Кинув малую горсть

философских камней

на зеркальную фОльгу

от сладости детской,

камнею как гость,

что из мира теней

был изъят Мейерхольдом

для пушкинской пьесы.

 

Я придавлен сознанием многих ролей.

Был я писан одним,

был другим я поставлен...

То я нем словно Та, кою чтил Виверлей,

то треплив как Тумим,

бормоча : "Крибли-крабли..."

 

Я священный народ

из далёких времен...

Я застыл без надежд

в бесконечном движенье...

Я последний оплот

всех возможных имён,

что хранит Стоунхендж

внеземных отражений.

 

Мне себя не понять,

но я верю врагу,

возвестившему мне

языком лапидарным,

что я грешник и тать,

и дано на веку

пребывать мне во сне

просто камнем бездарным.