведено сокращение штата работников. Занимаемая Вами в настоящее время должность подлежит сокращению. Уведомляем Вас о предстоящих изменениях, а также предлагаем рассмотреть имеющиеся в организации вакантные должности, соответствующие Вашей квалификации. В случае Вашего письменного отказа от перевода на другую работу заключенный с Вами трудовой договор будет расторгнут на основании пункта 2 части 1 статьи 81 ТК РФ по инициативе работодателя.» Оставалось добавить «Привет!» Ее большое годами создаваемое подразделение расформировывалось. Референты раскидывались по руководителям, делопроизводство сворачивалось до примитивной регистрации входящих-исходящих, отдел нормативно-распорядительной документации упразднялся, ведение кадрового делопроизводства полностью подчинялось Москве. Маринино управление растаскивали по частям, разбивали на маленькие осколки, унижали мелкой неквалифицированной работой, а ее – опытного начальника, человека, без которого не решался в компании ни один важный управленческий вопрос, сводили к уровню «имеющихся вакантных должностей, соответствующих квалификации». - Сволочь, - Марина давно про себя только так и называла своего бывшего начальника. Сложно сказать, был ли он сволочью. Он был начальником и собственником в одном лице и просто вовремя продал свой бизнес в плохие руки. Конкретно для себя проблему решил, так как плохие руки имели еще и плохие мозги, а потому купили бизнес втридорога. Поэтому «сволочь» была, по меньшей мере, «сволочь удачливая». Но Марина имела право предъявлять свои счета - «сволочь» долгие годы пользовалась ее профессиональными навыками, тянула из Марины силы, жилы, мозги и душу, скупо платя и намеренно понижая ее самооценку. Теперь «сволочь» строила новые планы, а компанию душили поступающие из Москвы указания, предписания и приказы. Новый совет директоров пыжился, демонстрируя власть, давя особо строптивых профессионалов, дабы, сломив их, без проблем решить перестроечные вопросы. Марина была из непокорных. Сжимаемая долгое время пружина ее самосознания при новых собственниках вдруг начала раскручиваться с неимоверной силой. Она позволила себе спорить, быть несогласной, доказывать свою правоту и, о боги, критиковать! Что хотела взамен? Именно то, что получила. Не ожидала? Наверное, могла ожидать. Не предполагала? Должна была предвидеть. А получила – и растерялась. Растерялась больше от того, что сейчас придут ее подчиненные, надо будет что-то объяснять, говорить, слушать заверения, что вот сейчас мы все вместе пойдем и скажем… Не пойдут и не скажут. Никто. Марина не судила их – не имела права. Но знала точно, что осталась наедине с треклятым конвертом и соответствующим решением, единственно возможным для нее теперь. Вот его-то и придется обнажить перед всеми. Заявив о нем, Марина сразу станет чужой. Они еще не поймут, а она уже будет чужой. Кто-то вне стен управления потом нашепчет, с кем и о чем Марина говорила перед уходом, кто сочувствовал, кто сокрушался бездарностью нового руководства. Будут сделаны выводы и полетят неповинные головы. Она не может себе позволить втянуть в это своих сотрудников, а потому должна отойти на «карантинное» расстояние. * * * В большой, занимаемой Марининым управлением комнате, начал собираться народ. Привычно приветствовали друг друга, что-то щебетали о телепередачах, садиках и школах. Женщины – что поделаешь! И заботы у них какие-то не глобальные, не масштабные – дети, семьи, свекрови, соленья, ботинки на осень. Марина взяла себя в руки, как всегда приветливо поздоровалась, а ровно в девять попросила отвлечься на пару минут. Интересно было наблюдать знакомые заинтересованные лица. От нее никогда не ждали плохого. Даже если плохое было, Марина умела гасить волну. Любые начальственные заскоки, спускаемые с третьего этажа, еще на лестнице успевала перевести в рабочее русло и выдать в удобоваримом виде. В ее интерпретации приказы казались единственно правильными и даже мудрыми, а начальство - весьма разумным. Марина не требовала высокой оценки своих действий. Ей самой было комфортнее работать в спокойной деловой атмосфере… Сейчас от нее ждали очередного внятного поручения. - Я попросила вас ненадолго отвлечься для того, чтобы сделать небольшое объявление. Сегодня я получила официальное уведомление о том, что наше подразделение, как, впрочем, и многие другие, будет преобразовано в несколько самостоятельных отделов. В данной ситуации, когда большая часть распорядительной документации в каждый из вновь создаваемых отделов будет поступать из центра, руководство компанией не нуждается в моих услугах в качестве начальника управления. Мне предложено рассмотреть ряд вакантных должностей, однако, я не думаю, что могу быть полезна в каком-то ином качестве. Мне жаль расставаться с вами, но уверяю, никому более сокращение не грозит. Поэтому я хотела бы проститься и поблагодарить за совместную работу. Марина была на удивление спокойна, говорила четко, не давая сослуживцам повода жалеть себя. Тем не менее, кто-то не выдержал и первым подал голос, его подхватили другие. Гомон нарастал, ситуация грозила выйти из-под контроля. Марина вовремя вступила, попросила выслушать ее до конца и по возможности без эмоций: - Не надо возмущаться, это ни к чему. Все правильно. Есть в жизни моменты, которые подталкивают человека к переменам. Я пересидела свое время, мне давно надо было это понять. Но… Как и раньше я остаюсь преданной вам, и, как говорится, не пропадаю. Вы знаете мой телефон, если нужна будет моя помощь, готова ее оказать каждому. А сейчас извините, мне надо сделать еще несколько срочных дел. * * * Чего Марине стоило это уверенное обращение к собравшимся, знала только она. Чтобы не дать втянуть себя в ненужные обсуждения, она быстро вернулась к своему столу, привычно разложила бумаги, что-то подписала, что-то раздала в работу коллегам. И когда жизнь в управлении потекла своим чередом, Марина поднялась наверх к руководству. Заявление об увольнении по собственному желанию подписала у начальника с текущей даты без отработки. Там она была гораздо более жесткой. Никакие попытки уговорить ее поработать два возможных до даты сокращения месяца не удались. Начальник отдела маркетинга – мелкий плюгавый мужичонка, вечно ноющий, оправдывающийся, пресмыкающийся, а сегодня случайно оказавшийся в приемной, советовал настаивать на выплате положенного за досрочное расторжение договора. Марина посмотрела на него с презрением. Не та была для нее ситуация. Она из последних сил дышала, невероятным усилием сдерживала себя. Ей хотелось поскорее вырваться из духоты и мерзости окружающей обстановки. Она как никто другой знала и осознавала суть происходящего. Поэтому шла на разрыв и не разменивалась, не мелочилась. Спорить с ней никто не решился – подписали заявление в том виде, как она того хотела. Марина вернулась к себе перед обедом, спокойно села за компьютер. Страсти утихли. Олечка как всегда поинтересовалась, купить ли Марине что-нибудь на обед. - Да, салат из капусты и булку какую-нибудь. Спасибо. Олечка подхватила сумку и первой понеслась в ближайшую столовую. За ней утянулись остальные. Комната опустела. Только Анна Андреевна – начальник отдела кадров - осталась на месте. Они смотрели друг на друга, все понимая. - Аня, оформляй мне трудовую прямо сейчас, и я пойду. Вот заявление. Главный подписал. - Марина.., - глаза Анны Андреевны наполнились слезами. Они никогда не были близкими подругами, но ценили и верили друг другу безоговорочно. - Не надо, Ань, я знаю, что ты все понимаешь. Мне надо уйти до того, как все вернутся. Ты только Оле деньги передай за салат и плюшку, - Марина отсчитала и положила перед Анной Андреевной деньги. - Марина, я быстро, я сейчас. Анна Андреевна действительно в считанные минуты подготовила приказ. - Его еще подписать надо. - Аня, подпись я беру на себя. Выписывай книжку, заполняй все, что надо. Я сейчас принесу тебе подписанный приказ, не переживай. Все будет нормально. Марина еще раз поднялась на третий. Спокойно зашла к главному – новому и потому пока трусливому. Он засуетился, задергался. Марина показала ему, где поставить подпись, подвинула второй экземпляр, одним движением подхватила оба листка и вышла. Секретарь Леночка – умная сообразительная девочка попыталась сказать что-то хорошее и доброе на прощание. - И тебе всего хорошего. Успехов, - Марина как всегда открыто улыбнулась, махнула головой и вышла из приемной. В оставшиеся до конца перерыва двадцать минут она успела взять вещи, трудовую и навсегда закрыть за собой дверь конторы, которой отдала двенадцать самых продуктивных лет. * * * Обнаружить себя днем на улице было непривычно. Марина не успевала в обед выбегать по своим делам, поэтому белый свет видела только в выходные. А сейчас рядом спешили люди, слышался смех, раздраженно звенели трамваи на повороте. Пока Марина уходила подальше от офиса, в ее голове был план - не встретиться на улице с сослуживцами. И она двигалась быстро и целенаправленно. Но как только контора осталась далеко позади, а часы обозначили конец обеденного перерыва, Марина остановилась в растерянности - куда себя деть? Стоять и озираться по сторонам было странно и неуютно. Не находить себе применения в самый разгар буднего дня – досадно. Она вернулась к остановке, села в трамвай и без четверти три подошла к двери своей квартиры. Днем удивительно пустым и неприветливым показался коридор. Марина, не раздеваясь, села на пуфик, привалилась боком к трюмо и осталась так сидеть надолго-надолго, пока в подъезде не захлопали двери, извещая, что соседи возвращаются с работы - каждый со своей важной и нужной работы. А Марина плакала. Вернее плакали глаза, обильно проливая светлые чуть подкрашенные тушью слезы. Такие бывают только в импортном кино, когда с удивлением отмечаешь, насколько небывало большие прозрачные слезы текут из красиво накрашенных и совсем не плачущих глаз главных героинь. У Марины тоже слезы лились как-то сами по себе. Она их не замечала, и не замечала, что лицо не плачет при этом. Видимо, организм просто знал, что так надо. А она сидела без мыслей, без внутренних стенаний, жалости к самой себе. В ней все отключилось. Она потерялась и пока не могла найти себя. Наступил вечер. Марина давно переместилась в кресло, включила телевизор, даже налила чай и сделала себе бутерброд, но забыла и чай, и еду на кухне. По телевизору показывали новости, за окном стремительно темнело. Марина смотрела, как хорошо выбритые и наглаженные представители стран ЕЭС обсуждали важные экономические вопросы. Раньше она никогда не обращала внимания, как все они похожи. Как похожи на них новые московские лощеные владельцы ее компании. Умели производить впечатление – ничего не скажешь! Слова все правильные, фразы округлые, суждения, демонстрирующие толерантность и управленческую сдержанность. Это на публику. А в жизни - с нарочитой усталостью и нотой полного разочарования, предварительно прооравшись и унизивши всех, они умели спросить, как можно так работать, как не иметь необходимой степени профессионализма, требуемой компетентности и еще чего-то «не», «не», «не»? И, действительно, хотелось задуматься, как же мы так работали до их прихода? И сомнения посещали, и мысли не отпускали – может мы и не работали вовсе? При этом вне подозрений оставалось только качество нового менеджмента. Просто обсуждение его расценивалось как нелояльность к организации со всеми вытекающими последствиями. Поэтому охотников открыто критиковать не находилось. А потом началась перестройка – неизбежная, так как господа все никак не могли взять в толк, что же делать с новым приобретением? Компанию реструктуризировали – конечно, куда без этого. Рушили все до основания, потому что у них не так. Правильно или неправильно у них - неважно, но здесь не так. И компания трещала, ломалась в основании, люди пытались по привычке спасать свое детище, а их – по рукам, по мозгам, по мордам! Эти сытые и гладкие владельцы, мать их. Ничего человеческого в башках, ничего христианского. Москвичи! Хотя разве москвичи? Марина однажды случайно узнала, что председатель совета директоров вовсе не москвич. Из Удмуртии. Ее непосредственные руководители – Нижний Новгород, Самара. Кто-то из Уфы, кто-то из Челябинска. Гастарбайтеры чертовы! Понаехала лимита в Москву, прошла путь унижений и тумаков, а теперь сама тешится! У Марины тогда мир в голове перевернулся. За дорогим фасадом, за новым сленгом – свои, переродившиеся, но когда-то свои, а потому с особым чувством уничтожающие бывших собратьев. Конкурентов не терпят ребята, ох не терпят! С этого момента Марина и начала свою проигранную сегодня битву. Они указание – она им инструкцию в зубы – не так, господа, не дочитали пару абзацев. Они приказ – она правит текстовку – не так, милые, сами-то читали свою галиматью? Раз ее оттянули по полной, два намекнули, а сегодня конверт на стол – ищите себе, девушка, место вне нашей компании. Все закономерно. Марина смотрела на экран – та же картина, только уровень повыше. А так – те же двойные стандарты, те же сепаратные договоренности, которые усиленно скрываются, но благодаря которым вопросы не решаются во благо континента, а решаются узко для избранных, для приспособившихся, для вовремя продавшихся. Одно счастье - завтра пятница. Может, все как-то рассосется? С этой мыслью Марина выключила телевизор, легла, уснула крепко часа на два, а потом до утра снова рыдала, проигрывала заново все свои стычки с начальством, анализировала действия и ясно понимала, что не могла бы иначе ни тогда, ни сейчас. * * * Наступила долгожданная пятница. Марина встала по будильнику в полседьмого, попила чай, покрутилась на кухне как собака без места и решила прилечь еще на часок. Идти все равно некуда. Выспаться не удалось, так потешить себя хоть немного, поваляться вдосталь, а там видно будет. Второй раз поднялась в десять. Голова была тяжелая, хуже, чем утром. Снова чистить зубы, второй раз завтракать – смешно. Идти -опять же некуда. Никому и не позвонишь, все на работе. Марина включила компьютер. Открыла несколько известных сайтов с вакансиями, тщательно прошлась по всем предложениям и сделала неутешительный для себя вывод – начальники никому не нужны. Нужны рабочие руки, нужны исполнители общей стоимостью пятнадцать тысяч рублей в месяц, а начальники – нет. Ни на ее шестьдесят тысяч, ни на уступленные пятьдесят, ни за унизительные сорок. Нет, у Марины не случилось зашкаливания апломба. Просто она неплохо знала психологию рынка труда. Идти на понижение – проигрыш, полная капитуляция. Надо во что бы то ни стало биться за свои завоевания. Марина заполнила анкету, резко выдохнула и в графе «ожидаемый уровень заработной платы» решительно поставила семьдесят. Только так. Первый звонок был через день – предлагали работу в торговой сети. Отказалась – слишком хитрым хотел быть работодатель, избегая принятия на себя всяческих обязательств. С конвертными схемами Марина в свое время нахлебалась. Не тот сейчас период в стране, когда можно, не думая о будущем, расписываться за пять тысяч официально получаемой заработной платы. Второй звонок поступил через четыре дня и был из филиала московской фирмы. У Марины, видимо, еще сказывались последствия работы под руководством москвичей, потому что сразу закрутило живот, подступила тошнота, и Марина дала отрицательный ответ. С пятого дня Марина перешла на просмотр всех вакансий подряд. Нашлись. Переговорила по телефону, явилась на собеседование несколько раз кряду. Сидят «мартышки», просят то дерево нарисовать, то семью, то свое нынешнее ощущение действительности. Кандидаты приходят и уходят, все с «шедеврами» изобразительного искусства. В одной крупной фирме искали кандидата на должность начальника управления делами администрации. Это же надо такое выдумать – делами администрации! Прямо президентский корпус! Ребята скромностью не страдают. Но техника отбора была известная – опять художества. Крупный потный мужик с краю стандартного листа писчей бумаги тужился донести свое ощущение. Либо ощущения не было, либо с рисованием нелады, но не получалось. Мужик робко спросил резинку, на что «мартышка» одним движением вырвала у дядьки лист: - Нам важно именно Ваше первое намерение, неосознанный порыв изобразить Ваше сегодняшнее мироощущение. Если же Вы что-то сотрете, уже будет нарушена чистота эксперимента. Мужик все еще надеялся отвоевать свое творение, тянулся за бумажонкой, в которой так и не воплотил свои пустяковые неясные ощущения. А «мартышка» уже стащила его художества, вместе с «ощущением» лишив мужика худосочной березы и мелкорослой китайской семейки, которую тот наваял с особой любовью. Марина сидела и думала, зачем ей все это. Ну, зачем? Она профессионально умеет вести собеседования, получать все необходимые сведения о собеседнике, располагать к себе и, главное, деликатно вскрывать человека слой за слоем, подходя к его мягкому ранимому естеству, которое только и есть смысл принимать во внимание. А остальное – шелуха, пыль. В деле он будет именно таким, каким случайно нехарактерно для себя вдруг раскрылся перед Мариной на собеседовании. Выдавать результат за пять минут общения и десять изучения заполненного кандидатом теста Марина не умела. Она беседовала час, иногда больше, но результат был беспрокольный. Если Марина говорила «да», то можно было не сомневаться – кандидат, как элемент «лего», встраивался именно в то подразделение, куда она его отбирала. Марина знала все эти штучки с рисованием, бесконечными тестами, даже наблюдала как-то результаты введения несчастного кандидата в «зону смерти» и удивлялась, что же хочет получить на выходе «черный психолог», как она звала этих фашистов от психологии, если кандидата ломают на собеседовании. Не сломят – смогут ли управлять, а сломят – зачем он им, «потекший», больной от стресса? - Вы уже заполнили анкету? – девочка-менеджер с поставленной улыбкой протянула руку. – Давайте Ваши рисунки. Руководитель проекта сейчас освободится и Вас вызовут. - Я не заполнила анкету и не умею рисовать. Во всяком случае, не умею настолько, чтобы выразить свое ощущение настоящего. - Вы не волнуйтесь, если что-то не получается, можно очень схематично. - Нет, Вы не поняли. Я, пожалуй, не готова так глубоко раскрыть свои ощущения даже перед «руководителем проекта». Девочка сбилась с программы - дамочка не то издевается, не то передумала проходить собеседование. Надо было как-то исправлять ситуацию, но девочка не знала как. - Да Вы так не волнуйтесь, у Вас, я вижу, сегодня большой выбор, - Марина постаралась слегка помочь. - Но Вы должны пройти собеседование, раз пришли. Руководитель проекта внес Вас в план собеседования. - Передавайте ему мои наилучшие пожелания, а план скорректируйте, – Марина закинула на плечо сумку и вышла из офиса. Вслед ей девочка еще пыталась сказать что-то о напряженном графике работы руководителя проекта. - Дурочка, чем этот руководитель руководит? Кого и как он отбирает? Нарисованные березы изучает? Мужика этого будет всерьез рассматривать? У мужика инфантильное восприятие действительности, руководителем он быть не может априори, но хочет. Более того, мужик застенчив и непритязателен внешне, имеет массу комплексов, но будет гундосить до последнего. Похоже место это ему необходимо как воздух – возраст уже не мальчика, а ботиночки, сорочка и пиджак как из десятого класса. У мужика явная нехватка денег. И эта его многочисленная маломерная семейка на картинке. Их же кормить надо. Мужик будет потеть здесь, но «высидит» себе место - Марина ясно представила эту картину. Они хотят получить этот «букет» в комплексе? Пусть поставят его руководить той структурой, заманчивость вакансии начальника которой собрала сегодня в душном офисе столько кандидатов. И все. Они еще увидят небо в алмазах. - Его березы прорастут так, как вы, девоньки, и не мыслили, - Марина все дальше уходила от респектабельного офиса «любителей изобразительного искусства»… * * * С собеседованиями все было ясно изначально. Она не была настроена в них участвовать, подавать себя с выигрышной стороны. В чем-то, пожалуй, переоценивала свои возможности, изначально считала себя достойнее и лучше той вакансии, на собеседование по которой шла. Наверное, не готова была столь решительно осознать свое новое положение и переключиться с роли нанимателя на роль той самой продаваемой рабочей силы. Плохо, что Марина вообще не понимала, зачем она ходит на собеседования. Если бы решение уволиться было принято ею самостоятельно, возможно, никаких мук поиска вообще бы не было. Но Марину до сих пор внутренне не отпустила любимая работа, привычный стол, документы, которые приходили к ней по знакомому маршруту и как будто сами знали, куда им следовать дальше. Марина просто добавляла в них свою резолюцию, от чего документ наполнялся значимостью, становился требовательным и контролируемым, а потому важным. Марина скучала без своих сотрудников – разных, непохожих, толковых и не очень, деликатных и дерзких. Но она привыкла к ним, умела управлять каждым в отдельности и всеми вместе. Она всегда считала свою жизнь наполненной, активной. Ей не хватало часов для сна, не хватало времени на книги, любимые занятия, даже на родителей, живущих далеко, но, безусловно, требующих внимания и заботы. Ей не хватало времени на личную жизнь, может быть, потому ей удобнее было завести роман с чехом. Телефон не сильно обременяет, и, в конце концов, не заставляет быть более открытой и откровенной, чем ей в данный момент хочется. Иметь близкие отношения с человеком, каждый день находящимся рядом, куда проблематичнее. И вот все ее оправдания, вся безмерная занятость, вся накопившаяся усталость вырваны, удалены из жизни. А, оказалось, что все это и была сама жизнь. Теперь Марина свободна настолько, что может читать, гулять, вязать, ходить в театр, любить хоть каждый день. Но когда все оказалось «можно», случилось «не хочу». Ничего, абсолютно ничего «не хочу». Ни телефонных звонков Иржику, ни родителям. С родителями сложнее и проще одновременно. Врать не хотелось, а беспокоить и пугать просто нельзя. Счастье, что родители всегда под присмотром сестры Ирины. Если что, Иринка тут же позвонит. Все остальное, вся эта «ручная» дребедень – вязание, книги, театры – должно делаться между основным делом. Тогда это имеет смысл, тогда развивает. И, главное, все, что приносит тебе искусство, все, что можешь сделать сам с любовью, вниманием, какой-то особой тщательностью избранного хобби имеет одну странную особенность. Всему этому нужен зритель, собеседник, ценитель. И сколько бы ты ни рассказывал себе, что делаешь для души, для себя – будешь ли клеить парусник из спичек, выкладывать панно рисовыми зернами, если заранее известно, что никто кроме тебя этого не увидит? Вот в том-то и дело – вряд ли. И теперь Марина понимала это ясно как никогда – из ее жизни ушел благодарный зритель. Марина думала о своем новом бытие, ругала себя за крамольные мысли. Но что с того, что настроишь себя не думать, унять гордыню. Внешне склонишь голову, вроде смиришься. Но ведь от себя-то не уйдешь. Более того, Марина знала, как зависима она от душевного комфорта. Понимала, почему бежит, да, да, позорно бежит с собеседований. Там все не ее, не ее атмосфера, не ее люди. А ей нужно другое, близкое, своя стихия. Она не приспособленка, поэтому более денег, более материального достатка ценит окружающую обстановку. Хотя и достаток, конечно, не лишний. Вот такая головоломка, вот такая задачка с тремя неизвестными. Марина еще поборолась с собой, поиграла в заинтересованность найти работу, позволяющую раскрыть все внутренние возможности и способности – кажется, так предлагают себя кандидаты на рынке. Более того, дважды даже была приглашена на работу. Но встретилась с представителями фирм, с непосредственными руководителями. Посмотрела в глаза пристально и изучающее. Отказалась. Понять это стороннему человеку было невозможно. Абсурд. И Марина, возможно, не до конца понимала сама себя. Но что делать – она принимала именно те решения, на которые была готова. Стоило констатировать, что не готова она была ни к чему. * * * А дальше – все. Никто более не звонил, не беспокоил. Для одних «штучка» была слишком дорога, для других великовата по уровню управленческого развития, третьих Марина сознательно оскорбила, добавив в резюме фразу «представителям московских компаний не беспокоить», и тем самым оттолкнула от своей кандидатуры раз и навсегда. К концу нескольких недель безработицы стало ясно, что перспектив с таким подходом нет никаких. В первые дни после увольнения Марина с трудом, но заставляла себя, выталкивала на редкие собеседования, да за помидорами в уличную палатку, но это последнее уже нельзя было отнести как разряду дел – так, потребности. А потом единственно заполняющее ее однообразные дни мероприятие – поиск работы - сошло на нет, издохло, как бездомный пес. Остались помидоры, но они к тому времени осточертели. Марина особо деньги не считала – знала, что пока есть. Есть и дома сколько-то, и на вкладе. Очень скромно продержаться можно месяцев шесть-семь, даже не работая. А в теперешнем ее состоянии, перемежая помидоры капустой, огурцами и серым безвкусным хлебом, и год протянуть. Коллеги с работы звонили, пока Марина брала телефон. Период малоактивного поиска работы еще как-то держал ее в тонусе. На звонки она отвечала нарочито бодро, уверенно и стойко. Создавала впечатление человека полностью контролирующего ситуацию. Но звонки заставляли ныть душу, щемили. Все были чем-то заняты, как обычно жаловались на изменившиеся условия существования в конторе, но у них были эти условия, и можно было их принимать или не принимать. А у Марины не было ни тревог по поводу условий, ни самой конторы. Играть комедию не сломленной, не покорившейся, не сдавшейся было не просто сложно – невозможно. Ее сломали, бросили на землю, растоптали. Марина впервые ощутила глубину фразы «отряд не заметил потери бойца». Действительно, не заметил. А она и есть эта потеря. После очередного звонка перестала подходить к телефону совсем. Изредка звонила только Алеське – подруге, каких не бывает. Звонила, когда та была на работе, и оставляла о себе короткие сообщения на автоответчике, чтобы не задавала лишних вопросов и не кидалась на выручку, как сенбернар в Альпах. Алеська все же приезжала несколько раз. Марина узнавала ее по странной привычке долго притопывать у двери. Узнавала и не считала нужным дать о себе знать. Алеська оставляла записки и уезжала ни с чем. Марину это вполне устраивало, как устраивало состояние постоянной полудремы. Марине стали сниться долгие завораживающие сны. Сначала она удивлялась – в жизни ничего не происходило, никаких впечатлений, перемен, а во снах фантазия разыгрывалась с необычайной силой. Снились какие-то страны, путешествия. Снились погони, маньяки, с которыми она на удивление справлялась и выходила победительницей. Снились почти киношные истории – яркие, красочные. Марина с удовольствием уходила в сон, ждала упоительного погружения в насыщенность всего происходящего в нем. Сон обволакивал, убаюкивал, втягивал в свою виртуальную действительность и тем излечивал от мучительных дневных раздумий, самобичевания, от мыслей как таковых. * * * Она, наверное, так бы и ушла в мир своих сказочных грез, если бы не дал знать о себе здоровый организм. Однажды он решительно потребовал есть. Марине захотелось пирожных, шоколадных конфет, куриного филе, белого ароматного хлеба с маслом и семгой. Она так явственно представила себе запах хлеба, так захлебнулась слюной, что собралась и выползла, наконец, в магазин. На улице не была дней десять. Казалось, за время ее коматозного состояния прошла жизнь. Листья начали желтеть понемногу. Лето заканчивалось, так и не успев показаться Марине. Отвыкшая от улицы, времени и общения, она ощутила себя абсолютно вырванной из жизни. С удивлением смотрела не проезжающие троллейбусы, играющих на площадке детей. Ее поразило количество беременных женщин на улице – что, рожать стали чаще? Все выглядело новым и непривычным. И главное – желтеющие листья. У дома какой-то добрый человек давным-давно посадил клены. Марина всегда считала клен самым осенним деревом, потому что осенью ничего красивее его желтых и красных широко раскрытых листьев не бывает. Сейчас краски только замешивались, внутренне еще не пришла осенняя зрелость, но легкий желтоватый налет говорил – скоро наступит наше время, наш бал, наш осенний вальс, наш красочный карнавал и наш тоскующий золотой блюз – все впереди. Марина когда-то однажды побывала в Венеции. Город красок и света, сверкающих бликов на воде. Город солнечных зайчиков и свободно гуляющего морского ветра. Более живого наполненного, чем Венеция, города она никогда прежде не видела. Марина ощущала в нем детскую ярмарочную радость, как от мыльных пузырей, сладкой ваты и петушков на палочках. Но ночью город полностью менял свой нрав. Становился призрачным, загадочным и щемяще, надрывно пустынным. Светящие высокие окна, полусмытые фрески, проглядывающие сквозь открытые двери балконов, люстры, хрусталь которых пригасил свой блеск от времени и влаги. Все открыто и доступно – и пустота. Город без людей, город из которого на ночь ушли смех, энергия и жизнь. И только стоящие в воде светофоры желтым мигающим светом подают сигнал бедствия, молят спасти от одиночества. Тогда на Марину это произвело очень глубокое впечатление. Вот также и клены. Набирающие в себя силу солнца, вспыхивающие золотом, костром, щедро разбрызгивающие яркие сочные осенние краски, потом вдруг затихают, замолкают, и уже не придерживая, словно кружева, спускают с плеч листву. Ее взбивает ветер, ботинки прохожих, собачьи носы. И только в это время клен исполняет свой тихий недолгий золотой блюз, чуть сминая верхние ноты, не доводя их до чистоты звучания, добавляя сухие шуршащие звуки, как шорох иглы на старой пластинке. Марина любила клены за их неповторимый стиль исполнения. Сегодня клены мигнули Марине - скоро … * * * В магазине нашлось все, чего так хотелось душе. Марина купила горячий пышный белый хлеб, свежее сливочное слабосоленое масло, нарезанную тонкими розовыми ломтиками форель, остро пахнущие молодостью и здоровьем огурцы, темный манящий, словно тягучий, шоколад в толстой плитке и кремовые воздушные умопомрачительно вкусные пирожные. Не прошла мимо нежного охлажденного куриного филе, ослепительно белых тяжелых от насыщенности своим неповторимым вкусом сливок, призывно ароматного, вызывающе манкого кофе. Нагрузившись, в предвкушении поистине королевского ужина Марина медленно возвращалась домой. Алеська оказалась хитрее татарина. Именно сегодня, когда грех чревоугодия выманил Марину на улицу, Алеська изловила ее на обратной дороге. - Ничего ты, подруга, затарилась! По тебе вроде и не скажешь, что грех твой – чревоугодие. Тоща, как вобла, а смотри-ка, оказывается, балуешь себя. Может ты миллион выиграла и поэтому работу бросила, таишься от близких друзей? - Пошли, Алеська, раз пришла. - Да уж пришла! Ты как считаешь, могла я не прийти, если тебя два с лишним месяца нет возможности выманить из логова? Извини, подруга, лагерем встать пред подъездом не могла. У меня, знаешь, финансовой подпитки нет, работать иногда приходится. - Ладно, Алеська, не начинай. Не хотелось мне никого видеть. Сообщения тебе отправляла периодически, что еще. - Да, в общем-то, ничего. Так, думаю, подругами все-таки были, решила попробовать в очередной раз. Застала, как видишь. - Помоги, тут из сумки ключ достань. Тяжело тащить. - Пошли уж, доходяга. Но будешь меня кормить за это. Я с работы, не обедавши. - Буду, бог с тобой… * * * - Дура! Это, если хочешь знать, и характеристика, и диагноз, - Алеся никогда не жалела близких в сложные периоды жизни, предпочитая обнажать истину и решать проблемы хирургически путем. - Слушай, а почему у тебя имя такое дурацкое? У всех Олеся, а ты Алеся – паспортистка что ли безграмотная была? - Что ты к моему имени привязалась? Сейчас это важно? - Нет, не важно, но интересно. Родители ведь у тебя образованные, нормальные люди, а ребенка записали в метрике как придурка. Им все равно что ли было, что там в свидетельстве тебе накалякали? Алеся – вся литература встает на дыбы! - Дура и есть. Какая литература у тебя на дыбы встает? Сейчас твою литературу никто и не читает. Это только ты сидишь тут Бунина обсасываешь. Жизнь летит мимо тебя, а ты в классику ударилась. Забудь. Сидела бы лучше Интернет шерстила. - Я шерстила, но безрезультатно. Вакансий для меня еще не придумали. - И что? - И ничего. - Ну, хорошо. Вакансий нет. Но ты сама хоть осознаешь, что, написав такое резюме, и рассчитывать на предложение не стоит. Кому нафиг интересно, что ты не хочешь с москвичами работать? Сейчас все с ними работают. По-другому не получается. А если ты профессионалка, то будь любезна гордость свою в задницу засунь и думай, как научиться работать с москвичами, латышами, арабами, да черт знает с кем – какая разница? - Алеся. Во-первых, я не профессионалка. Это из другой оперы. - Это из той же оперы. Ты ни в чем не профессионалка – ни в работе, ни в любви. Где этот твой Иржик хваленый? Пришел, пожалел тебя, стоеросовую? Помощь предложил? - Иржик сказал, что все наладится. - Просто офигительная прозорливость! Все наладится. А он подумал, на какие шиши ты жить будешь, пока все налаживается? Он спросил тебя, есть ли деньги, предложил что-то для тебя сделать? - Алеська, не лезь не в свое дело. У нас не такие с ним отношения. Я не содержанка. Мне нужны нормальные человеческие отношения. - Да слышала я эту дребедень. Без денег отношения человеческие, а с деньгами нет. Самой-то не смешно? Это все твой Бунин. - Мой Бунин, как ты выражаешься, как раз имел при живой жене еще и живущую в доме любовницу, которую содержал. А вместе с ней содержал еще и ее любовницу. - Ну, слава богу, хоть с Буниным повезло! Хоть у него с головой все нормально было! Мужик, судя по всему, был широкой души человек и свободного нрава. И как они там все уживались в столь интересном соседстве? - Ты не опошляй ситуацию. Там все было очень непросто. Страдали все. Я тебе сейчас книгу дам. - Эй-эй! Не увлекайся, девушка. Мне твой Бунин, как китайцу Джоконда. Жили же они как-то, значит, приспособились, о чем я и тебе вещаю. Кончай, Маринка, дурить. Давай серьезно обсудим, куда тебя пристроить, и начинай выходить из своей депрессии. - С чего ты взяла, что у меня депрессия? Я просто должна прийти в себя, немного отдохнуть. Я не решила еще, что мне сейчас особенно интересно. Может быть, попробовать себя в другой области. - В какой? Что ты умеешь? Печатать вслепую – десять тысяч цена. Трудовой кодекс выучила – но ты ведь не кадровик в одном лице. Ты можешь бегать с отчетами в статистику, печатать приказы изо дня в день, заполнять трудовые книжки? Ты никогда этого не делала. Ты руководила этим. Да если бы и делала – максимальная цена двадцать. Приказы хорошо пишешь, умеешь выстроить технологию, руководить - а здесь, матушка, нужен случай. Чем выше поднимаешься в карьере, тем меньше мест, куда можно пристроиться. Ты, голубушка, отсиделась двенадцать лет на одном месте – все знаешь, авторитет непререкаемый, но лет-то тебе тридцать шесть. И опыта смены работы у тебя нет никакого, продавать себя не умеешь, даже выставить себя выгодно не умеешь, а ерепенишься. В другой области себя попробовать! Пробуй, только в какой? А то, что у тебя депрессия, я как врач тебе скажу – посмотри, что ты сегодня накупила! Сначала усталость и апатия заглушили тебе аппетит. Но организм у тебя, Маринка, судя по всему здоровый. Пробудил тебя голодом. И теперь ты проблему начнешь усиленно заедать, а завтра задницу нажрешь и на морде не тридцать шесть, а все сорок шесть появятся. - Спасибо, подруга. Я благодарна тебе за беспокойство, но на этом достаточно. Я сама все понимаю, все осознаю, поэтому ты за меня больше можешь так не переживать. Сорок шестой размер обязуюсь сохранить, Бунина вышлю по почте. Пока. - Обиделась? - Обиделась… - Мариш! Прости. Я не хочу ссориться, но мне кажется, ты теряешь время. - Тебе кажется. - Это все, что ты можешь мне сказать? - Это все, что я хочу сказать. Алеся, не надо пытаться меня разозлить и надеяться, что в злобе я пойду кому-то что-то доказывать. Я больше никому ничего не хочу доказывать. Я еще не переболела, не пережила своего унижения, поэтому пока не в форме. Но даже в таком состоянии я не собираюсь полностью себя перекраивать. Мне тридцать шесть. Я сложившаяся состоявшаяся личность. И если пришло время править гастарбайтерам, это еще не значит, что я должна забыть все то, чему меня учили, что я нарабатывала и отрабатывала годами, что я создавала своими руками, и что по уровню на порядок выше предлагаемого мне сейчас. У них нет понятия о процессах, у них нет ничего, кроме крысиного чувства грызть и загрызть конкурента. Но наивно полагать, что я поползу на брюхе, соглашусь работать на любых условиях. Я найду свое место и дождусь своего времени. А злить меня не надо, потому что разозлюсь я не на себя, а на тебя. - Маринка. Я все о тебе знаю, но я была без работы, у меня есть опыт хождения по собеседованиям. Сначала все кажется временным, потом вызывает беспокойство, а потом уже косятся работодатели – слишком большой перерыв в работе. - Я знаю все это очень хорошо, поверь. Но я еще раз говорю тебе – мне надо прийти в себя и решить, что дальше делать. Не факт, что я вернусь в профессию. Тем более у меня ее нет. Кто я - помощник руководителя, начальник управления? Управления чем? Это ведь не профессия. Это внутреннее содержание. Знаешь, я выросла из роли помощника в тридцать. Я стала тогда хорошим помощником. Вернее помощником-то я стала плохим. Я поняла, что могу подменить руководителя, что принимаю решения быстрее, ставлю задачи более четко. Я не готова была бы стать первым лицом ни в одном деле – я не предприниматель. Но что касается работы в большой системной организации, я понимала как настроить работу лучше своего босса. Нам стало тесно вдвоем. Претендовать на его место мне в голову не приходило – не мое. Поэтому я взялась руководить своим направлением. Ты права, ни кадровую работу, ни делопроизводство воспроизвести одна в полном объеме в организации я сразу не смогу. Как говорится, в поле я не работала. Но как это организовать, как оптимизировать работу, как применить то же трудовое законодательство в конкретной непростой ситуации – здесь я дам сто очков вперед многим. Так что, милая Алеся, сложившаяся ситуация спровоцировала во мне внутренний кризис, который я сейчас героически переживаю. Дай мне возможность это пройти. И еще для полной ясности - Иржик останется в своей Чехии, потому что это тоже из моей докризисной жизни. У нас ничего не вышло. Мы слишком разные. В обычном состоянии меня это не сильно беспокоило. Для анализа не хватало времени, желания, и мне казалось, что у нас все как у людей. А в последнее два месяца была возможность задуматься. Ему я уже все сказала… - Марин, я пойду, пожалуй. Я тебе, видимо, больше не нужна. Марина обняла Алесю: - Алеська! Нужна ты мне, всегда нужна. Но у меня сейчас такой период – помочь себе могу только сама. Ты уже прости. Ушла Алеся. Марина вымыла посуду на кухне, выбросила недоеденное пирожное – а вдруг и правда не удержит сорок шестой размер? Это, пожалуй, единственное, что Марина могла сейчас контролировать. Подумала о малокалорийной диете. Помидоры? О господи, только не это!.. * * * Звук падающих капель услышала не сразу. - Что-то капает? – медленно произнесла вслух, пытаясь одновременно оживить новый образ существования разговором самой с собой и осознать происходящее в квартире. – О, бог ты мой! Залили! Марина уставилась на потолок. Огромное мокрое пятно не удержало свою позднюю «беременность» и проливалось теперь активным потоком с потолка и по стене в коридоре. Марина кинулась спасать свою сумку, туфли, босоножки почти новые, но уже сильно намокшие. - Мама дорогая! – Марина ворвалась в ванную. Подхватив полы халата, решительно кинулась за тряпкой. Мягкие меховые тапки тут же намокли и отчаянно взъерошенные выскочили из-под ног. Марина со всего маху плюхнулась на мокрый пол, больно ударилась бедром и локтем. Под ванной беспредельно намокшая лениво возлежала тряпка. От нее уже ничего не зависело. Марина подняла намокшее тело. Локоть саднил, хотелось пожалеть себя, но не было времени. Не снимая мокрого халата, Марина позволила себе только отжать предательски покинувшие ее тапки, натянула их и рванула наверх. Два настойчивых звонка не возымели действия. Марина принялась колотить, что есть силы. И когда почти отчаялась пробиться в квартиру виновников потопа, щелкнул замок, на пороге появилась странная полусонная очень немолодая мадам. - Вы меня затопили! У меня вся ванная и коридор в воде! – Марина старалась оставаться интеллигентной и говорила повышенным тоном, но до ора еще не опустилась. Мадам хлопнула маленькими глазками, даже как будто улыбнулась слегка и с неожиданной проворностью захлопнула дверь. Марина оторопела. Постояла немного в надежде, что тетка откроет дверь, но из глубины ее квартиры не доносилось никаких звуков. - Она что, досыпать пошла? - Марина не верила сама себе. – Дама, откройте сейчас же дверь! Вы понимаете, что затопили мою квартиру? Тьфу, вот дура - ну, какая она дама? Она, по-моему, даже не поняла, что произошло, - Марина вдавила кнопку звонка. - Женщина, откройте немедленно! Откройте или я вызову милицию! - Милиция потопами не занимается, - старческий голос из-за двери окончательно вывел Марину из равновесия. - Да Вы что, так и стоите под дверью? Перекройте воду! - Вы меня оскорбили. Вы сказали «тьфу, дура». - Это неподражаемо! Я себе, слышите, себе сказала. - Но ведь Вы усомнились, что я дама. Вы сказали «ну какая она дама». Это неуважительно, я не заслуживаю такого отношения. - Открой, старая швабра, не то я сейчас тебе топором всю дверь вынесу! – Марина взревела так, как не ожидала бы от себя ни в одной прогнозируемой ситуации. Дверь послушно открылась. Заинтересованный глаз уставился на Марину. Ждать более не было возможности. Марина влетела в прихожую. Вонь, старческий омерзительный тошнотворный запах запущенного дома с изрядной долей корвалола ударил в нос. Марина задержала дыхание, изо всей силы дернула ручку двери на себя и воочию увидела причину своего несчастья. В наполненной до краев ванне давно исчерпал себя объем вместимости, вода лилась беспрепятственно, затопляя берега, набросанные в углу непонятного назначения тряпки, грязные старые полотенца и еще какие-то хархары – не то пододеяльники, не то пледы. Марина закрутила до упора кран, вытащила пробку из ванны, схватила первую же попавшуюся тряпку, отжала, что было мочи, и принялась собирать с пола воду. Работала быстро, торопясь хоть что-то спасти от затопления. Вниз-вверх, вниз-вверх. Спина ныла нещадно, Марина все выжимала и выжимала воду, а вода все не кончалась. В какой-то момент Марина поднялась перевести дух, обернулась. Мадам маленькой консервной баночкой пыталась черпать воду и аккуратненько выливать в унитаз. Смехотворно мелкая, видимо, килечная баночка не наполнялась даже наполовину, но старуха черпала и, похоже, считала, что делает благое дело. Марина хотела заметить едко, что «поздно пить боржоми, когда почки отказали», но поняла, что бабку этим не проймешь, только нервы опять взбаламутишь. Согнулась и снова продолжила «мелиоративные» мероприятия. Домой приползла чуть живая. Со стены коридора свешивались обои. - Сволочь! – Марина привычно, но, в общем-то, литературно выругалась, а произнеся вслух «имя» бывшего начальника почему-то именно на него переключила мысли, именно его опять посчитала виновником случившегося потопа. Почему? Да бог знает, почему. – Потому, вот потому, - зло повторяла Марина, собирая воду теперь уже в своей квартире. - Потому что он, верблюд безрогий, всю жизнь мне перекорежил. Из-за него я не купила себе нормальную квартиру. У него не нашлось оснований выдать мне ссуду. Всем прихлебателям, лизоблюдам нашлось, всей этой мерзкой своре, которая потом так же самозабвенно кинулась облизывать ботинки новым хозяевам, нашлось, а ей – Марине – ну никак не выкроилось. Не получилось у тебя, сволочь олигархическая, поддержать нормальных людей, которые работали на тебя, козла, столько лет. А теперь живет сверху божий одуванчик, потому что в этом доме только такие и живут, и ничего не сделаешь. Взялась топить, так теперь не остановится, – Марина еще долго бурчала и булькала как закипающий чайник, но худо-бедно собрала воду, отжала в последний раз тряпку, расстелила ее на пороге и без сил заползла на диван. Спина ныла, сводило руки, в голове молотом стучала кровь, ног Марина просто не чувствовала. Но и пяти минут не удалось полежать. Настойчиво, просто вызывающе настойчиво прозвенел дверной звонок. - Открывайте, вы нам всю квартиру затопили! Марина с трудом поднялась и потащилась открывать дверь. Предстояло объясняться с нижними соседями. - Я еще раз повторяю, что меня саму залили сверху. Я сначала там целый час убирала воду, потом столько же у себя. – Марина почти отрешенно говорила и говорила очевидный и ясный, с ее точки зрения, текст, пока, наконец, не вслушалась в стенания супружеской пары снизу. - Кто говорит, что ничего не знает о потопе? - Соседка сверху показала нам, что у нее все сухо, и она слыхом не слыхивала, что у кого-то залило квартиру. До Марины дошло, что «старая спекшаяся груша» из верхней квартиры сваливает на нее всю вину. Марина второй раз за день влетела на верхний этаж. Снова, не стесняясь, забарабанила в дверь и снова наткнулась на абсолютную тишину – старуха затаилась. - Вам этот номер так не пройдет! Хватит прятаться от ответственности! Открывайте немедленно. - Вы не смеете так разговаривать с пожилым человеком, - супружеская пара, оказывается, подтянулась вслед за Мариной. - Я смею, слышите, смею! Я в грязи и вони ее квартиры убирала воду чуть не час. Не успев перевести дух, спасала свою квартиру. У меня болит спина, свело руки, а эта чучундра свалила на меня всю вину и прячется сейчас за дверью. Марина поняла совершенную глупость своих действий, ухватилась за рукав «соседского» супруга, потянула его вниз. За ним, конечно, потащилась жена. Парочка, видимо, и по дому перемещалась дуэтом. Во всяком случае, пока Марина их наблюдала, союз был неделимым. Она открыла дверь своей квартиры, впихнула соседей впереди себя и, потрясая от бессилия руками, попыталась привлечь их внимание к отделившимся от стены обоям, насквозь мокрому потолку, белым меловым потекам. - Но ведь надо же было что-то делать! Вы должны были предупредить нас, что надвигается потоп, - супруг пытался выразить что-то глубокомысленное. - Я не Ной, - Марина без сил опустилась на пуфик в коридоре. Из нее словно воздух выкачали. Соседи еще потоптались, пытаясь вызвать в Марине чувство вины. Поняли, что она их не слушает, и нерешительно вышли. Закрывая дверь, супруг предупредил, что все-таки им проще будет подать в суд на Марину, а уж она может привлечь к ответственности соседку сверху. - Подавайте, - Марине было все равно, что будут предпринимать эти «сиамские близнецы». Она захлопнула дверь, дотащилась до дивана и, наконец, легла, вытянув ноги. Возможно, даже уснула ненадолго. Разбудил странный царапающий звук. Скреблись во входную дверь. - Ну, кто там еще? – вставать не было сил, но звук не прекратился. Встала, поплелась в коридор, взглянула в глазок. Святые суслики, мадам сверху! Марина резко распахнула дверь. Мадам тряслась, как овечий хвост. - Вы так страшно кричали, соседей привели, я побоялась открывать. Вы что-то опять от меня хотели? - Я хотела? Вы ведете себя недостойно! Вы ввели в заблуждение соседей, сказав, что ничего не знаете о потопе. Они собираются подавать на меня в суд по Вашей вине. - Но они спросили, сухо ли у меня. Я сказала, что сухо. Может, это уже Вы их залили. Откуда я знаю? - Это просто наглость! Вы испортили мне квартиру, Вы залили мне коридор, ванную. Я дважды убирала последствия Вашей разрушительной деятельности – сначала в Вашей квартире, потом в своей. И теперь Вы являетесь ко мне и обвиняете меня! Неописуемо! Я сама подам на Вас в суд, слышите, завтра же подам. - Да, да, я слышу. Соседи подадут на Вас в суд. И, знаете, будут правы. Ведь Вы их, наверное, сильно залили. Я сейчас схожу к ним и посмотрю. - Убирайтесь, немедленно убирайтесь! Вам так этот номер не пройдет, – Марина заверещала как базарная баба. Никогда в жизни она не позволяла себе ничего подобного. Она не узнавала себя, но кричала и хотела кричать еще громче, еще сильнее. Ей хотелось криком до смерти напугать эту мерзкую старуху. - Какая Вы нервная. Вам надо заваривать корень валерианы и употреблять на ночь. Марина вдруг остановилась. Правда, что ж она орет как сумасшедшая? Что с ней? Стало неудобно, стыдно, несказанно стыдно за себя. Марина повернулась, зашла в квартиру, захлопнула дверь и поняла, что сегодня опять четверг. Несмотря на бешеный взрыв эмоций, за который Марине было весьма неудобно, и две таблетки успокоительного, уснуть она не могла часов до пяти утра. - У меня точно депрессия. Алеська права. У меня расшатаны нервы. Я постоянно хочу есть, плакать, а теперь и орать. Хуже всего, что я хочу еще и убить – сначала бабку, потом соседей снизу, - Марина говорила вслух, чтобы как-то контролировать себя и свои действия. * * * Утром она позвонила Алеське и попросила после работы приехать. Алеська никогда не считала работу основным делом своей жизни. Как уж умудрялась – неизвестно, но всякий раз, когда бы ни понадобилась ее помощь, Алеська умела закосить невыносимую мигрень, желудочные колики или жуткое горе по причине кончины любимой родственницы. Короче, она была подругой на все времена, как любила повторять Марина. Никогда не заставляла себя ждать и появлялась, невзирая ни на какие обстоятельства. - Что стряслось, подруга? – Алеся с порога вцепилась в Марину и принялась разглядывать ее со всех сторон. – Чем это у тебя пахнет, как в бане? - У меня и есть баня. Посмотри наверх, - Марина подняла глаза к потолку. - Иезус, Мария! Это за что ж тебя так? Там дееспособные есть? - Алеська, там бабка ненормальная. Но дело не в ней. У меня маниакальный синдром. Я сначала думала депрессия, но эта стадия со вчерашнего дня уже прошла. Сегодня синдром. - Что ты мелешь, диагнозы она взялась ставить! Говори толком. - Алеська, я ее убить готова. И этих, снизу, тоже. - А нижних-то за что? - Их в первую очередь. Они на меня в суд подают, - и Марина более- менее внятно изложила события вчерашнего дня. Алеська выслушала, приказала оставаться дома, сходила сначала вниз, долго там беседовала, как умеет беседовать только Алеська. У нее всегда находились слова сообразно обстановке. Сегодня Алеся не разменивалась на реверансы. С этим контингентом разговор шел конкретный, деловой. Алеся объяснила, что последует за их неадекватным желанием обратить взыскание на безвинного человека. Рассказала, видимо, в красках, так как после этого соседи снизу больше не докучали Марине. Потом Алеська взялась за бабку. Правда, та оказалась на редкость крепким орешком, оборону не сдала и дверь не открыла. Тогда Алеся смоталась в ЖЭУ, притащила тетку-смотрителя и слесаря. Был составлен акт, засвидетельствован факт «обильного затопления квартиры через верхние перекрытия», после чего комиссия пошла разбираться наверх. Мадам выманивали долго. Алеся, зная из рассказа Марины, сколь находчивой является бабка, предусмотрительно молчала. В конечном итоге мадам приоткрыла дверь и выглянула в подъезд. Тут Алеся проявила проворство и всунула ногу в проем двери. Мадам силой выволокли на лестничную площадку, оттеснили от двери, проникли внутрь и, исползавши под ванной, зафиксировали не только наличие сырости, но и «нарушение гидроизоляции вследствие самостийных сантехнических работ». Бабка попала. Сделав реальное дело во имя спасения подруги, Алеся мимоходом провела Марине короткий сеанс психотерапии, поела так же вкусно, как накануне, и собралась уходить. - Алесь, спасибо тебе за все, - Марина, уже успокоившаяся было, снова скуксилась. – Это все четверг. Мне патологически не везет по четвергам. А еще в гороскопе сказано – день ваших надежд, ваших достижений, просто ваш день – четверг! - Ну и что? У меня все дни такие. - Нет, Алеська, ты не понимаешь. Меня и уволили в четверг, и раньше все неприятности были по четвергам, а теперь этот потоп. - А что потоп? Он-то причем? - Да притом. Ведь вчера тоже был четверг. - Маринка, ты, конечно, можешь и дальше продолжать свою заунывную песню про дни недели, но боюсь тебя разочаровать. Вчера была среда. - Врешь! - Среда, точно тебе говорю. А вот как ты сказала сейчас «врешь» - это уже живой человек в тебе проглядывает. Давай, девушка, подумай на досуге. Хоть вчера ты и строила из себя уверенную даму в возрасте чуть за тридцать, но я тебе скажу. Возьмись за себя всерьез. Ты в обиде, в усталости, в общей ли злости просидела взаперти два с лишним месяца. Вчера тебе хватило сил быть ироничной и даже строгой со мной. Но это плохой показатель. - Ты бы слышала, как я орала, когда меня залили. - Орать, Маринка, ори. Но если ты не осознаешь, что с тобой происходит, еще через два месяца ты не сможешь ни работу найти, ни себя защитить, ничего. Я понятно выражаюсь? И не пытайся мне что-то доказывать. Я смотрю на тебя не только как подруга, но и как психолог. Ты не просто не в своей форме, ты сломлена. Причем не твоими бывшими боссами – сама собой. Тебя гложет обида, гордость и полное нежелание меняться в новых обстоятельствах. Это называется гордыня. - Вчера ты говорила про чревоугодие. - Вчера я была терпимее, щадила тебя. Сегодня в списке твоих грехов гордыня в приоритете. Пока, подруга. Завтра позвоню, - и Алеська ушла, оставив Марину в состоянии самопознания и самооценки. * * * Пятничным утром Марина поднялась относительно рано, взялась за уборку, которую не делала недели две точно. Параллельно замочила белье, испекла оладьи. Все это было из ее прежней почти забытой жизни. Алесины слова пробили небольшую брешь в сознании Марины. Подруга в чем-то была права. Никогда прежде Марина не жаловалась на истеричность характера, нервозность. Наоборот была спокойна, уравновешена. Ей хватало сил справляться практически с любой ситуацией. Бывали, конечно, и слезы. Но больше так, для очистки организма. А взрывов неконтролируемой агрессии, безудержных рыданий, этой вязкой апатии Марина не испытывала ранее никогда в жизни. Что изменилось? Не может найти работу – могла, если бы хотела. Уж положа руку на сердце, даже из тех вялых попыток было два более- менее реальных предложения. Нашла повод отказаться? Именно нашла повод. Тут Марина позволила себе задать прямой и очень больной вопрос – а если бы вынуждена была за кого-то отвечать, за ребенка, например, имела ли право отказаться от работы в таких условиях? Вопрос прямо под дых, в солнечное сплетение. Действительно, а если ребенок, которого надо кормить, содержать, которому нельзя показать свои сомнения, переживания, растерянность? Когда он в тебя верит, ищет в тебе защиты – как быть? Ответ был очевиден. Марина не стала обманывать саму себя, тратить время на долгие рассуждения по этому поводу. А раз так, то, девушка, все остальное от лукавого. Права Алеська. Звонок в дверь заставил выбраться из пучин самокопания. - Наверное, Алеська с актом человеколюбия, – Марина открыла, не глядя. На пороге стоял крупный с простоватой мордой парень. - Мы тут тебя затопили маленько. Я посмотреть пришел, чё, да как. - Ну, посмотрите. - Да, нехренастенько полили. Это бабулька уснула, а про воду забыла. Но с нее чё возьмешь? Марину начала почему-то раздражать его улыбочка, уменьшительно- ругательное «нехренастенько», эти «маленько», «бабулька». У парня были недобрые глаза, тяжелый, разработанный жвачкой подбородок, и разбитые костяшки пальцев, поэтому все остальное с образом не вязалось. - А в принципе нормально. Побелишь, обои приклеишь и все как новенькое. - Белить я ничего пока не собираюсь. Тут еще отмывать сколько! – Марина указала на потолок, где зеленели наплывающие друг на друга разводы. - Ну, сейчас не хочешь, потом побелишь. Проблем нет. Я-то думал здесь не весть что. - А здесь именно оно и есть. Платить собираетесь? - Я что, похож на олигарха? Бабка залила, брать с нее нечего. Вопрос- то житейский. Ты не грейся, высохнет до конца – не видно будет. - То есть платить, значит, бабка будет. Тогда ты зачем пришел? - Поговорить. Ты же сама себе не враг. Чё уперлась-то. Я тебе по- соседски говорю, не нервничай и будешь жить спокойно - Я и так живу спокойно. - Пока. - А ты что, угрожать будешь? - Не смеши. Я счас дверь закрою, и куда ты денешься? - Парень, иди пока я не разозлилась. Вопросы решу без тебя, но угрожать ты мне взялся зря, – Марина вся напряглась. Действительно, закроется сейчас с ней в квартире и ори-заорись. Если даже просто по лицу ударит… Лапищи как у молотобойца. - Тетка, я тебе все сказал. Будешь в суд подавать, мало не покажется. Обещаю лично, - омерзительная улыбочка по-прежнему не сходила у парня с лица, но не стоило сомневаться, что он действительно готов разобраться с Мариной по-своему. - Разговор закончен, - сегодняшнее философское утро настроило Марину на решительные действия. Непонятно с чего она проявляла упрямство именно на этом неприятном парне. Утром задачи себе ставила – не давать больше себя в обиду, но это касалось работы. Сейчас она напрасно рисковала. Марина взялась за ручку двери – обсуждать больше нечего. Парень слегка придержал дверь, так, едва подставив руку. Марина напряглась и с силой попыталась настоять на своем. Когда почувствовала, что дверь не двигается с места, подняла на парня глаза. Увидев растерянность и бессилие в ее взгляде, парень опять улыбнулся одними губами, также мгновенно стер улыбку с лица и убрал руку. Без упора дверь легко захлопнулась, утянув за собой и Марину. - Сволочь! – только и нашлась она. С определениями у нее всегда было скудно – в основном «сволочь», но раньше помогало. Сейчас хотелось бы выразить как-то ярче. Марина старалась взбодрить себя, но по телу шла нервная дрожь. Что ей взбрендило упираться с этим парнем? Она изначально знала, что никто и ничего платить не будет. Но то, что парень и не собирался предлагать ей как-то уладить конфликт, Марина отнесла к разряду все того же пренебрежительного к ней отношения, которое демонстрировали бывшие начальники. Посидела немного, потом все-таки поднялась, домыла пол, вытерла пыль. Громкий глухой звук сверху заставил вздрогнуть. Как будто мебель уронили. - Псих, - подумала Марина. Ей сразу представилось как парень с тугими бицепсами и квадратной мордой пнул какой-то стул, и тот с грохотом полетел на пол. Марина вышла в коридор, посмотрела на потолок, как будто ждала, что опять ее начнут заливать. Нет, все сухо. Но глухой звук сверху снова повторился. Теперь он послышался не в центре комнаты, а где-то ближе к стене. - Да что он там делает, придурок? Марина вдруг подумала о старой мадам. Она-то дома или нет? Наверное, если дома, то ей страшно наблюдать бесчинства этого идиота? Ее-то он хоть не трогает? Марина испугалась уже одной этой мысли. А вдруг, правда, бабка там? Прислушалась, но никаких звуков больше не доносилось. Тишина немного успокоила. Марина уселась перед компьютером и снова просмотрела все известные сайты с вакансиями. Новых предложений было маловато, но были. Она несколько раз перечитала свое резюме, вспоминая Алеськины слова, и, наконец, порезала его основательно. Убрала всю эмоциональность и ненужные «суждения автора». Добавила больше характеристик работы и описаний собственных достижений. В общем, получилось конъюнктурнее. Отправила по всем выбранным адресам. Это была маленькая новая вешка в ее жизни. Маленький поворот. Марина постаралась быть более ответственной и сдержанной в принятии решений. Как ни странно именно это позволило ей ощутить удовлетворение от прошедшего дня. Впервые за последнее время вечер Марина провела у телевизора. Смотрела всякую дребедень, но не раздражалась. Пролистнула только Жванецкого – обычно с удовольствием его слушала, но сегодня решила не будоражить в себе сатирическое начало. И без того с трудом работала над собой. Уснула сразу, успев перед сном подумать только, что день прошел в целом неплохо. Но причинно-следственную связь выстроила странно и очень лично: «Это потому, что не четверг». * * * Не четвергом были и последующие суббота, воскресенье, понедельник, вторник, среда. С утра в четверг позвонили по поводу ее резюме. Кто бы сомневался. Марина, осознанно пытаясь обмануть судьбу, договорилась на встречу в пятницу. Пришлось идти в магазин за краской для волос. Надо было привести себя в человеческий облик. Марина составила список продуктов, перечень попутно решаемых дел и вышла на улицу с нотой раздражения. Ее вывел из себя тот факт, что она, как полная дура, сидела почти полчаса и не могла собрать вместе мысли. Никогда раньше при всей своей занятости не составляла она список, что сделать и куда зайти. А тут мозги никак не сгоняли мысли в одну кучу. Расслабление последних трех уж месяцев, отсутствие всякой тренировки ума Марина диагностировала впервые как полное отупение. Что она завтра на собеседовании будет вещать? С трудом связывать слова в предложения? Вышла из дома и решительной походкой направилась к банкомату. Простое получасовое, ну, может, чуть больше предстоящее собеседование заставило предпринять целую серию подготовительных мероприятий. Разозлившись на себя с самого утра, Марина решила взяться за активное восстановление навыков. В самую первую очередь пошла в парикмахерскую. Хватит заниматься самодеятельностью, самостоятельно и, главное, непрофессионально красить волосы. Марина села в кресло и объяснила парикмахеру, что хочет иметь на голове нечто новое и более яркое. Но когда стали выбирать цвет, решительность ее поубавилась. Средних лет парикмахерша, сама не в лучшей форме, с отросшими корнями и усталым равнодушным лицом готова была согласиться на любой выбранный Мариной цвет. Ей по большому счету было все равно за исключением пепельного блондина, который никогда и ни на ком не получался пепельным, а проблем с ним было мама не горюй, что называется. Марина видела и незаинтересованный взгляд, и усталость в глазах и носогубных складках «мастера» парикмахерского искусства. Наверное, раньше не пошла бы к такому мастеру вовсе. Но сегодня она восстанавливала навыки общения, ей надо было переломить ситуацию в свою сторону. Самой себе надо было. - Вы утомились от таких клиентов как я? - Да нет, все клиенты одинаковы, - парикмахерша была спокойна и невозмутима. - Наверное, Вы правы. Каждый приходит с желанием стать принцессой, но что хочет и как представляет себе эту принцессу ни описать, ни объяснить не может. А если бы сейчас Вас не беспокоили домашние проблемы, если бы я была у Вас единственной клиенткой, и Вам просто хотелось бы сделать что-то необычное, что бы Вы сделали с моими волосами? Парикмахерша немного более заинтересованно посмотрела на клиентку: - Покрасить, конечно, не мешало бы. Не знаю, чем Вы красили их раньше, но сейчас цвета смешались, общий тон утерян, надо выровнять цвет. Потом, может, добавить второй для создания объема. - А цвет, цвет какой? Я раньше брала разные оттенки темного блондина, потом ударилась в светлые оттенки. Но, мне кажется, это все уже приелось. - Скоро осень. Не хотите попробовать цвета поярче? Что-то из осенней гаммы. Не рыжий, нет. Но глубокий оттенок красного дерева, а в дополнение сделаем мягкое мелирование – несколько тонов светлее, но резкого контраста не будет. Деликатный такой переход тонов. Знаете, я когда-то видела в комиссионном итальянский сервант. Всю жизнь о таком мечтала. Хоть мне и некуда его ставить, не с чем его соединить, но более красивого цвета дерева я больше не встречала, - парикмахерша увела глаза вверх, вспоминая, очевидно, свою утраченную мечту. - Вот давайте «сервант» и попробуем. Парикмахерша улыбнулась, оценив Маринину шутку. У нее действительно стало почему-то легче на душе. Ни пьяница и бабник муж, ни администратор Галина Михайловна, изо дня в день прикапывающаяся к ней по поводу и без, ни отсутствие в данный момент денег на новую газовую плиту не волновали уже так сильно, как утром. Она вспомнила об итальянском серванте, который когда-то в начале перестройки увидела в комиссионном. Мебель там была вся как из дворца – сверкающая, на изогнутых ножках, с инкрустацией. Домой такую и не поставишь – в хрущовке и в соседстве с тахтой, ободранными креслами, завешанными старыми покрывалами, что ей делать? Но сервант из красного дерева, сложного живого цвета, с закругленными стеклянными боковинами, небольшими ящичками для мелочей, с зеркалами на задней стенке навсегда запал ей в душу. Даже среди собратьев он был лучшим. В нем не было громоздкости комодов, основательности и глубины огромных плательных шкафов. Он не был столь легкомысленным, как стоящие рядом банкетки, бюро, круглые и овальные столики. Он был сам по себе – элегантен, неповторим, изыскан. Мечта! За воспоминаниями о несбывшемся, парикмахерша смешала краски, ловкими движениями нанесла на волосы, упаковала голову, как мебель при переезде. Марина сидела, молча, безропотно и доверчиво, ожидая увидеть воплощение чьей-то мечты на своих волосах. Дважды голову мыли, потому что парикмахерша добавляла какие-то оттенки к своей работе, и администраторша уже недовольно смотрела в ее сторону: «Что столько возиться? У них не салон все-таки!» Но парикмахерша творила, не обращая внимания на злобную бабу. - Я немного подстригу Вас. Надо форму придать и объем. - Стригите. Меняться, так кардинально. Стрижка заняла еще минут тридцать. Впервые с Мариной работали столь основательно. Раньше она бывала в разных салонах. Предварительная запись, предложение кофе, долгое обсуждение тонов и оттенков. А на выходе – то, что сейчас диктовала мода. Никакой привязки к типу лица, никакого индивидуального отношения к клиенту. Причем удивительно – менялась мода, а с ней полностью забывалась и форма стрижки прошлого сезона. Объяснить, спустя год, что ты хотела бы изобразить на голове «Бабетту» было нереально. Тебе прилизывали челку ко лбу, и как бы ты ни упрашивал придать ей объем, немного начесать и приподнять затылок – бесполезно. Лучшее, что удавалось сделать дома – заново вымыть волосы и привычно уложить их феном и лаком. В худшем - работать было просто не с чем – филирование срезало все необходимые для объема слои волос, и ты вынужденно «обрастал» около месяца, ненавидя свой новый придурковатый образ. Марина задумалась и так глубоко ушла в свои мысли, что не заметила момент, когда парикмахерша сняла с нее накидку, наклонилась и, обращаясь к Марине через зеркало, тихо спросила: - Ну, как? На глаза навернулись слезы. Не то чтобы Марина увидела неописуемую красоту, но увидела себя – новую, стильную, яркую и даже дерзкую. И, честно сказать, как никогда красивую. - Как Вас зовут? - Нина, - парикмахерша была смущена, но очень довольна работой. Подумала и добавила, - Ивановна. - Спасибо, дорогая Вы моя, Нина Ивановна. Вы не представляете, что сегодня сделали для меня! - Да, ладно, - Нина Ивановна смутилась еще больше, но результат давал основания не умалять своих достоинств. – А вообще-то здорово получилось, сама не ожидала. - Буду заходить к Вам, ладно? Меня Марина зовут, Дмитриевна, но можно просто Марина. - Тогда меня Нина. Брусницына. Вы звоните заранее, а будете записываться скажите, что Марина Дмитриевна, «красное дерево». - Я лучше скажу «сервант», - и обе засмеялись. Недовольная администраторша нервно постучала по столу: - Нина, клиентов полный зал, давайте, закругляйтесь. Но, увидев результат Нининой работы, немного смягчилась. Непонятно, правда, по отношению к кому больше – к Нине или клиентке. - А ничего получилось, оригинально. Может, и мне что-то новенькое сделать? Нин, слышишь? Нина вся внутренне подобралась. Марина видела, что здесь какие-то свои отношения, своя тема. Но Нина поборола в себе протест: - Можно, Галина Михайловна. Надо только цвет поинтереснее подобрать. - Ладно, Ниночка. Завтра же ты на смене? Я с утра к тебе никого ставить не буду, меня покрасишь, пострижешь, - Галина Михайловна распоряжалась хозяйкой, но, увидев Нинин взгляд, позволила себе некоторое послабление, уступку в адрес узурпированных. – Ты не бойся, план сделаешь. Я тебе помогу. А сейчас все, Нина, работай. Нина быстро попрощалась с Мариной, и, как показалось, благодарно улыбнулась ей на прощание. Что уж там происходило за кулисами, догадаться трудно. Но у Нины явно происходили серьезные перемены – в лице, в отношении, даже в походке. Она пошла работать, совершенно по-другому, по-человечески тепло пригласив в кресло очередного клиента. Гулять, так гулять! Марина зашла в магазин женской одежды и купила новую блузку. Вот просто так вошла, увидела и поняла, что это ее блузка - цвета шампанского, с красивыми воланами на груди и рукавах. День складывался удачно. Она успела заплатить за квартиру, Интернет, купила продукты. Ничего, что денег ушло на все много. Сегодня это было не расточительство, не просто траты – терапия, интенсивная жизненно необходимая терапия. * * * Солнце слепило глаза. Оно давно покинуло точку зенита, пряталось за крышу Марининого дома, и напоследок особенно ярко скользило лучами по листьям кленов и Марининым волосам. Клены будто удивились сочности их цвета. Опередила! Заиграла осенними красками, не дождавшись собратьев. Поднявшись к квартире, Марина с удивлением увидела верхнюю соседку. Та будто ждала ее появления. - Здравствуйте, я к Вам. - Ко мне? Бывают иногда у женщин такие дурацкие вопросы. Говорят тебе «я к Вам». Что непонятного? Это из той же серии, когда, набрав телефонный номер Алеськи, Марина всякий раз спрашивала: «Алеська, ты дома?». Ну а где еще, если ты домой ей звонишь? Марина сама понимала эту несуразность, но когда звонила, ничего другого на ум не шло. И снова произносила: «Алеська, ты дома?». - Заходите, - общаться с пожилой мадам Марине не очень хотелось, но отказать не позволяла воспитанность. - Нет, Вы знаете, давайте здесь поговорим, совсем немного. Я не буду заходить. Марина попыталась объяснить, что сумки тяжелые, но бабулька так жалостливо смотрела на нее, что пришлось поставить пакеты на пол у двери. - Я Вас слушаю. - Спасибо. Я вот сначала хотела бы предложить Вам настойку валерианы. Вы не сердитесь, она действительно успокаивает нервы и щадит сердце. - Это лишнее. Поверьте, что только события, выходящие из ряда вон, выводят меня из равновесия. Но во многих случаях это нормальная реакция. Так я слушаю Вас. - Я Вас тут немного залила. - Ну, положим, не немного. - Это в прошлый раз не немного. Марина только хотела открыть рот, чтобы настоять на своей точке зрения – залила много и даже очень много. Но вдруг до нее начал доходить смысл сказанного. - Что значит в прошлый раз? Вы снова меня залили? Бабка не успела вымолвить ни слова в защиту. Марина достала ключи и принялась судорожно бороться с замком. Ключ проворачивался, дверь не открывалась. Соседка сверху пыталась что-то при этом говорить, но Марина не понимала, что и зачем. Наконец, замок открылся. Картина та же – потоп. Не просохший с прошлого раза потолок просто не выдержал второго надругательства и без сопротивления сдался наступающим потокам воды. Судя по лужам в коридоре, действительно, новое наводнение было чуть легче предыдущего, но для Марины ущерб стал невосполнимым. В воде барахтались австрийские туфли на высоком каблуке. Ее гордость, ее удачное вложение средств, необходимый предмет гардероба к ее завтрашнему собеседованию. - О, господи! Что же Вы наделали? – Марина кинулась к туфлям, вытащила их из лужи. Вода стекала по красивой змеиной коже. – Сколько они так пролежали? - Кто? – пожилая мадам заинтересованно заглядывала в квартиру. - Да туфли, кто! - Я не знаю. - Как не знаете? Когда Вы меня залили? - Дело в том, что я уходила в магазин. Сначала за хлебом, но там, на углу, продавали неплохую капусту, поэтому я…, - мадам пыталась быть обстоятельной и последовательной. - Да плевать мне на Вашу капусту! Когда Вы из дома ушли? - Я ушла в час пополудни, но вода еще не лилась на пол. Я бы услышала. - Лучше бы Вы увидели. Боже ты мой, ну в чем я завтра пойду? - Вы куда-то собирались? Да, теперь я вижу, у Вас прическа новая. Вам очень идет. - Мне надо было завтра обязательно быть в одном месте. Ну, за что мне все это? - Поверьте, я не хотела Вас так расстроить. Если до этого момента Марина разговаривала, по сути, сама с собой, то теперь она повернулась к соседке и будто впервые увидела ее. - Да Вы теперь себе валерьянку купите, ведро! Что Вы надо мной издеваетесь? Что Вам от меня надо? Парня этого, придурка толстомордого ко мне подослали. Угрожать еще вздумал мне. Да я с Вами судиться буду по полной программе. Вы мне не только ремонт, Вы мне страховку оплатите. Что Вам вздумалось на этот раз с водой делать? Что у Вас все стирается не к месту. Вы что не можете постирать, а потом в магазин собираться? Не можете, да? Старушка вся собралась в комочек, как птичка трясла головкой и клювом. Гнев Марины был праведным, потому она, молча, сносила все обвинения в свой адрес. Только крепче сжимала в сухоньких лапках настойку валерьянки. Марина перевела дух, желая продолжить поток своего возмущения. В этот момент из-за спины старушонки нарисовался ее «мальчик». Кем уж он ей приходился – внуком или племянником – неизвестно, но парень без стеснения подвинул бабку и всунул свою заинтересованную «будку» в квартиру. - Чё, опять? – у него тоже не нашлось слов. - Да не чё! Ты мне что-то вещал, что связываться с тобой не следует? Теперь я вам устрою судебную разборку. Ты мне по суду заплатишь, козел! У парня вмиг сузились зрачки, как у змеи. Он схватил Марину за руку, изо всей силы сжал запястье, так, что Марине показалось, хрустнула кость. - Ты кого козлом назвала, сука? Да я тебя порву! - Руку отпусти, гаденыш! Вдруг сзади вступилась бабка: - Олежек, отпусти девушку. Не смей ее трогать! Не смей, я тебе говорю! Олежек на секунду отвлекся, чтобы матерным выражением сбить бабку с хвоста. В этот момент Марина дотянулась до зонтика и, что есть силы, шмякнула Олежека по уху. Тот взвыл от боли, отпустил Маринину руку, отскочил в сторону: - Я тебе, б…., это припомню! - Вали отсюда, О-ле-жек! – Марина назвала его имя с таким презрением, что оно прозвучало невозможно оскорбительно, сравнимо с «козлом». Олежек взлетел к себе на этаж. Марина захлопнула дверь. Неприкаянной осталась только бабка на площадке. Марина кинулась к шкафу, вытащила газеты, набила бумагой носки туфель – вдруг поможет. Вернулась в коридор и снова, как несколько дней назад принялась вытирать пол и стены. Обои так и ходили под тряпкой. Марина психанула и рванула на себя всю обоину. Та легко подалась и упала на пол всем своим утяжеленным водой весом. Бешенство не проходило. А упавшие обои еще больше подстегнули Маринину злость. Она дотянулась до верха соседней полосы обоев и тоже с силой потянула на себя. Отстала и вторая полоса. Но ближе к полу порвалась. Тогда Марина оборвала и все оставшиеся на стене полосы, достала нож и, поддевая сбоку куски обоев, зачистила стену до конца. В пылу сражения Марина не сразу поняла, что наверху тоже идет зачистка территории. Так же как в прошлый раз падало что-то тяжелое, но теперь отчетливо слышались крики. - Сволочь! Он бабку что-ли вздумал бить? – Марина, наверное, не соображала, что делает. Нельзя было столь опрометчиво кидаться наверх. Но мысли поберечь себя, опасения – все осталось позади, не успевая за действиями Марины. Она схватила на кухне тяжелый деревянный молоток для мяса и понеслась к соседям. Вдавила кнопку звонка и не отпускала руку, пока рывком не распахнулась дверь. - Чё тебе надо, сука? – у парня было перекошенное лицо. От него разило мерзким козлиным потом. На морде прыгало бешенство. В глубине квартиры Марина увидела бабку. Та держалась рукой за косяк и вот-вот готова была сползти на пол. Что было бешенство Олежека по сравнению с вмиг взметнувшимся сверх всяких пределов уровнем адреналина в крови Марины. Она, ни слова не говоря, шарахнула парня по плечу деревянным молотком. Тот опешил, рука повисла плетью. Но на второй удар успел собраться, увернулся и вмазал Марине в челюсть. - Господи, спаси, - мелькнуло в голове. Удар был такой силы, что у Марины замелькали мушки в глазах. При этом она отразила, что рука парня скользнула по касательной к ее скуле. Если бы удар был нанесен правильно, сознание уже простилось бы с Мариной. Медлить больше было некогда. Она еще сильнее сжала молоток, вмиг присела, и когда следующий предназначавшийся ей удар пролетел мимо цели, шандарахнула Олежку по голени. Найти более уязвимое место было трудно. Он взвыл моралом, схватился за ногу, а Марина закончила свою атаку вторым ударом по второму плечу. - Убью, … - Олежек не успел добавить традиционно необходимое ему в речи ругательство. - Это я сейчас тебя убью, понял, подонок? Выметайся из квартиры, козел! Пошел вон, скунс вонючий. Я сейчас в милицию позвоню. Тебя урода тут же упекут, не сомневайся. Что уж повлияло больше – безумные Маринины слова, руки, лишенные силы от ударов молотка, или сознание, что, правда, упекут, но Олежек, как был с тапках, выскочил из квартиры, а Марина без промедления захлопнула дверь. Только тут повернулась к пожилой мадам. Сейчас называть ее мадам было вряд ли уместно. Женщине было очень плохо. Она сидела на полу, прислонившись к косяку двери, и еле дышала. - Вы можете подняться? Я помогу. - Уходите к себе. - Вам врача надо! - Он или убьет тебя, или квартиру тебе подожжет. - А кто он Вам? - Племянник. Внучатый, кажется… Разбираться дальше не было времени. Марина позвонила в скорую, не обращая внимания не протесты старухи. В скорой долго пришлось объяснять что, да как. Ехать на бытовую драку, еще и к пожилому человеку они не хотели вовсе. У Марины самой силы были на исходе, но она нашла слова, чтобы выразить все свое презрение тетке на другом конце провода и настоять на выезде скорой. - Послушайте, я понимаю, что пожилой человек вас мало интересует. Умрет и бог с ним. Но когда-то и к вам – такой непоколебимой и уверенной в себе – тоже не приедет вовремя скорая. И ваши родственники будут просить, умолять, говорить, что вы сами всю жизнь проработали на скорой помощи, но именно в тот момент у телефона не окажется знающих вас людей, и помощь не придет. Вы думали об этом когда-нибудь? Так подумайте. И еще. Милиция сейчас едет (Марина врала на ходу). Первое, что я потребую зафиксировать, и что потом буду говорить в суде – это то, что вы отказались ехать на вызов. - Говорите адрес, - голос на том конце провода был недовольным. Его вынудили подчиниться. Марина назвала адрес… * * * - Деточка, не вызывайте милицию, не надо, - старушенция еле дышала, голос прерывался тяжелыми всхлипами. Марина испугалась, как бы соседка не скончалась до приезда скорой. - Вы успокойтесь, давайте пока приляжем. Вас как зовут? - Марина помогла соседке подняться и, придерживая, с трудом довела до дивана. – Надо хоть познакомиться, раз уж жизнь так тесно нас связала. - Марина Дмитриевна.., - надрывный хрип не дал пожилой женщине продолжить. - Вы молодец! А я, честно сказать, никого из соседей по имени отчеству не знаю. Целыми днями работа, прихожу поздно. Мало кого вижу. Так, здороваемся и только. А Вас как зовут? - Марина Дмитриевна, я хотела… - Вам, наверное, тяжело говорить. Вы пока полежите, сейчас скорая приедет, надо немного потерпеть. В дверь настойчиво позвонили. Марина кинулась в коридор, потому что уже не знала, как дождаться врачей - старушка и правда едва держалась на грани жизни. На всякий случай посмотрела в глазок. Суровая тетка в бирюзовой форменной куртке подняла руку, чтобы еще раз позвонить в дверь. Марина открыла, опередив ее. - Что Вы, девушка, себе позволяете? Мы что Вам, шутки тут шутим? Подъехали, подъезд закрыт. Вы бы хоть встретить потрудились. Безобразие! – и тетка решительно прошла в квартиру. - Как я могла Вас встретить? Тут женщине плохо совсем, - Марина уже не знала, как на всю эту грубость реагировать. Почему каждый норовит поучать ее? Почему ни у кого не хватает элементарного чувства сострадания и такта? - Больная где? – тетка вряд ли когда-то задумывалась о таких глупостях, как такт. Марина махнула рукой – что связываться без толку? Провела в комнату к соседке. - Фамилия, имя, отчество? Где полис? - Я не знаю. Я соседка снизу. - Но имя-то хоть знаете? - Не знаю. - Безобразие, вызывают неизвестно зачем. Ни имени, ни отчества. Больная, что с Вами, на что жалуетесь? – голос тетки был не просто противным. В нем явственно слышались ноты пренебрежения к старости, полного равнодушия к происходящему и особенно к тому делу, которое она, согласно клятве Гиппократа, была призвана вершить во имя страждущих. Она названия-то такого не слышала «страждущие». Кому она и когда клялась? Да никому и никогда. - Марина Дмитриевна, - едва прошелестела старуха. - Что, Вы что-то хотите сказать? – Марина наклонилась почти к самому лицу соседки. - Женщина, выйдите пока в коридор что ли, работать мешаете, - фельдшерица что-то строчила, корявым почерком заполняя необходимые бланки. - Она что-то сказать хочет, но не может. Вы это хоть понимаете? - Что хотела, она сказала. Назвала себя. Фамилия какая, бабушка? - Да она меня назвала. Это я Марина Дмитриевна. Фельдшерица тупо уставилась на Марину, потом на бабку. - И я Марина Дмитриевна, - старушенция вся бледная, с испариной на лбу силилась объяснить возникший курьез. - Девушка, от Вас все равно толку нет. Женщина все ясно объяснила. Она тоже Марина Дмитриевна. Идите уже. Марине ничего не оставалось, как уйти на кухню и ждать. Спустя минут пятнадцать врачиха зычным голосом позвала ее в комнату. - Ну все, давление должно скоро нормализоваться. Укол мы поставили, на сегодня все. Завтра из поликлиники врача вызывайте. Вы, девушка, сможете врача вызвать? - Смогу. - У Вас-то все нормально? - Все нормально. Что у меня может быть ненормально? - Ну не знаю. Когда с мужем так плохо живете, неизвестно, что у Вас будет завтра. - С каким мужем? - Со своим, не с моим же. Марина не пыталась спорить. Пусть говорит, что хочет. Поскорее бы уезжали со своей скорой, проку все равно от них никакого. Поставили укол и все, полетели. Ни объяснить, что с человеком, ни совет дать, на что обращать внимание, что дальше делать. Врача завтра вызывайте и все тут. А ты-то кто, милая? Мы тебя и вызывали. Еще некоторое время Марина потратила на приборку комнаты – так, чуть по верхам прошлась. Олеженька, собака, порезвился на славу. Стул сломал, бабкину старую швейную машинку свалил в угол. Марина ее только на станину поставила, а так, видимо, хана агрегату. Грязно белую вязаную крючком скатерть пришлось замочить в отбеливателе, благо нашелся в ванной. Олеженька в сердцах, видно, вазочку с вареньем перевернул, а потом еще и лапищей своей туда вляпался. Подушки зачем-то по полу раскидал, на занавеске часть петель оборвал. - Марина Дмитриевна, что этот придурок так разошелся-то? Тут Марина увидела себя в зеркало и аж застонала. На скуле синел огромный кровоподтек, лицо перекосило. Она так волновалась за соседку, что совсем не обратила внимания на изменение в своем облике. Только теперь она поняла, к чему клонила врачиха, спрашивая, сможет ли она завтра вызвать врача. Очень похоже, что девушку муж по морде шарахнул. - Господи, как же я на собеседование пойду! Урод, придурок, козел! – Марина не находила слов. Попался бы ей этот идиот сейчас, задушила бы, не раздумывая. - Маришенька, деточка, он случайно. - Что случайно? По морде мне съездил, или Вас поколотил? Что случайно? - Он меня не колотил. - Как не колотил? И скорая не приезжала, и я сама себе фингал поставила? Так, по Вашему, – Марина снова расходилась не на шутку. - Он меня не колотил, он меня любит и пальцем никогда не трогает. Только все бабуля, да бабуля. - Слушайте, Вы либо в рассудке помутились, либо я сошла с ума. Какая бабуля? Он чуть не убил Вас! - Это Вас он чуть не убил, а меня он не трогал. - Я больше ничего не понимаю. Скорая была? - Была. - Укол ставили, врача сказали вызвать? - Сказали. - Скорую я вызывала просто так, увидев Вас на скамеечке у подъезда? - На какой скамеечке? У нас и скамеечек-то нет. - Вот именно, нет. Я Вас сначала отбила у Вашего же племянника- бандита. - Да что Вы, Мариночка. Он не бандит. И Вы не отбили. Вы его побили молотком зачем-то. - Да он чуть не убил и Вас, и меня. - Мариночка, Вы не понимаете. - Я не понимаю, я ни-че-го не понимаю. Живете не поймешь как, никаких человеческих отношений. Он Вас смертным боем бьет, я же слышала, как тут все ходуном ходило. - Ходуном ходило, точно. Но это просто Олег очень рассердился. Он всегда сердится. - Объясните мне, что значит сердится. Довести пожилого человека почти до смерти – это называется «просто сердится»? - Он не доводил меня почти до смерти. - Да не повторяйте за мной, как попугай. У меня такое впечатление, что я сама Вас довела почти до смерти, сама себе залила квартиру, с этой врачихой грубой была не тактична. Все только я, я, я. Что происходит? Мир перевернулся? Я от Вас получаю одни проблемы. Мне надо было завтра идти на собеседование, очень важное. Куда, слышите, куда я пойду с таким лицом? – Марина больше не могла сдерживаться и заревела. Марина Дмитриевна медленно начала приподниматься с постели. - Лежите, ради бога, вам вставать нельзя. - Тогда, Мариночка, возьмите у меня там, в шкафчике на кухне валериану. Вам надо успокоиться. Спорить было бесполезно. Марина пошла на кухню, нашла валерьянку, накапала двадцать капель, выпила и вернулась в комнату. - Если вам лучше, я пойду. Еще перед ночью зайду проведать. - Не тревожьтесь. Олеженька скоро вернется. Он придет в себя и вернется. - Этого еще не хватало. Я все равно зайду. Только его предупредите, что лучше нам не встречаться. Кстати, где мой молоток? Марина нашла свой деревянный молоток на полу в коридоре, повторила, что еще зайдет ближе к ночи и спустилась к себе на этаж. * * * - Ну что, девушка? Ожидала чего-то другого? – Марина говорила сама с собой, стоя перед собственной дверью. Выскочив впопыхах на спасение верхней соседки, она захлопнула дверь. Ключи остались, естественно, в квартире. Что тут поделаешь? Дура, не дура – какая разница. Идет черная полоса, сплошной четверг и никакого просвета… - Ревешь чего? – перед Мариной стоял Олежек. - Иди отсюда, урод! – Марина инстинктивно сжала в руке молоток. - Но-но, ты поосторожней! Придурошная, чего кувалдой машешься? У меня до сих пор руки силы не чуют. Размахалась, туда же. Ты чего к нам ворвалась? Чё тебе надо от нас? - Мне чего надо? Ты, козел, бабку свою чуть в гроб не вогнал? Как у тебя, сволочь, рука поднялась на старуху? - У меня поднялась? Ты воо-ще в себе, тетка? - Какая я тебе тетка, племянничек? Бандит, носорог безмозглый! - Ты пасть-то закрой, курица. Да я бабку пальцем никогда не тронул, поняла! Никогда. Если бы я ее не защищал, мои предки давно бы в богадельню ее сдали и квартиру забрали. Я из-за тебя, дура, не знаю, как теперь быть. Если ты в суд попрешься, они точно добьются, чтобы ее признали ненормальной. А дальше ясно дело – в психушку. Марина слушала его, открыв рот. - А бил-то ты ее за что? - Да кто тебе сказал, что бил? Сколько тебе раз повторять, что у меня в ум не придет ее пальцем тронуть! - Куда у тебя не придет? - В голову, идиотка! - Сам идиот! - Короче, чё ревешь здесь? Марина вспомнила о своем несчастье. - Дверь захлопнула, когда наверх бежала. Захлопнула, а ключи даже не подумала схватить. - Ну, понятен расклад, неслась на выручку. Чё ты удумала-то? Что я там родную бабку в капусту кромсаю? – Олежек противно заржал. - Что ты ржешь? Кто там крушил все в квартире, я что ли? Что я должна была подумать, если ты грохот на весь дом устроил? - Да я взбесился из-за тебя. Говорю же, если в суд попрешься, не отбить мне бабку! Понимаешь? Мне деваться некуда. Тысячу раз ей говорил, следи за водой, газ не включай без надобности. Нет, затеет стирку, и тут же приспичит ей в магазин, или книги свои дурацкие читать. Ведь не видит уже ничего, а туда же, классики. Кому эти классики сейчас нужны? Весь мир по-другому живет. А ее запрут в психушку, и с концом. - То есть ты такой дон Кихот? - Слушай, ну что ты за человек? Знаю я, знаю, кто такой дон Кихот. И всю эту школьную белиберду знаю. Только не прожить с ней. Сейчас зубы надо крепкие иметь и кулаки. Вот ты сидишь, мышь интеллигентская, перед дверью и слезы льешь. Что делать собираешься? К утру не откроешь, так и будешь в своих чумовых тапках тут торчать. - Иди ты, надоел, - Марина вскользь глянула на свои тапки - несчастные меховые, так и не восстановившие свой первоначальный презентабельный вид после первого потопа. Сегодня, вернувшись из своего долгого вояжа, переодеться она не успела. Только туфли переобула, прежде чем кинулась на спасение Марины Дмитриевны. Выглядели тапки сейчас, прямо скажем, как родственники больных дикообразов. Марине стало смешно. - Сиди здесь, чумичка. Счас вернусь с инструментом. Ей ничего и не оставалось, как сидеть и ждать. Олежек спустился быстро. Подолбился с полчаса как дятел, но дверь открыл. - Не знаю, как спать без замка будешь. Новый только утром поставлю. А надо вообще-то дверь ставить. Ты, мимоза, что мыслишь по этому поводу? Дверь не думаешь ставить? - Думаю, поставлю как-нибудь, когда будет время. - Тут не время надо, а деньги. - Нет у меня денег, потому что работы нет. - Чё так? - Да ничё. Открыл – спасибо. Иди, спи, племянник. Бабушку не обижай. - Давай я тебе щеколду хоть присобачу. - Какую щеколду? - Иди в квартиру. Я счас пожру чего-нибудь и притараканю щеколду, у меня где-то была. - Таракань, только давай не очень долго ешь. Спать хочется, сил нет. Да, завтра надо Марине Дмитриевне вызвать врача. Вызовешь или я? - Сам справлюсь. К ночи была прилажена щеколда, Олежек отбыл восвояси, Марина бухнулась и забылась глубоким сном без всяких сновидений. Просыпаться не хотелось вовсе. Да и какой смысл, куда с перекошенным лицом пойдешь? Она бы и не вылезла из постели, но зазвонил телефон. Марина как пехотинец по-пластунски проползла по кровати к тумбочке. * * * - Марина Дмитриевна? Доброе утро. Извините, что беспокою. У Вас на сегодня назначено собеседование, но нашего руководителя срочно вызвали в Москву. Вчера я весь вечер пыталась до Вас дозвониться… - Да, меня не было дома, - Марина тяжело вздохнула. - Я поняла, собеседование отменяется. - Нет, что Вы. Но если бы Вы согласились перенести собеседование. Дело в том, что наш руководитель хотел лично побеседовать с Вами. Марина растерялась. Она давно не слышала такого человеческого обращения. Как она соскучилась по деловым встречам! Неважно, возьмут ли ее на работу, но девушка на том конце провода звонила, беспокоилась, пыталась предупредить. Руководитель хочет лично побеседовать с ней. Это просто фантастика, что-то из ее прошлой счастливой жизни. - Знаете, у меня тоже есть причина просить Вас перенести собеседование. У меня флюс, - соврала Марина. - Сегодня к врачу надо идти, я совершенно не хотела бы показываться в таком виде. - Я очень Вам сочувствую. Давайте договоримся так. Я Вам в понедельник позвоню и назначим какой-то другой удобный Вам день, хорошо? - Хорошо, если Вы еще не потеряете ко мне интерес. - Что Вы! Наш руководитель уже навел о Вас справки на прошлом месте работы. Там такие положительные отзывы! Все очень сожалеют, что Вы ушли. Но не знают, где Вас искать. Звонили Вам, говорят, много раз. У них для Вас есть какое-то предложение. Но на наше счастье Вы вдруг сами на нас вышли. Ой, только, Марина Дмитриевна, Вы, пожалуйста, не отказывайте нам и придите на собеседование. А то вернетесь на свою работу, а нам тоже такие специалисты нужны. - Не беспокойтесь. Если я пообещала, то обязательно приду на собеседование. - Извините, что отняла у Вас столько времени. Тогда до понедельника? - До понедельника, - Марина просто выпорхнула их кровати. Она нужна, ее зовут на новую работу, о ней сожалеют на старой! Кто бы мог подумать? Ей звонили, много раз звонили. Может, и звонили, но это все из ее прошлой жизни. Теперь у нее новая жизнь! Марина сварила крепкий кофе, пошарила в своем волшебном холодильнике – там снова водились вкусности. Наплавить сыр на хлеб, толстый слой сыра на толстый слой мягчайшего белого хлеба. И помидор потом сверху. Свежий, красный, мясистый помидор. Какая это все-таки замечательная вещь – помидоры! Удобно устроилась за столом, вонзила зубы в теплый толстый белый хлеб с размягченным сыром и помидором, повела носом, улавливая аромат свежесваренного кофе. Нет, такого кофе даже в ее конторе не бывало. Отличнейший кофе! Хлебнула с удовольствием и намеревалась откусить еще от своего арктического бутерброда (так с детства она называла толстые теплые бутерброды), когда раздался звонок в дверь. - Кто ходит в гости по утрам? – Марина, игриво напевая, прочапала к двери в своих чумовых тапках. Сегодня они казались даже милыми. Во всяком случае забавными. На пороге стоял сонный Олежек. - Чё надо? - Молодец, начинаешь приближаться к народу. Моя интеллигентная соседка заметила бы «не чё, а что». - Ладно, извини. Что ты хотел? - Замок ставить будем? - Ой, слушай, я про него совсем забыла. - Ну, понятно, чё о нем думать. Придет бандит сверху, поставит. А если не поставит, мы на него в суд. - Что ты из себя строишь? Берешься поставить замок – спасибо, ставь. Нет – сама справлюсь. - Хотел бы я на это посмотреть. Ладно, иди доедай свои помидоры. Я тут сам разберусь. - Какие помидоры? - Которые на твоей морде, прости, физиономии отпечатались. Кусать ты, видать, не слабо умеешь, аж до бровей. - Иди к черту, - и Марина пошла доедать свой завтрак. - Кофе нальешь? - Перебьешься. Замок вставь сначала, потом кофе получишь. - Ты что-то строга сегодня. - Это за физиономию. Марина Дмитриевна-то как? Ты врача вызвал? - Вызвал, он уже заходил с утра, пока ты тут дрыхла. Нормально все, сказал не волноваться. Слышишь? - Слышу. Вот и не волнуй. - Это я волную? Ты на ее глазах меня чуть не убила. - Послушай, ты можешь помолчать? Мне надоело с тобой препираться. * * * Племянник долго возился с замком. Может, зубы и кулаки у него и были крепкими, но с мозгами как была проблема, так и осталась. Марина хотела уж отправить его и вызвать какого-нибудь нормального специалиста, но Олежек, как ни странно, справился. Марина вежливо спросила, хочет ли он кофе по-прежнему. Видно было, что Олежеку кофе уже не хочется совсем. - Не, я за пивом слетаю. И все – мы в расчете. Порядок, соседка? - А с обоями как быть? - Ты не наглей, мимоза. С обоями у меня еще хуже, чем с замками. Я поэтому сразу тебе сказал, высохнет – сама подклеишь. - А, так вот почему ты не хотел их клеить. Так деньгами бы отдал – Марина дразнила его сознательно. - Думаешь, только у тебя с деньгами хило? У меня тоже сейчас не ахти. Машину я одному быку бахнул, деньги собрал, отдал, теперь, как раб египетский, на дядю работаю. - Ну ладно, наложник, я пошутила. Спасибо за замок. Иди за своим пивом. - Может тебе захватить? - Ну, ты совсем. Я ведь дружить с тобой не собиралась. - Можно подумать я собирался. Да ты для меня старая. - Нахал! - Сама курица. Ладно, кончай мне нервы портить, а то я опять здесь что-нибудь разнесу. - А ты у бабули валерианку попроси. Она очень рекомендовала. - Что ты за человек? Не тетка - проволока колючая. - Батюшки святы, прогресс начался! С «чё» на «что» перешли! - Иди ты к черту. - И ты туда же. Пока, Олежка. Спасибо за замок. Бабулю береги и там с водой что-то решайте. Я за себя тоже не всегда отвечаю. * * * - Маринка! Что там у тебя с четвергами? Сегодня что снова четверг? – Алеська позвонила к вечеру. - Не знаю, у меня все дни перемешались давно. Но впечатление, что один сплошной четверг. У тебя что-то случилось. - Да ничего особенного, с работы поперли. - Тебя? Не может быть! - Может. Слушай, мне хочется разнести в щепки эту богадельню. Понимаешь, Маринка, там вообще никто ничего не делает. По ушам клиентам ездят, все какие-то психологические проблемы организаций лечат, командообразованием людям головы морочат. Ты знаешь, я ко всей этой дребедени отношусь так себе. Ну сказала громко пару раз свое мнение. А тут, представляешь, случайно, по ошибке, в общем, пришла в контору, где как раз наши недавно целину пахали. Пришла и наткнулась на такой негатив, мама не горюй! Вернулась и шефу все выложила без затей. Тот мордой покраснел, взревел как бык: «Я давно слышу, что ты нас на стороне с дерьмом мешаешь! А теперь кто-то виноват. Вали отсюда!» Ну, я тоже в долгу не осталась. Говорю, дерьмо дерьмом не украсишь. Короче вот. - Короче, понятно. Делать что собираешься? - Да ничего, на работу устроюсь…, может быть. Маринка, мне так плохо. - Приезжай, подруга. Вместе погорюем. У тебя пока деньги есть? - Ты совсем пустая? Сколько привезти? - Да нет, просто из дома выходить не хочется. Забеги в аптеку, валерьянки прикупи пару флаконов. - Зачем? - Затем. Приезжай, объясню. * * * Вежливая девушка, так уговаривавшая Марину прийти на собеседование, позвонила в понедельник, как обещала. Марина критически осмотрела свое лицо и решила, что встреча может состояться не раньше чем через неделю. - Тогда в четверг, в пятнадцать ноль-ноль. Вам удобно? - Договорились. Буду. Всю неделю Марина очень волновалась. Правильно говорила Алеська. Сначала кажется, что увольнение – это временная неприятность. Завтра работа найдется и все нормализуется. А работа все никак не ищется, а потом не становится ее вовсе. Ни предложений, ни вариантов – ничего. И что бы сам себе ни говорил – а без работы ты никто, если, конечно, не жена олигарха. Хотя жена олигарха – это тоже работа. Ставки там выше, но и нравы суровее, а конкуренция жестче. Марине нужна была работа. Очень нужна. Последний разговор с Алеськой еще больше убедил ее, что все возможности бездействия ею исчерпаны. Время уходило стремительно, деньги столь же стремительно таяли, а, главное, кроме предстоящего собеседования иных перспектив не виделось. Алеськину безработицу Марина восприняла как сигнал – пора действовать. Всю неделю она прокручивала в голове возможные ответы на возможные вопросы. Даже к ненавистным «березам» подошла профессионально – выстроила в голове правильную картину мира, которую в случае чего намеревалась отразить на бумаге. Накануне собеседования позвонила родителям. Мама как всегда подробно рассказывала, какие заготовки сделала на зиму, про племянников – детей Ирины, про отца. Как птичка щебетала и щебетала – дорогая, любимая мамочка, легкий человек, без которого Марина не представляла себя и свою жизнь. Мама умела быть необычайно тонкой, тактичной. Она никогда не спрашивала напрямую о Марининых делах, забалтывала ее, казалось, повседневной суетой, этими солениями, заготавливаемыми из года в год. Но при этом чувствовала состояние дочери как хороший врач. Когда отец взял трубку, Марина поняла, что он тоже ловчит, но перед матерью, стараясь отослать ее под любым предлогом на кухню. - Как дела, ребенок? У тебя проблемы? - Нет, папа, с чего ты взял? - Ребенок, я ведь тебя как-никак с рождения знаю. Короче, чтобы не обидеть тебя напоминанием о возрасте, скажем так - знаю давно и неплохо. Так вот. Мать тут суетится, но это все для тебя спектакль. Мы очень обеспокоены, что с тобой. Что у тебя случилось? Сознавайся, причем скорее. Сейчас мать с кухни вернется, и я буду говорить тебе в трубку всякую чушь, а ты рассказывай обстоятельно и подробно, на мои реплики внимания не обращай. Поняла? - Поняла, папа. Рассказывать, собственно, нечего. Меня уволили в начале июня. - Да ты что! Ну, надо же, молодец какая! - Да уж, молодец. Выдали, пап, уведомление, что в услугах моих не нуждаются, что должность сокращается. Предложили два месяца до увольнения поработать и повыбирать что-то из имеющихся вакансий. Папа, я не могла там оставаться, понимаешь! - Конечно, ребенок. Такие удачи выпадают раз в сто лет. Надо же, такая возможность! Стажировка – это тебе не хухры-мухры. И как, говоришь, с языком? - Да, папуль. Язык мой меня и подвел. Я понимаю, что надо было пытаться приспособиться, найти выход и в таких обстоятельствах. Но, честное слово, я больше не могла этого выносить. Раз высказалась, два. Кому хочется, чтобы поучали. Вот и предложили мне больше не беспокоиться. - А как надолго стажировка? - Пока работу не нашла. Перегорело все как-то. Но ты не волнуйся, завтра иду на собеседование. Там обо мне уже справки навели, очень уговаривали не отказать и прийти. Я думаю, это может быть вариант. - Если срастется, ты уж не уезжай, не предупредив. - Хорошо, папуль. Я тебе завтра обязательно позвоню. Даже если ничего не получится. Ты не волнуйся, я уже переболела. У меня теперь есть внутренний настрой. - Успехов тебе, Маришка. Звони. Марина еще слышала в трубке, как мама пыталась выспросить у отца, о какой стажировке они болтали. Потом раздались гудки, и она поняла, что отец обманом увлек маму, позволив Марине еще какое-то время сохранять в ее глазах благополучный образ. Дорогие, милые пожилые родители. Как ни настраивала себя Марина, как ни старалась голосом или словом спрятать напряжение, от них ничего не скроешь. И так было всегда. Если бы не предстоящее ответственное мероприятие, может и всплакнула бы от прилива любви и нежности к быстро стареющим родителям. Но расслабляться не было времени. * * * Ночь Марина провела почти без сна. Старалась считать ворон, овец, верблюдов. На последних долго вызывала в голове точный образ, сбилась, и снова приступила к овцам. Они разбегались, не собирались в одну отару, что вызывало еще большее раздражение. К утру Марина с наслаждением откликнулась на первый звонок будильника – так измаялась за ночь. Встала, привела себя в порядок, накрасилась и еще два с половиной часа выжидала, пока не наступит время выхода из дома. На подходе к месту собеседования Марину трясло как зайца. Причем это была не трусость, а бешеный выброс адреналина. Унять вибрирующее на самой высокой ноте сердце не удавалось никакими внутренними внушениями. Потели ладони, ходуном ходили руки, Марина ощущала дрожь во всем теле. Войдя в офис, отыскала глазами первую внушающую доверие немолодую даму и, стараясь сохранять благообразный вид, приглушив голос, поинтересовалась, где находится дамская комната. Дама подняла бровь, окинула Марину чуть пренебрежительным взглядом – здесь офис, а не уличная уборная – но едкие замечания оставила при себе. Не зря Марина возлагала на нее надежды, когда выбирала в качестве объекта, способного без комментариев проглотить деликатный вопрос. Дама спокойно объяснила, за каким из поворотов Марина сможет найти разыскиваемую ею комнату. Особо Марина оценила высокую степень воспитанности дамы. Та ни жестом, ни кивком головы не сопроводила свои слова. Просто спокойно и доходчиво объяснила местонахождение. Девяносто шесть человек из ста развернулись бы сами по направлению движения и долго жестами, особыми ужимками, повышенным тоном рассказывали бы, как отыскать туалет в столь запутанном пространстве. Само слово туалет прозвучало бы не раз, и было бы услышано всеми случайно находящимися в радиусе распространения вещания. Марина поблагодарила даму и, отдавая дань ее воспитанности, сопроводила выраженную благодарность сдержанным кивком головы. Дама оценила противника по достоинству, потому что ответила встречным кивком. Марина добавила про себя «спасибо, сэр», потому что их немой диалог был более всего уместен между сэром и сэром, и спокойно пошла в направлении туалета. Встреча в коридоре, как ни странно, позволила сбросить градус волнения. Марина проверила состояние своей блузки – не хотелось бы появиться на собеседовании с влажными подмышками. Прошлась пудрой по лбу и подбородку и предстала миру готовая практически к любому исходу собеседования. Любезная девушка, которая по телефону дала Марине надежду на возрождение, столь же любезно встретила в приемной. Предложила кофе, журналы, извиняясь за двух-трех минутную задержку. Ожидать пришлось двадцать минут. Девочка мучилась чувством ответственности, которое вошло в конфликт с обстоятельствами. Дверь в кабинет шефа была плотно заперта и, видимо, руководитель был строг, потому что секретарь даже не пыталась напомнить ему о встрече. Она пробовала завести с Мариной разговор на нейтральные темы, предложила сок, открыла и поставила перед посетительницей великолепный шоколадный набор. Марина знала все тяготы секретарской доли, а потому заверила девушку, что сегодня свободна и готова подождать еще. Девочка была ей столь благодарна, что эта благодарность проявилась заметным увлажнением глаз. Марина пожалела девушку. Работа секретарем была той противопоказана. В секретарях выживают только люди с известной долей цинизма, определенной толстокожестью и полной внешней влюбленностью в шефа и его образ существования. Остальные комбинации не проходят. Наконец ожил селектор, и вот уже Марина оказалась на пороге большого дорого обставленного, но холодного и давящего своей солидностью кабинета. Сидящий за столом руководитель даже не пытался привстать, поднять глаза или хоть как-то проявить вежливость к принимаемой стороне. Марина слишком долго проработала в офисе, чтобы придавать значение таким мелочам. Единственное, что сразу зафиксировалось в ее голове – никуда этот руководитель не звонил, не наводил о ней справки. Звонила кадровичка или эта совестливая девочка-секретарь. Сидящий перед нет мужчина был стандартным российским руководителем, со своими проблемами, заботами, определенным чувством неуверенности перед женщиной, нарочито скрываемым под маской занятости и пренебрежения. - Мне зайти в другой раз? – язык снова опережал действия Марины. Зачем с первой фразы лезть человеку под кожу? Пришла устраиваться на работу – устраивайся или хотя бы присмотрись. Свое критическое мнение сможешь выразить Алеське или в крайнем случае секретарю. - Нет. Присаживайтесь,- мужик на провокацию не повелся, эмоций, в том числе и любезности, не добавил ни на йоту. Марина приняла условия игры, уверенно подошла к столу и села в кресло посетителя. Руководитель по ту сторону стола продолжал при этом свой рабочий день. Нажал кнопку селектора и попросил немедленно набрать Москву. Марина внутренне вся подобралась. Ну как, Алеська, следовать твоим советам? Если сейчас не переломить ситуацию, дальше не то, что работать, вести разговор не получится. - Время собеседования было назначено Вами. Я пришла вовремя, но предоставила Вам возможность в течение получаса завершить неотложные дела. Более ожидать я не имею времени… Мужчина поднял на Марину глаза, внимательно посмотрел. - Вы напрасно с первой минуты так ставите себя. И дальше без перехода: - Лена, не надо пока Москву. Десять минут меня не соединять ни с кем. Победа? Сомнительно. Но встретились характеры. Марина предпочла свой проявить определенно и сразу, а дальше будет видно. - Меня мало интересует Ваш опыт руководителя. Руководитель здесь я. Но Вы какое-то время работали помощником у известного мне человека. Я ищу помощника. Марина должна была встать и сразу уйти. Предложение было ей неинтересно. Но, проявив характер пять минут назад, сейчас решила выдержать паузу и выслушать его до конца. - Вы интересный человек, - по-прежнему не поднимая на Марину глаз, заметил мужчина. - В чем это выражается? - Только что Вы заставили меня отложить важный звонок, рискуя прекратить собеседование, не начав его. А сейчас я предлагаю Вам работу, на которую Вы в принципе не согласны, а Вы молчите и делаете вид, что готовы слушать продолжение. - Вам кажется, что Вы проницательны? - Мне не кажется. Я вижу то, что вижу. Вы остаетесь? - Я слушаю Вас. - Кофе? - Выпит в приемной. - Вы мне подходите. - Подходите? - Да, подходите. Я Вас беру. - Так кто Вам нужен? - Мне нужен помощник. Правда. Но в моем понимании помощник – человек, на которого я замкну несколько подразделений. Общаться с каждым из них мне не позволяет время. Я буду общаться с Вами, а Вы в свою очередь будете отвечать за работу всех этих отделов и управлений. И спрашивать я тоже буду только с Вас. Все они из обоймы тех, с которыми Вам приходилось сталкиваться. Ничего нового. Но мне нужна четкая работа. Я человек малоразговорчивый, положительные эмоции проявляю редко и скудно, а в разборках бываю крут. Принимать мои слова на себя в этих случаях не всякий раз надо, хотя не надо ими и пренебрегать. Мужчина сделал длинную паузу. По всей видимости, он и так уделил Марине больше времени, чем рассчитывал. Более того, и сказал больше, чем говорят в таких случаях руководители. Но Марина держала удар и держала паузу. - Хорошо. - Что хорошо? – Марина ответила только, чтобы закрепить результат – паузу он прервал первым. - Хорошо. Если Вы так настаиваете, я отвечу и по поводу дохода. Указанный Вами в резюме принимается, схема белая. Все. - Хорошо. - Что хорошо? - Принимается. - Готовы выйти в четверг? - Почему в четверг? - Я позволю Вам два дня потратить на изучение обстановки, а с понедельника в восемь тридцать прошу ко мне на оперативку. Работаем мы с девяти, но понедельник для руководителей – день проявления лояльности, - он впервые за все время разговора улыбнулся и тут же вдавил кнопку селектора. – Лена, мы закончили. Мне Москву, Марину Дмитриевну – на оформление. Марина на секунду вышла из образа, выказав удивление тому, что он знает ее имя и отчество. А ведь они не знакомились. - Я же говорил, что навел справки. Но это была уже последняя любезность, на которую Марина могла рассчитывать сегодня, а может быть и вовсе на всю последующую историю взаимоотношений. Марина вышла со странным чувством. В нем было и удовлетворение возможностью снова начать работать, и вместе с тем четкое осознание того, сколь нелегкими будут отношения с потенциальным начальником. Он не вызвал в ней особой симпатии, был определенно неинтересен как мужчина, хотя это меньше всего занимало Марину. Более того, решительное надавливание кнопки селектора приоткрыло его мощную медвежью сущность, а эти признаки в начальниках для подчиненных не сулили легких дней. Резюме: было совершенно непонятно, приобретала ли Марина что-то более выгодное по сравнению с прежними условиями существования в конторе. Милая девушка в приемной встретила Марину теплыми ласковыми глазами. - Замечательная девочка, каких в приемных просто не бывает. Надо либо научить ее выживать в этих условиях, либо взять под свое крыло и вывести в какое-то из подчиненных подразделений. Здесь такая долго не протянет, - подумала Марина, а вслух спросила: - Вы давно здесь работаете? - Третий месяц. - Справляетесь? - Надеюсь. - Нелегко приходится? - и Марина едва заметно кивнула в сторону кабинета начальника. - Нормально, я не жалуюсь. Молодец девчушка, не сдала начальника первому встречному. Марина добавила очков ее рейтингу. - Вы очень хороший секретарь. Таких теперь редко встретишь. Я думаю, руководителю с Вами очень повезло, - Марина хотела сделать девушке что-то очень приятное, отдать должное ее заботе и вниманию, которое девочка проявила еще в том первом телефонном разговоре. - Спасибо. Я буду очень стараться. * * * Домой Марина шла неспешно, вдыхая аромат теплой осени, ухватывая всем телом последние лучи уходящего лета. Проходя мимо витрины, чуть повернула голову – блестящие пышные волосы цвета «эксклюзивного серванта» – что может быть замечательнее, как хоть на минуту понравиться самой себе? Милые, родные клены! Вы тоже выходите на пик своей красоты. Кружите, шуршите разноцветными юбками, играете на солнце воланами. Все вам в радость, все в удовольствие. Ваши движения легкие и воздушные, танец порхающий. Нет в нем тяжести мокрого осеннего дня, серого угрюмого унылого настроения. Замечательный день! Открывая дверь квартиры, Марина услышала сверху шаги. - Только не это! Неужели опять? - Марина Дмитриевна, Вы, пожалуйста, не пугайтесь. Тут у нас… - Опять потоп? – у Марины просто опустились руки. Конечно, четверг. Чему удивляться. Если тебя взяли на работу это еще не значит, что гороскоп отменит положенное тебе на сегодня. - Нет, что Вы! Потопа нет, я слежу за собой… очень.., - Марина Дмитриевна не успела договорить и пулей, несообразно своему возрасту, метнулась наверх. Марина устремилась за ней, так как интуитивно сразу просекла причину необычайной резвости мадам. У двери квартиры они финишировали почти одновременно. Марина, не говоря ни слова, выхватила из рук соседки ключи, проворно открыла оба поворота замка и привычно влетела в ванную. - Сухо?! – Марина была несказанно удивлена. Никакого открытого крана, никаких замоченных полотенец. Все прилично и вполне достойно. Но скрытый маневр старушенции за спиной не оставил сомнений. Причина для беспокойства есть, просто сегодня она переместилась на кухню, куда мадам пробирается сейчас, пытаясь по возможности не привлечь внимания. Марина в несколько прыжков настигла соседку, та беззвучно шевелила губами, пытаясь что-то заранее объяснить. Марина пронеслась к раковине и растерянно повернулась лицом к мадам. Раковина тоже была свободна, вода не лилась. А дамочка просеменила к плите и на глазах удивленной Марины выключила конфорку. В кастрюльке что-то усиленно бурлило, но даже не собиралось выплескиваться за края и гасить пламя. - Олежек мне очень строго приказал ничего не оставлять – ни воду, ни газ, ни свет, если я выхожу куда-то. А я ждала Вас и опять забыла. - Марина Дмитриевна, дорогая, Вы так меня напугали! У думала, у Вас тут по меньшей мере водопад извергается. - Мариночка, извергаются вулканы, а водопады… - Да бог с ними, с водопадами. Зачем же Вы меня ждали на лестнице? - Пока Вас не было дома приезжал мужчина, немолодой, но очень импозантный. Поднялся ко мне. Я ведь днем одна из соседей дома. Все на работе. Он интересовался, где Вас найти, но я не знала что сказать. Предложила чаю, но он отказался. Вот только записку оставил, - и Марина Дмитриевна вынула из кармана халата небольшой листок. «Маришенька! Выдалась внезапная командировка к тебе. Забегал в обед, но не застал. Обязательно еще позвоню и зайду вечером, но ночью мне улетать обратно. Папа» Предательские слезы покатились по щекам, смывая щедро нанесенную тушь. Глаза защипало. Марина Дмитриевна не знала, что делать. - Мариночка, что-то случилось? Вам плохо? Воды? - Можно я умоюсь, - Марина всхлипывала, пытаясь унять рыдания, но слезы все не унимались. - Конечно, конечно. Вот там у меня ванная. - Я знаю, - Марина смыла тушь, тщательно умыла лицо обыкновенным мылом, чего не делала уже много лет. Марина Дмитриевна стояла рядом и держала наготове чистое полотенце. - Что же случилось? Я не знала, что письмо Вас так расстроит. - Ничего не случилось, Марина Дмитриевна. Просто вчера вечером я разговаривала с родителями. Я не хотела рассказывать им о проблемах, но они, как все родители, чувствуют на расстоянии. Папа сразу заговорил о моих делах, и я не смогла ему соврать. А сегодня он прилетел, как пишет, в командировку. Он работает еще, но ему шестьдесят пять лет, инфаркт четыре года назад перенес. Мы тогда так переживали, что он не выкарабкается. А он вот собрался и ко мне – дочку выручать. У меня все наладилось сегодня, правда. А папа ночь не спал, в обеденный перерыв ко мне примчался. Пишет, что вечером еще зайдет. Какая я дура! Надо уметь врать во имя близких. Не делать вид, а врать, самозабвенно. - Дурочка Вы, право слово, дурочка! Для того они и родители, чтобы беспокоиться о детях до самой своей кончины. Если нет этого, значит, и семьи нет. И Вы не думайте, Мариночка, что папе Вашему хуже станет. Вот увидите, ему от этих переживаний новая сила отмерится. Какие у нас пожилых людей события? Да никаких. Живем себе, рано встаем, ночью бессонницей маемся. Жизнь возможность дает в два раза больше дел переделать. В молодости-то спать все время хочется, вставать рано – хуже худшего. А в старости – пожалуйста, верши свои дела. Но силы нет, и необходимости в наших делах тоже нет. Жизнь мимо летит – не угонишься. Так и ждем мы хоть каких-то событий, где можно свою удаль стариковскую проявить. На, деточка, выпей валерианочки, да иди отцу хоть ужин приготовь. Продукты дома есть. - Есть, Марина Дмитриевна. Все есть. Спасибо Вам. Я и, правда, пойду. Отец блины очень любит, успею нажарить. * * * Теста Марина развела как на Маланьину свадьбу. Блины со сковороды спрыгивали румяные красивые – любо-дорого посмотреть. Зазвонил телефон, и Марина бегом помчалась в комнату – отец. - Привет, подружка. - Алеська! Как дела? - Что-то радость у тебя подозрительная. Ты точно меня узнала? - Алеська, кончай придуриваться. Как твои дела? - Да ничего. - А звонишь зачем? - Я просто сказать тебе хотела. Меня обратно на работу взяли. - Да ты что? И как это случилось с тобой. - А я кинулась во все тяжкие. Думаю, не родилась еще та фигура, которая меня так не за здорово живешь попрет с работы. Записалась к нашему генеральному на прием. Сегодня сходила, поговорили. Ему, честно сказать, уже устрица какая-то донесла. Сначала разговор не клеился, но потом все как-то наладилось. Побурчал, что часто с работы отпрашиваюсь. А я ему – давайте на результат посмотрим. Не то дело, на работе часами просиживать, а то, сколько заказов я принесла в клюве. Поспорить ему было трудно. Сказал возвращаться на свое место к своим обязанностям. Обещал с моим шефом переговорить, так что завтра преждевременное ликование врага перейдет в позорную капитуляцию. Я им покажу, как меня на улицу выставлять. Теперь мы все по справедливости посчитаем: кто договоры заключает, кто сколько клиентов привлекает. Я им такую математику устрою – пожалеют, что связались со мной. - Алеська, добрый ты мой воин. - Подруга, ты в себе? У тебя там что, очередная меланхольно- сентиментальная стадия? - Алеська, ко мне папа приехал! Сегодня ночью, правда, улетает. - Папа? Зачем? - Не знаю, поддержать, наверное. - Ты что, проболталась? Я так и знала! Ну, никакой надежды на тебя нет. Кстати, я вот со своими делами разберусь, возьмусь за тебя. - Алеська, подруга ты моя на все времена. Я сегодня устроилась на работу. - Да ты что? И молчишь?! Ты хоть извлекла уроки, не стала с места в карьер биться за свои права? Марина вспомнила свой сегодняшний разговор с работодателем и ухмыльнулась. - Извлекла. Ты приедешь ко мне? - Не, Маринка, сейчас у меня не те обстоятельства. Я теперь с работы сбегать остерегусь какое-то время. - Алеська! Ты неисправима. Да не сегодня. В выходные заедешь? - Заеду. Какой разговор. * * * К семи вечера Марина сидела как на иголках. Отец не звонил. Блины давно были готовы, заварен свежий чай, сметана и вишневое мамино варенье томились на кухонном столе. В половине восьмого раздался звонок. Марина метнулась к двери, порывисто открыла ее. На пороге стоял отец с веткой бананов и букетом желтых хризантем в руках. Портфель валялся в ногах. Марина кинулась ему на шею, но уже не прыгнула как в детстве, а просто прижалась щекой к лацкану пиджака. - Папка, милый мой папка. - Дочь, дай хоть на порог ступить, - наигранно сердито забубнил отец, а сам опустил руки, бананы упали рядом с портфелем, цветы – с другой стороны, и крепко обнял Марину. Вечер пролетел как один миг. В начале десятого, сытый и довольный отец засобирался в аэропорт. - Я с тобой, провожу. - Не надо, сейчас машина придет. Мы с товарищем приехали. Договорились, что в полдесятого он меня подхватит. А ты ложись спать, ребенок, чтобы я не волновался. - Лягу, папка, обязательно лягу. Какой сегодня замечательный день! - Обычный. Четверг. Ребенок, а ты знаешь, что по гороскопу твой день – четверг? - Знаю, пап, еще как знаю. - Откуда? - Пап, мне уже тридцать шесть лет. Последние двадцать пять из них уж точно знаю. - Надо же, как быстро растут дети! Все знают, даже нечему их уж научить. Все, дочь, прощаемся, и я полетел. Присели на дорожку. Марина сунула отцу толстую плитку настоящего горького шоколада для мамы – остатки недавнего пиршества. Когда отец уже открыл дверь и прижал Марину на прощание, ей вдруг захотелось снова стать маленькой и остаться такой навсегда. Вот так, чтобы были отец, мама, сестра Иринка. Чтобы не было этой постоянной битвы за свое место под солнцем, этих бесконечно выматывающих отношений с начальством, москвичами, протекших потолков. Но затаившееся на миг время снова щелкнуло, сдвинуло стрелку часов вперед и потекло дальше. Марина подумала, что надо постараться запомнить этот день – надолго, навсегда. Сегодня жизнь делала свой очередной непредсказуемый поворот, и Марина, кажется, успела в него вписаться. - Пап, а что делают водопады, если не извергаются? - Низвергаются, ребенок, низвергаются. Марине это точно никогда не приходило в голову. Никогда. Январь 2009 Из сборника "Неяркое солнце в легком миноре" | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
