1.

   Немного хотелось пить. Я подошел к темному окну кухни и заглянул внутрь. Внутри были мысли о новой жизни, безымянное счастье и неприрученные желания. Снова и снова подмывало избавиться от терзающего этими тихими несбыточностями глупого сердца. Однако ж, можно бесконечно верить в жизнь без сердца, мозга и вообще без тела, но - это никак не помогает действенному решению непритворной мученицы. Я отвлекся от окна и продолжил слушать.

   Успокоенному, мне пришло в голову снизарение. Такой пухлый и невыразительный снизарень. Легким пухом. Расстелил свою кровяную скатерть и разлил вина в бо. А бо разошлись кругами и лишь слегка видоизменились за последнее полуторатысячелетие - стали мягкими и легкими, будто зелень лета. Очаровательный привкус колосьев и карамели возбуждал тонкое желание прикоснуться к незнакомому телу, провести пальцы изгибами-ложбинами, чуть клевать губами, опустошая напряженность, делясь полетом. Но не было незнакомого, не было сердца.

   Так просто случилось само. Вернулся в очередь за собственной чуткостью - идти годами, путями, ночуя в кострах и пепелищах, платя скудным золотом глаз, отпевая Пана, плести венки из сухих ветвей, шить воздушные платья для чужих взглядов. Так и шел за марево края, и достиг ли, пропал за так ли - того не ведали убогие седины. И наши сказы молчат...

   Спроси у моря - даст...

2.

Ты идешь мимо стены тумана, и оттуда тянутся голодные руки, бесцельно и неприкаянно. Ты порою хочешь пожать их, дать часть тепла, но внутри бьется инстинкт самосохранения - сердцем, смущенной кровью - и ты продолжаешь идти, забывая тонкие локти. Но... взгляни вперед, ведь это твои бывшие пальцы, ищущие звездного пепла, чтобы погреться, разбрасывающие уголья в поисках прохлады. Вглядись в смутные очертания неизвестных предметов ТАМ. Что ты знаешь об этом? Ни фига. И никто.

А я лежу на траве, гляжу в небо, плавные белки облаков, рыжее солнце на закате, кто-то рядом, теплым и необходимым пятнышком вокруг. Теплый ветер,я люблю прикосновения, чем чище и честнее, тем красивее. Иначе зачем быть? Только это всего лишь мечта. В жизни давно уж нет.

А распустятся первые подснежные и прочие метелочки, расплещемся по неприятным норам и будем дохнуть от тоски, не помня сердца и жизни. Новые тучи сгустятся над бредовыми головами, но уже не возвратить былых корней чудес. Да и что нам эти тучи - мы по норам позапрятаны, вещим словом заговорены, его наоборот не произнесешь, кольца не посеешь.

Так начинается поверхностное отношение к жизни и к любви. Иначе больно и не всегда хватает сил терпеть. Расступятся внутренние убеждения, падут честные принципы и начнем рушить дом, не нами строенный, не нами обжитый. И не нам его чинить - силы не те, любовь не та.

Слово было чутким и верным, покуда хотели сказать свое. Забыли свое - слово умерло. Оживили бы, кабы... Но и это не под силу. Разбрелись по угрюмым долинам, сгорбились по очагам, пожелтели осенние дожди. Выплелось в последний раз из тяжелых облаков, швырнуло боль оземь, и загудело по всем краям-долинам. Отозвались реки бурным говором, схлестнулись ветры, да только нечего делить. На том и успокоились, разлили память, ушло в землю семя знания. Потерпеть недолго.

Эхо в бережных руках.

Сон...

3.

Я тебе снюсь. Этого не существует. Он лишь сон, далекое тепло, тонкими каплями разлитое в мутных водах вечных рек. Зеленые снега укрыли деревья, чуть болезненно подрагивая перед задумчивым лицом влюбленного ребенка. Чистый папоротник, медовый настой, домашний скрип колес, плетущих вязь дороги домой. Мокрый свежий дождь открыл дверцу синих красок надежды. Поперек солнца застыла трава, колышимая ветром, сухим и багровым. Губы нашептали родник, и грязные усталые пальцы погрузились в песок. Капало с языка, неподкупное и заветное спасение - липкая, сладкая вода. Колесо листьев, снова рыжая трава отпустила нам грехи, не совершенные и едва ли задуманные. Детские волосы слиплись темной смолой, пропахли цветами и пьяной долиной. Разноцветные мальки ушли вглубь, небо застыло серебром заката - алым, умирающим. Рыба-мать тяжело шлепнулась на прохладный песок, и любопытные руки скользнули, поймав последнее движение уходящего лета. Маленький клейкий листок беззащитно лежал в ладони, не прося ничего, вглядываясь слепыми глазками новорожденного щенка в будущее. Хлопнуло птичье племя, и время потекло в сторону. Наше русло пересохло, горло напряглось нечетким звуком, склоны изготовились родить хилое эхо. Будто ставни вымерли, изящной ступней едва касаясь камней, остановилась перед зрачками, одарила гулким дуплом и заплелась в небо. Потерянный, стоял, держал в твердой руке осколок венка, а нагой поцелуй светился на губах. Ясный, шел посолонь, найдя заветный камень с родной отметиной. Плавился воздух полей, укрывали бесплодные ветви, поили серебряные ключи. Смуглый водяной уселся на брус колодца. подозвал юную девушку и шепчет ей буйные сказки. Струйки смеющегося пота блестят на ее отдыхающих плечах. Она дышит непринужденно и взволнованно. Вновь крадется вечер. Закрываются ворота. Вернемся на поляну, сядем в круг и заснем.

4.

Чуть другой, более нервный уровень. Надрывное состояние неустроенного одиночества. Сидя вполоборота к настоящей жизни, задумчиво пьем заменители, сурово правим знаменатели - и делимся, делимся, делимся... Распоряжаться степенью внутренней боли, расстилать ковры отрешения, забывать глаза становится настолько естественным, что даже кажется - незачем быть... Но по привычке, глупой и недалекой, продолжаем...

А я рву огни с их нестойких стебельков, ставлю в воду и вижу очередное горе. Порадуйся, чтобы не плакать, иначе я не выдержу первым. Отвлеки мое сердце неизвестной игрушкой, болезненной и отравляющей, запри мысль о любви. Стебли, одинокие дети, качаются под моим безразличным дыханием. Золотые купола горят смертью.

А ты молчишь, кусаешь рукава от бессилия, задыхаешься от нежности, но уже...

Скажи, ты вернешься?

5.

   Улыбка - такое многозначное состояние. Обиженная - детская, болезненная, чтоб%F