Никто, наверное, и не заметил, как появился на улице этот, еще не старый, но с явной печатью прожитой, нелегкой и долгой жизни человек.

Он остановился под одной из аккуратно подстриженных лип, неспешно выложил на асфальт из небольшой сумки, висевшей у него на плече, какую-то жестянку для сбора денег, из потрепанного футляра была извлечена скрипка… и, казалось, вся улица на секунду замерла.

 

Так это было не обычно – услышать неторопливо льющуюся, нежную и трепетную мелодию возле кичащихся дороговизной витрин, среди заполнившей все и вся суеты равнодушного муравейника людей.

И дождь, собравшийся было разогнать людей по домам, казалось, в нерешительности замер между небом и землей, впитывая в себя очарование поющей скрипки.

 

Многоликий, пестрый поток людских тел разделился. Ползущая куда-то шумная река толпы, вдруг, рассыпалась на сотни частичек, каждая из которых умела по-своему страдать и любить, надеяться и не верить, мечтать и разочаровываться.

 

Даже потрепанный жизнью бродяга - кот, который уже давно превратился из милого клубка шерсти в наглую рыжую морду, под прилавком летнего кафе замер в нерешительности, опасливо прислушиваясь к новым звукам.

 

Кто-то уже смотрел с благодарностью на этого уличного музыканта. Например, вон тот неловкий юноша, который, идя рядом с девушкой, начинал было тяготится затянувшейся неловкой паузой в разговоре. Что поделаешь – первое свидание! Теперь они с удовольствием слушали музыку, и что-то живо обсуждали, глядя, больше друг на друга, чем на музыканта, а роза в руках девушки уже не казалась лишней и не нужной.

 

Может быть, этот скрипач подарил им любовь?

 

Некоторые, даже и не думали останавливаться. Казалось, что по давно укоренившейся привычке, они украдкой пытаются выхватить кусочек этой мелодии, спрятать в потайной карман и унести домой. Даром же, да и в хозяйстве все пригодится!

 

А вот этот невзрачный тип, став неожиданно для него самого личностью, а не молчаливой частью толпы, на секунду растерявшись, недовольно огляделся, ускорил шаг и поспешил скрыться за углом, почувствовав себя неуютно…

 

Другие, останавливаясь или замедляя шаг, погружались в свои мысли. У каждого - такие разные. Но, очнувшись от веселых или грустных воспоминаний, они бережно, словно взятую на время книгу, с искренней благодарностью возвращали понравившуюся им мелодию владельцу. И, сами не подозревая, уносили с собой частичку души музыканта.

 

А он все играл. Закрыв глаза, слившись с музыкой и отрешившись от всего мира, летая над городом, он дарил людям мелодию своей души.

 

Может быть, это был рассказ о его жизни? О его былых мечтах? О любви?

 

Город продолжал жить своей жизнью. Кто-то равнодушно проходил мимо, кто-то, на секунду задержавшись, чтобы опустить в жестянку мелочь или смятую купюру, продолжал свой бег по житейской дороге.

 

А он все играл. Душа музыканта была где-то далеко и пела вместе со скрипкой. Он делал это так искренне, как могут только маленькие дети. Когда они бегут к нам с широко открытыми глазами и, задыхаясь от эмоций, глотая звуки, торопятся рассказать о чем-то для них важном и значительном.

 

Его глаза были закрыты. Где он был в этот момент? В чьи глаза он смотрел?

 

Так хотелось верить в то, что улица теперь будет наполнена этой музыкой вечно.

 

Для этого пришлось уйти, с сожалением прислушиваясь к удаляющимся и затихающим вдали звукам нежной скрипки.

Уйти, чтобы верить. Уйти, чтобы не видеть, как нежная мелодия растворится в сумерках, скрипач откроет глаза, соберет свои нехитрые вещи и, вернувшись к реальности, устало побредет домой, уже равнодушно глядя себе под ноги.

 

А ночью пойдет дождь. И, может быть, в убаюкивающем шелесте капель, за заплаканным окном, в своих снах, он будет рядом с той, в память о которой он разрывал свою душу на лоскуты, осыпая ими толпу. Он будет счастлив.

 

Может быть…