В ее жизни всегда был кто-то, кто указывал, что делать. Как жить дальше. Что надеть, куда пойти учиться, какого парня пригласить на свидание, а какого лишить своего внимания. И вся ее жизнь, такая милая, беззаботная и упакованная вызывала во мне моментальный, накатывающий, накрывающий все мое существо рвотный рефлекс.

И я тоже была для нее кем-то. Тем, кто удерживал ее от ошибок, или пытался удерживать. Я иногда смотрела на ее жизнь, слушала рассказы о нехитром бытии матери-одиночки – и мне представлялся мой письменный стол из детства, а на нем тетрадка в клетку, чужая, не моя, а в тетрадке – наброски к детскому сочинению. Нелепые такие мысли, изложенные в примитивных фразах. Столько какого-то умилительного сочувствия к этой детской неоформленности. К узости суждений.

Каждый раз сочинение на тему «как прошел мой день» было детским и накрывало меня в электронной почте ежевечерне вместе с ежевечерним приступом тошноты.

Вот читала я Сартра о тошноте. О том как его лирический герой живет обычной жизнью, ест, пьет, занимается сексом и его обуревает постоянное презрение к сути вещей, явлений. Его мутит от окружающих и от их мелочности. Когда смотришь на всех со стороны как на схему и сразу видишь ошибки и возможные варианты нехитрого результата, а перед тобой сидит беспомощное существо, некогда тобой уважаемое и даже склонное заставить тебя ему сопереживать. Так вот, сидит это существо, а тебе так тошно. Тебе его уже не жаль. Ты просто механически превращаешь его рассказ в систему и выдаешь правильный ответ.

Существо возвращается в свою маленькую никчемную жизнь, поступает по-своему, благодарное тебе за совет, но всегда этим советом пренебрегающее. Трах-бабах – и ты даже не удивляешься результату. Существо просто само нашло очередную лужу, воссело в нее и прочно там обосновалось в своей ежедневной скорби.

А может, ей просто нравится, когда она сидит в своей очередной луже, звонит мне, а я делаю вид, что искренне погружена в проблему. И она рада повествовать мне, как там, в луже, плохо и мокро. И даже слегка позорно. Но если посмотреть на соседние лужи – то они забиты до отказа такими же, как она людишками. Теми, кому тоже постоянно говорят что делать, как жить. Но при этом они всегда рады ошибиться и сесть в лужу.

Может, ей просто невообразимо уютно и хорошо знать, что есть я, я всегда права, я забочусь о ней. Но ей достаточно лишь заботы, а не результата следования моим нехитрым подсказкам. Ей важно знать, что подсказки будут. Обработав эту мысль, ее голова уже не способна к последующим умозаключениям. А моя голова вечно в каких-то мыслях.

В глубине души она искренне привязана ко мне. Она мне тоже сопереживает. Потому что я сижу где-то в уютном и теплом месте, где нет луж. И со мной ничегошеньки не происходит. Не то чтобы у меня пресная жизнь. Отнюдь. Просто на ее памяти – я никогда не приветствовала ее из соседней лужи.

А мне так не хочется открывать ей истину – что если дойти до угла улицы с лужами, свернуть на кольцо и изменить направление – то там есть еще одна улица. Для тех, кто соображает чуть лучше. И я периодически тоже наведываюсь туда. Сажусь в свою лужу – поглубже и пошире. И приветствую соседей в соседних – более глубоких и широких лужах.

Да и вообще в мире так много улиц, где есть дорожные ямки. Потому что никто и никогда еще не сделал идеальной дороги. И дождь идет. Вот дождь всегда идет идеально. Потому что он всегда одинаково падает сверху вниз, а не наоборот. И оставляет на дороге лужи.

И мне так нестерпимо хочется хоть одним глазком взглянуть на того, кто включает и выключает дождь. Нет, я не буду спрашивать у него, что делать, или как жить дальше. Я просто хочу узнать, а о нем кто-нибудь заботится? Просто так, чтобы он тоже чувствовал себя в безопасности, защищенным и спокойным.