Ах, мистер Бергман, жизнь проходит не наизусть, а навсегда, трубят на рейде пароходы, гремят по рельсам поезда. На фоне праздничной Ривьеры в полнеба плавится закат, и красит волны в цвет мадеры, созревшей сотню лет назад. А действие идет к финалу, но не становятся новей ни блиц огней, ни звон бокалов, ни шелест пальмовых ветвей. Ах, мистер Бергман, дух и тело останутся, как ни смешно, видением на черно-белом экране старого кино. На нем все горестней и ближе истории, которых нет ни в Касабланке, ни в Париже, ни в комнате, где гаснет свет. И режиссер уже не волен спасти любовь, развеять грусть... Кино подобно старой боли, запечатленной наизусть. |