- Размечтался! Отдай свои крылья! Людям не дано летать!

 

Оказывается, мир может перевернуться. С ужасающим грохотом. Только этого никто кроме тебя не услышит. Перевернуться так, что душа твоя разорвется на клочки, тихо и беззвучно, для окружающих, опадая, как весна белыми и уже не нужными лепестками. Все оборонительные рубежи твоего сознания, заботливо возводимые из года в год, в один миг оказываются сметены нахлынувшим чувством.

Я ведь имею право чувствовать и любить? Кто мне может запретить? Так как я умею… не требуя и даже не прося ничего взамен.

 

- Этого мало! А, что ты можешь дать?

 

Все, что я могу, это из области неликвидных духовных ценностей, которые годятся разве что на лом, в прагматичном до отвращения мире. Ну, или, как ржавые антикварные украшения на стене повседневности. А еще я могу, если она, вдруг, решит перестрелять весь мир, молча прикрывать ей спину и подавать патроны.

 

- Этого мало! Она не будет с тобой счастлива!

 

Это у весны есть надежда.

Один на один со своими мыслями, которые, обгоняя друг друга в ужасающем вихре, оставляют рваные раны на сердце. Как холодно в этом вихре.

Легче всего расплакаться. Говорят, помогает. Не умею. Даже тайком от всех. Да и не хочется потом стыдится своего собственного отражения в зеркале….

 

- Ты разве не знаешь, что для всего придуманы правила? Для счастья, тоже! Так-то! Что ты можешь дать ей для счастья?

 

Правила, правила…

Когда-то давно, на войне без всяких правил, промокший до нитки, мерзнущий в мрачном горном ущелье, я смотрел на звезды и мечтал о том, как я полечу в небо…

 

- Людям не дано летать! Тебе разве дали надежду?

 

Ты понимаешь, что такого больше не будет. Такую женщину встречаешь только один раз за всю такую короткую жизнь, большая половина которой уже, и, увы, прожита.

Сам себе сделал крылья. Летаешь, сам над собой и над всем миром. И мало, что соображаешь. Где ты, что делаешь, что видишь?

Не важно!

Просто, весь мир заслонили ее глаза. Такие бездонные, умные, теплые, нежные. Безумно красивые, близкие и, в тоже время, бесконечно недостижимые…

 

- Да кому нужны твои чувства, глупец?

 

Если бы Ренуар, живя в наше время, увидел ее глаза, он бы расстроился… и выкинул бы свою Жанну на свалку!

Ее улыбка…

Леонардо да Винчи был художником? Он нарисовал улыбку?

Да он дилетант и криворукий неумеха! Он не видел, как улыбается она!

Вспоминаешь крохотную паутинку морщинок, вокруг затягивающих тебя бездонных глаз… Вспоминаешь и надолго выпадаешь из действительности…

И не надо никаких слов, чтобы почувствовать ту боль, которую она пережила.

Да, у каждого свои, такие маленькие трагедии. Только, порой, для каждого, они больше чем вся Вселенная.

 

- Ну, что? Налетался? Хватит! Марш в коридоры материального мира!

 

А там такие противные и гадкие сквозняки повседневности! И уже все простужены, вокруг настоящая эпидемия! Только, в этой стране - это не лечится.

Как была права Колин Маккалоу: все лучшее покупается лишь ценою великого страдания.

О, это была величайшая шутка Создателя! Он, наверное, был в плохом настроении, когда решил позабавиться с человеком, придумывая такое простое правило.

А может, авторство этого нехитрого закона принадлежит тому, кто, гадко ухмыляясь, пытается оторвать тебе крылья с кусками плоти, сбросить тебя вниз, на острые камни опостылевшего рационализма?

 

- Что ты можешь ей дать? ... Что, что? … Громче, не слышу! ... Это просто слова! Ха! Глупец! У тебя же ничего нет!

 

И тогда становится уже интересно: а почему, именно Бог улыбается, когда кто-то находит свой самый длинный, самый острый шип в терновом кустарнике?

Да… Представляю, с каким торжествующим негодованием будут изучать этот мой вопрос, те, кто будет когда-то громогласно зачитывать длинный список моих грехов.

Ну и пусть! Они, Там, не знают, что значит Жить! Пусть один день, но Жить! Они там все специалисты только в том, как красиво страдать и умереть.

 

Когда я летал, я не страдал. Я был счастлив!

 

- Это просто слова! Глупец!

 

Время лечит? Чушь! Боль теперь будет всегда.

Я теперь точно знаю, где будет больно перед ненастьем…

 

Там, где были крылья за спиной.