Не преодолев и версту, сломался - прилётная птица. Пошли же мне, Господи, ту, к которой бы мог прислониться! А кто я - пусть ей все равно, как розе в зелённой бутылке. Пусть будет ей мало дано, лишь страсть в сексапильном затылке. Чтоб смятая ночью постель, звенела, как стёкла трамвая! Чтоб в ухо мне выла метель, рояль чтоб рубил на дрова я! А взлет удивленных бровей, застыл бы, как мост над рекою. Чтоб полз по плечу муравей, счастливый дорогой такою! И чашка в помаде губной, светилась бы красной любовью, как доктор хороший зубной, весь светится малою кровью. Она чтоб, прижавшись ко мне, любила меня с придыханьем. Чтоб кратер на желтой луне стал нашей любимой лоханью! Слоняясь вдвоем по лугам, травили бы мы анекдоты. Читали иврит по слогам, выплевывая некудоты. Однажды счета предъявив, итоги, сведя как колени, она сорвалась в Тель-Авив! Стихи ей случились до фени! А утром я слышал народ, над Плача неровной стеною, кричал, что у главных ворот, летит кто-то с белой спиною! И только сочувственно бич, плеснувши «Мартини» мне в кружку, сказал: «Брось, старик, не курлычь! Не надо неволить подружку! Пусты без неё небеса! Опомнись, очнись!Будешь пиццу?» И вдруг мне продлил чудеса,- спугнув в небо новую птицу! |