ПРЕДИСЛОВИЕ Я родилась в 1957 году. Сразу после рождения меня отдали в богатую семью. Их дом можно назвать настоящим замком. Я жила в просторной комнате с большим окном, через которое всегда могла наблюдать за океаном, бьющимся о скалы. Жизнь в семье текла размеренно, как у средней аристократии восемнадцатых веков. Вы спросите, откуда я могла знать об аристократах? Ответ прост — моя хозяйка часто читала вслух различные романы о той жизни. Поэтому, можно сказать, что я специалист в таких делах. Я часто представляла рядом с собой отважных рыцарей, великосветских дам, мудрых королей и злых придворных магов. О том, какой бы была моя жизнь, живи я с ними в одно время. Но… Самыми яркими переменами в моей жизни, была смена погоды от сезона к сезону. И меня это устраивало. Я любила свою семью и планировала быть с ними всегда. Но судьбе было угодно все разрушить. В 1992 году моя семья разорилась и потеряла все свое имущество. Кое- что у них забрали судебные исполнители, кое-что они были вынуждены продать. И тогда я переехала в придорожный мотель. Не по своей воле, конечно. Но меня никто не стал спрашивать. Именно в свой первый день, когда я стала на дешевый линолеум одного из немногочисленных номеров, поняла, что жизнь никогда не станет прежней. Моему ужасу не было предела. Теперь у меня никогда не будет постоянных хозяев. Я обречена, терпеть на себе всех людей, которые поселятся в мой номер. Первой мыслью было — замкнуться в себе и никогда больше не обращать свой взор во внешний мир. Но первые несколько клиентов, заставили меня передумать. И, так я стала коллекционировать человеческие судьбы. Да, кстати, забыла упомянуть о том, что я — кровать. МАГ Эта история заслуживает особого внимания. Но для того, что бы стало понятно, о чем идет речь, мне нужно рассказать одну постыдную вещь из моей биографии. Однажды, у меня завелись термиты. Стыдно-то как! Понятия не имею откуда они у меня. хотя, подозреваю, что трюмо во всем виновато. Сначала был небольшой зуд. Я думала, что в труднодоступных местах просто скопилось много пыли. Уборщица женщина приятная, но уже слишком стара, что бы замечать все. А сказать я ей ничего не могу. Вернее, говорю, но кто меня может услышать. Вам и в голову не приходит, что у мебели есть душа, что мы тоже чувствуем, мыслим и все понимаем. Хозяин заметил проблему, когда ситуация стала практически критической. Термиты принялись за мою барельефную спинку. Я переживала, что стану уродливой в таком молодом возрасте. Мою комнату, и две соседние, закрыли на очистку и вызвали бригаду дезинфекторов. Не знаю, что было у моих соседей, но мне попались два лучших друга, которые постоянно подшучивали друг над другом, рассказывали забавные истории, вспоминали свою молодость и делили одну большую тайну. Их лиц я не видела, так как они были в смешных желтых костюмах, которые закрывали все тело. А на голове у них были большие шлемы. Как я позже узнала, это было для их безопасности. А про нас никто не подумал. Я даже боялась дышать. Но потом поняла, что их газ на меня никак не влияет. По крайней мере, я надеюсь, что у меня не вырастет пятая нога. Один из дезинфекторов, Марк, был человеком, который любит вдыхать разные запахи. Те, которые нельзя вдыхать. Из их разговоров я поняла, что это противозаконно. Более того, вредно для здоровья. Глядя на них, я пыталась разгадать загадку. Как можно позволять своему лучшему другу портить себе здоровье. Я даже зеркалу постоянно напоминаю задержать дыхание, когда его моют химическими средствами. Ну, неужели нельзя использовать простою воду с хозяйственным мылом? Зачем нас мучить современной гадостью?! В их первый рабочий день Марк и Ник переглянулись и обменялись ничего не значащими фразами: — Я, пожалуй, начну. — Все как обычно? — Аналогично! И Ник покинул комнату. Тогда-то я впервые увидела лицо Марка. На вид ему было не больше тридцати пяти лет. Темные густые волосы кое-где выделялись сединой, вокруг глаз были морщинки, которые выделялись больше, когда он улыбался. На щеках появлялись ямочки, все от той же улыбки. Если бы о здоровье людей можно было судить, как о здоровье лошадей, по зубам, то я бы сказала — Марк совершенно здоровый жеребец. Зубы белые ровные. Как в рекламе зубной пасты! Марк снял шлем и глубоко вдохнул. Я с интересом наблюдала за его действиями. Он сделал несколько глубоких вдохов, на его лице появилась улыбка. Снова пара вдохов и улыбка стала шире. После очередного захода дыхательных упражнений он уже смеялся. Я старалась рассмотреть все углы комнаты, что бы понять, что же заставило его так смеяться. Но ничего интересного не заметила. А Марк заходился от хохота все больше и больше. — И что тут смешного? — не выдержала я. — Просто эта смесь увеличивает количество эндорфинов в крови. А они влияют на головной мозг. Известны как гормоны счастья, — Марк говорил, не переставая смеяться. Сначала я переваривала полученную информацию и только потом поняла, что он мне ответил. Он услышал меня! нет, этого не может быть. — Ты меня слышишь? — Конечно, — Марк стал потихоньку успокаиваться, — а что в этом удивительного? — Хотя бы то, что ты разговариваешь с кроватью. Я еще ни разу не общалась с людьми. Ощущения были странные. Как будто я сошла с ума. А может это так на меня повлияла дезинфицирующая жидкость. — Кровать, шкаф, стол, какая разница! — Марк снова стал смеяться. Его реплика обидела меня. Я благородного рода, я широкая двуспальная кровать! И нечего меня сравнивать с какими-то сомнительными столами. — Разница есть хотя бы во внешнем виде. Про другое я промолчу, раз уж Вы столь невежественны и ничего не понимаете. Я обиделась и решила больше ничего не говорить. — Ох, простите меня, — он сделал неуклюжий поклон в мою сторону, — я обещаю исправиться мадам. Он посмотрел на меня так как никто никогда из людей не смотрел. Единственное слово, которое я смогла из себя выдавить, было: — Мадемуазель. В следующий момент дверь открылась, и зашел Ник: — Пора, — его голос не таил в себе ни единой доли того веселья, которое было до того, как он вышел из комнаты. — До завтра, — сказал Марк, и они вдвоем покинули мою комнату. В комнате стало тихо. А у меня за спинкой пробежали мурашки. Неужели такое возможно? Я еще ни разу не встречала человека, который бы меня понял. Даже мои прошлые владельцы, любителя поговорить в одиночестве, никогда не слышали моих слов. Хотя я пыталась, не раз пыталась заговорить с ними. С тех пор, я редко говорю что-то вслух. Как оказалось, зря. Неизвестно сколько еще таких способных людей прошли через мою комнату. С сегодняшнего дня, я решила давать возможность людям услышать меня. Следующий день повторял события вчерашнего. Дезинфекция, истории, непонятный диалог и долгожданное уединение с ним. На этот раз Марк заговорил первым: — Тебе сильно досталось от этих паразитов? Ей Богу, сначала подумала, что он имеет в виду постояльцев. Но потом быстро сообразила, что он говорит о термитах: — Нет. Только легкое раздражение. — А остальные? — он обвел комнату взглядом. — Офрафотайте мне, пофалуйфта, фаднюю фтенку, — голос подало трюмо. Ну, надо же. Оно очень редко позволяет себе разговаривать. И то, в основном, короткими фразами. А тут целое предложение! — Непременно! — Марк снова сделал свой комический поклон, только теперь в сторону зеркала. — Есть еще пожелания? Остальная мебель молчала. То ли у них проблем не было. То ли все были настолько шокированы происходящим, что не решались подавать голос. Но меня не волновало их мнение. Мне хотелось общаться с человеком. Так началась наша дружба. В основном, говорил он. Мне нечего было рассказывать. Вся моя жизнь вместилась в две минуты. А Марк знал очень многое. Он рассказывал о разных странах, о том, что кроме нашей планеты есть другие. Но мне это сложно представить. В диалогах принимало участие и трюмо. Сначала его вопросы были редкими и короткими. Но через несколько дней оно рассказывало истории о том, что ему пришлось повидать. Давно я так не смеялась. Марк сумел сдружить всю мебель из комнаты. Мы продолжали обсуждать новую информацию, даже когда Марк уходил. Наши разговоры всегда длились не больше десяти минут. По истечении этого времени неизменно приходил Ник и уводил своего друга в полном молчании. На пятый день очистки комнаты, Марк рассказал мне о том, что в его мозгу есть мертвые клетки, которые медленно убивают его. Оказывается, у слова рак есть менее безобидное значение, чем обозначение земноводных. Марк сказал, что эндорфины помогают его клеткам прожить дольше и противостоять нападению плохих клеток. Именно поэтому ему пришлось стать токсикоманом. Что бы выжить. Рассказал о том, как впервые, после обнаружения болезни, стал слышать голоса разных предметов. Сначала он думал, что это проделки болезни, но после понял, что это дар. Конечно, ему никто не верил. Люди склонны отрицать все, что не могут увидеть и объяснить. Даже Ник не верил ему. И терпел всё это только потому, что хотел облегчить другу страдания. Внезапно Марк замолчал. Я ждала продолжения. Он сидел на полу, и его голова опустилась на руки. Я тихонько его позвала: — Марк? Ответа не было. Я заподозрила неладное и стала кричать, все время повторяя его имя. Но Марк не реагировал. Я собрала все силы и стала звать Ника. Но все попытки оказались напрасными. Я ничего не могла сделать для своего друга. И я расплакалась от своего бессилия. Да, я тоже умею плакать. Не всегда, когда вы не видите слез, это означает, что их нет. Научитесь прислушиваться друг другу. Вы узнаете много нового. Пока я умоляла Марка отозваться, в комнату зашел Ник. Он с порога понял в чем дело и на бегу, принялся куда-то звонить. Ник расстегнул куртку Марка, наклонился к нему и стал целовать. Потом я поняла, что он каким-то образом старался надуть живот Марка. А после того, как надувал, принимался сдувать, нажимая обеими руками на грудь. Я кричала о том, что его надо спасать. Но меня никто не слышал. Через пять минут приехали врачи и забрали Марка. Его унесли на носилках, надев ему на лицо какую-то маску. Мне никто ничего не сказал. Дверь закрылась, и в комнате стало темно. — Фто проифофло? — трюмо казалось встревоженным. — Плохие клетки победили, — пробасил шкаф. У меня не были ни сил, ни желания отвечать им. Я продолжала беззвучно плакать. И надеяться, что завтра он вернутся и все будет как прежде. Марк обещал иногда снимать эту комнату, после того, как его работа здесь закончится. Обещал рассказывать все больше и больше о мире, который находился по ту сторону двери. А еще обещал уговорить хозяина отеля, провести в номер несколько новых телевизионных каналов. В основном образовательных. Только к полуночи я немного успокоилась и почувствовала легкий холодок возле правой передней ножки. Это оказалась серебряная цепочка. Марк потерял ее, когда его клали на носилки. До самого утра я пыталась спрятать эту цепочку, что бы никто е нашел ее. Что бы сохранить ее для Марка. Я никогда не слышала о том, что мебель может шевелиться. Но слышала о том, что в жизни бывают чудеса. Разве не является чудом, человек, способный общаться с нами? С огромной верой в чудо я продолжала и продолжала делать попытки пошевелиться. Меня все дружно поддерживали. От наших усилий на окнах появился конденсат! Скрипнула входная дверь. Сначала я подумала, что это была дверь. Но оказалось, что это моя ножка скрипнула по деревянному полу. Мне удалось подтянуть цепочку под себя. Чудо произошло! Вся мебель развеселилась. Теперь в хорошем настроении мы стали ждать прихода Марка. Бригада пришла только к обеду. Они продолжили обработку стен и потолка. Это был последний день работы. Почти весь день в комнате царила тишина. Раздавался только шум работающих баллонов. — Давай поговорим об этом, — раздался голос одного из работников. И это был незнакомый голос. — Не о чем, тут говорить, — второй голос принадлежал Нику. — Он был в комнате, без противогаза. Это статья. И если окажется, что ты к этому причастен, то тебя уволят. — Мне плевать! — злость в голосе заставила меня поежится. Я еще никогда не слышала такие нотки в голосе Ника. Марк всегда отзывался о нем, как о брате. И говорил, что более жизнерадостного и добродушного человека не сыскать днем с огнем. Это было любимое выражение Марка. Я не могла понять, зачем искать с огнем, если человечество давно изобрело фонарики. Но всегда оставляла свои мысли при себе, чтобы не казаться в глазах Марка, необразованной. Незнакомец продолжал: — В твоей бригаде был нарик! Как, вообще, допускают на работу таких уродов. Тут Ник издал какой-то звериный звук, похожий на рычание и, бросив баллон на пол, кинулся на своего нового напарника. Они били друг друга руками и ногами. Их одежда оборвалась, шлемы спали на пол. Ник толкнул второго в сторону трюмо, оно покачнулось, и одна из его ножек треснула. Зеркало чудом устояло и все время повторяло: — Прикрафите! Прикрафите! Фатит!!! На поднявшийся шум прибежали бригады из соседних комнат, и дерущихся удалось наконец-то разнять. Ник сплюнул на пол кровь и сказал: — Единственный урод здесь, это ты! И вышел из комнаты, растолкав всех. Начальник бригады извинился перед хозяином отеля и вернул часть заработанных денег, что бы возместить нанесенный ущерб. Трюмо куда-то забрали. Оно плакало и говорило о том, что у него еще никогда не было друзей. Просило не забывать его. И клялось, что никогда не забудет нас. Марк так и не пришел. Но вечером дверь комнаты открылась, и в нее вошел мужчина. — Марк? — я так надеялась, что это он. Но когда ответа не последовало, я поняла, что это не он. — Господи, сумасшествие, какое! — прошептал Ник. — Никогда не чувствовал себя таким идиотом. Он молчал некоторое время, а потом произнес скороговоркой, ни разу не остановившись: — Марк умер. В больнице. Он только однажды пришел в себя. Минут на десять не больше. Он сказал, чтобы я передал ей о том, что ему очень жаль. Я никак не мог понять о ком он. У него никого, кроме меня не было. После того, как он узнал о болезни, решил ни к кому не привязываться. Чтобы не делать больно. А тут он говорит о какой-то женщине. Я ошибся! Он говорил не о женщине. Он говорил о кровати. О кровати!!! Каждый вечер, стоя за дверью, я слышал, как он разговаривал тут сам с собой. И только в больнице он признался, что разговаривал с вами. И теперь я, как последний дурак, стою посреди комнаты и говорю с мебелью. Вы меня хоть слышите? — Да, — хором отозвались мы со шкафом. Ник ничего не говорил. Стоял, как статуя в темноте комнаты и молчал. Потом прошептал еле различимо: — Его больше нет. Он сел там же, где сидел в последний раз Марк. И расплакался. Не знала, что мужчины могут так плакать. Мне хотелось его утешить, но в итоге я сама расплакалась. Клянусь, что пару раз слышала, как всхлипывал шкаф. После того, как Ник немного успокоился, он продолжил: — Марк взял с меня слово о том, что я приду к вам. Я пришел. Я всегда держу слово. Это слово единственное, что у меня осталось от него. Ник снова замолчал. А я вспомнила про цепочку. Снова невероятные усилия, снова надежда на маленькое чудо, снова скрип ножки о пол. — Что? — Ник поднялся с пола и принялся вглядываться в темноту. Но мне некогда было реагировать на него. Я старалась успеть сделать кое-что для них обоих. Еще несколько скрипов и Ник включил в комнате свет. Он неотрывно смотрел на меня. Его глаза были красными от слез. Он обошел вокруг меня, рассматривая каждую ножку, и тут неожиданно остановился. Он увидел цепочку! — О, Боже! — Ник поднял цепочку с пола и прижал к себе, продолжая неотрывно смотреть на меня. — Я схожу с ума! Это не может быть правдой. Ник сел на меня и спросил: — Вы разговаривали с ним? Слезы снова потекли по его щекам, подбородку и капали на меня. — Вы, ведь, правда, общались с ним. Он был особенным. Я всегда знал это. Ник успокоился, вытер слезы. Потом стал передо мной на колени и произнес: — Спасибо! Вы сделали его счастливым в последние дни. И он бы хотел, что бы это осталось с вами, — он приподнял матрац и аккуратно спрятал цепочку в самый угол моего дна. Уже возле двери он обернулся и сказал: — Перед тем, как навсегда закрыть глаза, Марк попросил меня о последнем одолжении. Я выполню его. Прощайте! И Ник ушел навсегда. А на следующий день в нашу комнату провели кабельное телевидение. Восемьсот каналов, среди которых много образовательных. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
