- Ты никто.

 

- Да.

 

- Из чего состоит твоя сущность?

 

- Из ничего и изо всего одновременно.

 

- Хорошо ли ты усвоил уроки?

 

- Да.

 

- Ты готов чувствовать душевные муки, несправедливость?

 

- Да.

 

- Готов ли ты испытать физические муки? Слышать стук своего сердца и когда-нибудь почувствовать, что оно остановилось?

 

- Да.

 

- Тебе предстоят страшные испытания. Ты должен будешь проливать кровь, но соблюдать те заповеди, которым тебя научили здесь. Ты готов к этому?

 

- Да.

 

- Ты сам захотел пройти эти испытания.

 

- Да.

 

- Ну что ж. Иди. Мы будем наблюдать за тобой.

 

Яркий свет в зале, где я стоял до этого, померк, я не понял, что со мной произошло, словно на секунду потерял сознание. Когда оно ко мне вернулось, вокруг была темнота. Я еще почти ничего не чувствовал, но постепенно все громче и громче раздавались удары моего зарождающегося сердца.

 

Чувства приходили не сразу. Какое-то время я ощущал себя рыбой, холодной, бескровной, но там, где я находился, всегда было тепло. Период этот длился недолго, я стал быстро его забывать. Впереди новые ощущения. Постепенно все больше и больше появляется чувствительность в моих бывших плавниками, а теперь ставших руками и ногами конечностях. Глаза формировались очень долго, но, несмотря на это, я уже стал понимать, когда темнеет, когда светлеет. Это было забавно и интересно. Видеть я еще не мог, но мне кажется, я стал уже различать время суток – когда ночь, когда день.

 

Как долго я нахожусь в этом заточении? Еще немного – и я забуду то, чему меня учили. И так уже почти все забыл. А заточение не прекращается.

 

Уже вполне прилично слышу. Хотя становится теснее и теснее, мне иногда приятно, когда пространство гладящими движениями проходит надо мной. А иногда и неприятно, и тогда я начинаю бить своими маленькими ручками и ножками. Там, за ограниченным пространством, это вызывает смех, смех моих родителей. Маму я даже научился узнавать по голосу. Она, гладя себя по животу, создает мне приятные ощущения. В отличие от папы, который грубо тычет пальцем в живот. Ему нравятся удары, которые я наношу в ответ.

 

Не знаю, сколько времени здесь нахожусь. Глаза хоть и видят, но можно считать, что не видят ничего: то темнота, то красноватый полумрак. Вечерами - а я, как уже и говорил, научился определять время суток - я слышу голоса. Кажется, разговаривают со мной. Жалко, что не могу им ответить. А так разговаривать даже интересно.

 

Как бы то ни было, но сидеть здесь мне надоело. Места все меньше и меньше. То руки затекут, то ноги. Брыканием никому ничего не докажешь. Да и на мир хочется посмотреть в конце концов. Я уже почти все забыл. Бьюсь, колочу: выпустите меня! Аж самому больно. И знаете, помогло.

 

Небольшая встряска. Думал, перевернусь много раз. Ничего, удержался. Были бы зубы, так зубами бы вцепился. Потом ничего, куда-то тащат маму и меня внутри соответственно. Что они там делали, не знаю. И больно было, и воздуха не хватало. Ну, напросился…

 

Люди в белых халатах. Яркий свет, слепящий глаза. А потом шлепок по попе и резкая боль. Первый раз я это почувствовал. И первый раз услышал свой голос. Голос младенца, начинающего жить на планете Земля. Много или мало мне придется пройти, но я родился. И я еще помню, что должен нести добро и свет в наш мир. Странно. Разве я подумал «наш»? Да, пожалуй, наш. Ведь я родился в нем.