Командировка нам досталась, просто класс! Таких командировок годами ждут. Мы, правда, тоже к ней два года готовились. Я о ней уже писал в разных рассказах, потому как нет такого произведения, чтобы могло целиком в себя все, что в командировке произошло, вобрать. Разве что эпос какого-то древнего народа, типа Рамаяны. И то только вместе с Махабхаратой.

Здесь я расскажу о самом главном, о том, как мы самолет принимали и облетывали. Самолету уже больше десяти лет от роду было, а налетал он в своей долгой жизни всего часов двести-триста, почти ничего. Зато на его счету был один непрерывный полет продолжительностью 36 часов. С тремя дозаправками в воздухе. А это почти тридцать тысяч километров. Еще бы одну-две дозаправки в воздухе сделал и как раз бы шарик обогнул.

После такого полета конструктора и испытатели все узлы на нем перетрясли-перешерстили. Еще раз или два подняли в воздух в районе аэродрома и интерес к нему навечно потеряли. А самолет почти новый, боевой. На нем лодки только искать и искать. Он, по тем временам, миллионов семь-восемь стоил.

Должен заметить, противолодочная авиация дальнего действия – удовольствие дорогое. Только СССР и мог себе позволить иметь целых два полка. Казалось бы, уж, на что Индия и та только одну жалкую эскадрильку, и то только Ил-38 потянула. А это среднего радиуса действия самолет. А лучшие наши враги на авианосцы уповали и «Орионы», как Ил-38 на вооружении имели. Правда, их «Орион» покруче Ил-38 был, но против Ту-142, в смысле дальности – жидковат.

Если бы какому-то самоубийце пришло в голову задать вопрос, а почему и для чего мы содержали такую дорогую технику, может быть, перед расстрелом ему объяснили. Допустим, начинается ядерная война. И вся наша противолодочная авиация, какая есть, находит и топит одну американскую субмарину типа «Огайо», у которой на борту 24 межконтиненталки «Трайдент». А каждая ракета тащит на орбиту 10-12 боеголовок по 150 килотонн. Хиросима – двадцать. Так сколько Хиросим на одной «Огайо»? Как донов Педров в Бразилии – и не сосчитать. Пусть двести, да по полмиллиона жителей каждая. Практически вся Россия. Вот и говорили в Политборо ЦК КПСС, что такая «выгода» окупила бы содержание этих двух полков в течение тысячи лет с небольшим.

Что-то я в математику полез, а тут самолет Ту-142 надо облетать и забрать к нам в полк, дабы и дальше не допустить превосходства супостата в противолодочных силах. Руководству Самарского, а тогда еще Куйбышевского авиазавода этот самолет сильно глаза намозолил. Их дело, какое? Правильно, мирные Ту-154 клепать. Которые впоследствии, Хиросиму не Хиросиму, а такой городок, как Брест, на тот свет уволокли. И это, заметьте, без всякого ядерного оружия. Даже польского президента, царство ему небесное. Два года завод ждал, когда же Ту-142 заберут, чтобы уверенно доложить всему миру о своей сугубо мирной направленности.

И тут появляется наш экипаж. Если историки завода не внесли поименно нас в свои анналы, то они поступили необдуманно и несправедливо. Появление нашего экипажа ознаменовало начало новой эры в жизни завода и самого Куйбышева. Эры мирного развития. Я же поименно называть экипаж не буду. Пусть каждый его член появится по мере продвижения повествования.

Почти весь экипаж был в сборе. Директор завода, застав нас в биллиардной испытателей уже второй раз, ненавязчиво поинтересовался, а собираемся ли мы вообще забирать этот самолет? Стыдливо спрятав кий за спиной, Володя Морозов, наш бравый командир, сказал, что вот, мол, почти скоро и заберем. Один я догадался взять с собой комбинезон и на заводе всегда щеголял в нем. Мне испытатели даже отдельный шкафчик предоставили. Ориентируясь на летный комбинезон и мою представительную, 90 килограммов, внешность (не то, что Мороз, и семидесяти не тянул), генеральный директор принял меня за командира экипажа. Он второй раз задал тот же вопрос: Когда не будет нашего духа и самолета на вверенном ему предприятии?

– Ну, что ж, – солидно, как и ожидалось, ответил я директору, – в самое ближайшее время мы облетаем самолет, потом быстренько, в течение недели, отдохнем, наберемся сил и с Божьей помощью перегоним этот подарок судьбы для нашего полка в его расположение. То есть в наш славный противолодочный полк дальнего действия.

Видно было, что такой расклад не совсем устраивает директора:

– А что, если мы сделаем так? Вы завтра же облетываете самолет. Завтра четверг, если не ошибаюсь. Пятницу готовитесь к перелету. А в понедельник, с утречка, по холодку убираетесь отсюда с глаз моих долой! По добру, по здорову.

– А нет ли другого варианта? – спросил несолидный, но настоящий командир, Володя Морозов.

Директор с видом: вот лезет же всякая сволота в разговор двух джигитов, процедил:

– Почему же? Есть. Если вы завтра не облетываете самолет, то я после обеда звоню моему другу генерал-полковнику Мироненко. Я надеюсь, вы еще помните, кто ваш командующий авиацией Военно-морского флота? Так вот, звоню я своему другу и спрашиваю, а нужен ли ему вообще этот самолет?

– Можете не звонить. Я заранее знаю ответ: конечно нужен, – опять встрял в разговор Володя Морозов, – а мы, со своей стороны, сделаем все, чтобы завтра вам лично и еще до обеда доложить о выполнении облета и выявленных недостатках.

– Вот и чудненько, – потер ручки директор. – Может, вам что-то надо для выполнения своего обещания?

Володя задумался и почесал переносицу.

– Да нет. Вроде ничего, – протянул он.

Директор что-то заподозрил в этом почесывании.

– Так что же? Точно ничего?

– Н-нн-ет!

– Тогда кий можете поставить на стойку и вперед. Успехов вам и удачи в подготовке к перелету.

Директор развернулся и вышел. А мы дружно полезли пятерней каждый в свой затылок. Дело в том, что наш правый летчик Боря еще не появился. А так как мобильных телефонов в ту пору еще не было, узнать, когда он появится, можно было многими разными способами: по звездам, по кофейной гуще или по внутренностям петуха. Ещё можно было бы спросить у цыганки, что давеча на набережной порывалась нам наше будущее и всю подноготную рассказать. Но ни один из этих способов не давал гарантии того, что Боря появится вовремя.

К облету и перелету мы в принципе были готовы. Оставалось пройти контроль готовности у главного штурмана завода, получить на полетном листе его подпись и взлетать. Был бы это Ан-2, мы бы так и сделали. Но это же Ту-142 и метаться, как белка между орехами и грибами, между двумя креслами командир не мог. А сколько аварий и катастроф произошло от этих метаний, мы уже знали. Вот мы и решили пустить все на самотек, а завтра перед вылетом принять окончательное решение.

В гостинице Бори не было. Не появился он и на следующий день. Была, не была, потащились мы на завод.

На заводской проходной, где густо висели портреты передовиков производства, судьба подбросила нам маленький шанс. Бдительный охранник обнаружил, что оттиск печати на моей фотографии в удостоверении личности был почти стерт, и отказался меня пропустить на завод. Я очень удивился этому обстоятельству, так как на проходной был список нашего экипажа. Экипаж стоял тут же и подтверждал мою к ним принадлежность. Но охранник, рассчитывая на премию за бдительность, уже прикидывал, как он ее потратит. Он нажал кнопку и тут же появился начальник охраны завода.

Он быстро вник в обстановку и пригласил к себе в кабинет. Там с видом майора Пронина он заявил, что моя игра окончена, так и слышалось незаконченное «…господин резидент», в который мы раньше вкладывали совершенно другой смысл, нежели теперь. И я могу поискать себе другое предприятие оборонного значения для своих гнусных происков, где начальник охраны поглупее, чем тот, перед которым я имею счастье стоять. При этом он перебросил мне через стол мое ущербное удостоверение и посоветовал убраться с его глаз с максимальной скоростью, пока он добрый и не передал меня куда следует.

Я хмыкнул, чуя в этом перст господний, и по причине, для начальника охраны завода недоступной, поспешил убраться. По пути я сказал командиру, что отыграл, по крайней мере, сутки, чтобы заблудший наш правак мог прибыть для выполнения своего служебного долга. Командир радостно поспешил к телефону, что бы поделиться этой новостью с директором завода. А я бодро развернулся и направился к ряду бочек с квасом, стоящих в двухстах метрах от проходной. Я не успел преодолеть и половину этого расстояния, как понял, что меня кто-то окликает. За мной на полусогнутых поспешал начальник охраны:

– Их, какой горячий, – залебезил он передо мной, – Уж и слова сказать нельзя. А я же ж пошутил. Идите, идите на завод. Сам директор ждет вас.

По испарине, еще не высохшей на его большом умном лбу, я понял, что директор доходчиво объяснил ему, насколько важно присутствие всего экипажа на территории завода. Не торопясь, я выпил кружку кваса и пошел обратно на завод в сопровождении приплясывающего от нетерпения вокруг меня начальника охраны. Значит, все-таки придется облетывать, этот чертов самолет без правака.

На медосмотр, который должны были проходить летчики и штурманы, вместо правого летчика пошел усатый кормовой стрелок Коля Масленка. Миловидная докторша, купаясь в потоках наших льстивых, по-восточному цветистых комплиментов, забыла сверить удостоверения личности с полетным листом и наша подмена капитана прапорщиком удалась. Докторша подписала полетный лист и поставила на нем свой штемпель.

И вот стоим мы с командиром неподалеку от самолета и синхронно репу чешем. Решаем главный русский вопрос, что делать? Во-первых, Ту-142 громадина, а не самолет. Еще бы – 56 на 58 метров длина к размаху крыла, максимальный взлетный вес 185 тонн. Корабль, а не самолет. Во-вторых, полет, да еще при облете, с неполным экипажем категорически запрещен, в-третьих, кто генеральному директору после облета будет докладывать замечания по работе оборудования рабочего места правого летчика? И потом, просто бздошно. Это не без кормового стрелка лететь. А ну, что-нибудь да где-нибудь, а? Во всех четырех случаях – командиру секир башка будет, если узнают. А с другой пойти и признаться, что потеряли правого летчика и управление экипажем – тот же самый секир придет. А хочется-то и ушицы похлебать, и на мотоцикле покататься.

Только смотрю: дядька длинный идет, сумочкой с гарнитурой беззаботно размахивает. Я его еще раньше, в бильярдной у испытателей присмотрел. Летчик-испытатель на всех типах, что вокруг завода носятся. Широкой души человек и на бильярде классно играет. Я даже имя запомнил. Алексей Петрович его звали. Он сразу усек, что у нас нелады:

– В чем дело, моряки? Что носы повесили? Проблемы есть?

– Володя, – говорю я командиру, – Алексей Петрович – порядочный человек. Ему можно довериться. Он нас не выдаст и подскажет, что делать.

– Да, вот. Алексей Петрович, – тянет командир, – у нас… как бы …это…

– Алексей Петрович, – встреваю я, – правак наш загулял где-то. Должен был прибыть сегодня, а его нет. Ну, он свое получит. Но нам-то, нам, что делать? Самолет принимать надо. Ваш генерал строго предупредил. Если сегодня не облетаем, то доложит командующему. А тот шутить не любит. Вмиг на правеж и на фиг.

– Так вам правый летчик нужен?

– Ага.

– Тю! Делов-то. А я уж подумал, деньги просить станут. Да слетаю я с вами в качестве правака. Я к этому типу допущен. Делать мне сегодня все равно нечего. Бильярд в печенках сидит. А с моряками чего ж не слетать?

– А можно? – не поверил в свое спасение Володя.

– Будь проще, мой друг. Это тебе не армия. Я, правда, 18 лет ночью не летал. Но если вы не собираетесь до ночи тянуть, то, пожалуйста, располагайте мной, как хотите.

– Что вы! – Володя от радости даже просветлел, – у нас облет на три часа всего рассчитан. Над Сальскими степями противолодочные задачи проверим и назад. К обеду поспеем.

– Про подводную лодку в степях Украины я слышал. Но что бы в Сальских степях, – это круто.

– Э-э! Нам лишь бы рельеф плоский был. Чтобы мы до двухсот метров снизиться могли и вправо-влево, «охват», «полуохват» отработать можно было. Потом набор и домой. Только мы вас попросим, чтобы никто не узнал.

– Да вы что? Да ни одна живая душа…! Мы, летчики, своих не выдаем. Вперед, ребята!

Мы в самолет. Запросились. Запустились. Включились и вырулили. Взлет – отлично. Набор до «потолка» – без замечаний. По маршруту «ласточка» идет как по ниточке. Подлетаем к Сальским степям. Работаем по связи на первом канале. Там оказывается на параллельных курсах куча зон для испытательных полетов. И вдруг слышим:

– Петрович, как там у тебя с морячками?

– Да нормально, Васильич. Ребята молодцы. За «рога» хорошо держатся. И по маршруту вроде без замечаний…

– Алексей Петрович, – тут на внутренней сети командир вмешался, – мы ж вас просили, что бы ни кто не узнал…

– Да кто тут узнает? Васильевич свой в доску. Уж он-то не выдаст. Не беспокойся, все тип-топ будет. А на УКВ здесь наши диспетчеры не слышат, так что будь спок!

Минуты две в эфире тишина была. Мы уже успокаиваться стали. Но тут слышим:

– Кто, Петрович? Да он же с моряками «девятку» облетывает. Ну, да, правым летчиком подрабатывает. Ага, сейчас спрошу, – по всему видать, Васильевич уже поделился радостной новостью с кем-то, у кого дальности связи не хватило до нас напрямую докричаться. Когда мы после отработки задач на малой высоте опять свой эшелон заняли, весь эфир первого канала весело обсуждал, как Петрович морякам помогает. Кто-то даже выразил сожаление, что не его попросили. А что? Ребята хорошие, а что правак загулял, так дело-то житейское. Володя вручил себя воле Божьей.

Над Сальскими степями хорошо на большой высоте летать, когда в локатор обе реки, и Волга, и Урал видны, а на малой высоте ни ориентиров, ни радиотехнических средств. Буй на степь не сбросишь, зацепиться не за что. И двадцати минут не полетали в разворотах, как я место свое только с точностью до области сказать мог. Но виду не подал, а как высоту набрали, сразу же, где нахожусь, сообразил. Вышли мы на привод заводского аэродрома, схему, как положено, построили и на посадку лучше всех зашли. А сели так, что даже Петрович нас похвалил.

На радостях, что благополучно облетались, побежали результаты облета начальству заводскому докладывать. И даже не спохватились, что и Алексей Петрович с нами пошел. Зашли в огромнейший кабинет. Если бы заводской футбольной команде тренироваться негде было, то тут им места вполне хватило бы. За большим столом руководство и дирекция завода уселась. Напротив них мы – экипаж. Петрович с нами сидит. Мы даже сначала и не сообразили, что Петровичу тут вроде как бы и не место. Но не гнать же его. А сбоку и сзади нас специалисты, что за самолет отвечают, полукругом, как на семейной фотографии, расположились.

Начал генерал с кормового стрелка. Тот доложил, что системы жизнеобеспечения и пушечные установки работали нормально, только лампочка из системы наддува блоков прицельной станции что-то когда-то не загоралась. Генерал посмотрел куда-то за наши спины. Там два инженера молча подскочили и исчезли. Пока генерал радиста опрашивал, они уже вернулись и доложили, что неисправность устранена.

И так генерал с каждым членом экипажа беседовал, а при малейшей заминке кто-то из-за нашей спины вскакивал и убегал. Возвращаясь, он докладывал, что нарушение устранено. Впрочем, замечаний было совсем немного. И Петрович свою лепту внес. Рассказал, что летная подготовка экипажа достойна всяческих похвал, оборудование работало великолепно, и с его стороны замечаний нет. При этом генерал в бумаги углубился, и лицо ими закрыл.

Пока Петрович докладывал, командир наш, Володя Морозов, то бледнел, то краснел, то потом покрывался. А генерал из-за бумаг выглядывал и по лицу его, как мне показалось, улыбка дьявольская порхала.

Когда Володя про место командира и в целом по самолету доложил, директор завода поблагодарил всех, сказал что до понедельника, максимум до вторника экипаж может отдыхать и к перелету готовиться. А уж во вторник, при всей его к нам любви и уважении, он надеется ни нас, ни самолета на территории завода больше не видеть.

Большой, дружной компанией мы вышли покурить на заводской двор. Тут мы услышали истошные крики, которые издавал наш славный бортинженер Леша Сероветник. В его нечленораздельных криках слышалась боль утраты и протест по поводу жульничества и обмана. Изредка доносились отдельные слова и обрывки фраз:

– …без полного комплекта… Да на в жисть!...не прийму… Ни за что!

– Что этот человек так кричит? – поинтересовался генерал, – о каком комплекте ключей он орет?

– Если я правильно понял, товарищ генерал-майор, – пояснил я, – пока мы были на совещании, ваши рабочие слили спирт из бачка омывателя стекол. А мы очень рассчитывали на этот спирт, нужный нам в субботу и воскресенье для качественной подготовки к перелету.

– Сколько там было этого спирта?

– Пять килограммов двести пятьдесят граммов, •назвал я максимальную вместимость бачка, хотя на полет нам выдали только два литра, которые мы с величайшей осторожностью весь облет сберегали, хотя должны были проверить систему омывания лобовых стекол. Говорят, что при полете на малых высотах над морем лобовые стекла покрываются солью. Мне не повезло увидеть такое уникальное явление, зато емкость бачка была идеально рассчитана, чтобы привести в нетрезвое состояние даже очень закаленный экипаж.

– Виктор Андреевич, – повернулся генерал к мужчине в комбинезоне песочного цвета, – скажи, что бы морякам налили пять литров спирта.

– Пять килограммов двести пятьдесят граммов, – услужливо поправил я генерала.

– Пять литров и не грамма больше. Хватит с них. То правака им дай, то спирту. Не надо наглеть.

– Так точно, товарищ генерал-майор, не надо. Большое спасибо! – я тут же пошел на попятную, как только услышал про правака.

Леша замолчал и, схватив пустой бачок, потрусил за Виктором Андреевичем. А мы с командиром подошли к Алексею Петровичу.

– Алексей Петрович! Откуда директор узнал, что вы с нами летали? Вы же сказали, что ни одна живая душа не узнает.

– Ха-ха-ха-ха! – закатился Петрович, – Когда вы вышли с медосмотра, меня генерал подзывает: «Петрович, у них, похоже, правака нет. Гляди, затылки чешут, и кормового стрелка с собой на медосмотр таскали. Пойди, слетай с ними, а то они еще чего-нибудь придумают. То у них штурмана охрана не пускает, то еще, какая фигня вылезет. А мне этот самолет, как бельмо на пятом глазу».

– Да-а!», •подумал я себе. – Хорошо у них с информацией поставлено.

– Ну, тогда мне хана! – заявил Морозов, – он с командующим авиацией флота знаком. Обязательно расскажет.

– Да ты что! Никогда. Для пользы дела ведь. А праваку своему сам всыплешь по первое число. Чтобы наш генерал да кому подлянку устроил?! Никогда! Да ни одна живая душа…

Мы с командиром криво усмехнулись, поблагодарили Петровича и в гостиницу пошли.

В гостинице сидел пьяненький Боря. Завидев нас, он кинулся с объятиями. Но командир его объятий избежал:

– Ты, почему вовремя не прибыл на самолет?

– Мужики! Простите! Самолет из Инты задержался. Тетя Нюра меня и так…. А я прибегаю на завод. Спрашиваю всех, а где тут экипаж из морской авиации? Мне показывают, а вы уже вырулили и на полосу катитесь. Ну, думаю, не дождались и без меня решили взлетать. Я решил помалкивать, чтобы вас не попалить. Тихонько в гостиницу вернулся. И вот сижу за вас волнуюсь и переживаю, – а сам на стол показывает.

На столе две литровые бутылки «Российской» водки стоят. Одна наполовину выпита – результат Бориных волнений. Не дождался нас, пол-литра уже выжлёкал. Между ними, размером с двухгодовалого крокодила, завернутая в газету рыба пелядь лежит. Подарок экипажу от тети Нюры. Запах – с ума сойти. Жирная и вкусная. Что тут поделаешь? Треснул командир Борю по затылку слегка. Водку разлили по стопкам и рыбу пелядь порезали.

А тут и Леша с бачком своим пришел. И до воскресного обеда все опять в загул пустились. А больше – ни-ни! Хотя этот генерал нас бы и пьяными выпустил.

В понедельник полным составом к миловидной врачихе заявились. Букет цветов и большую шоколадку принесли. Каждый ей по комплементу отвесил. А через полчаса мы уже курс на Семипалатинск взяли. Вот такая командировка выдалась.