Дашенька ночью не спит и пишет себе письмо: Мол, "Привет, ненаглядная, я не писал давно, Времени не было у меня, и не хватало сил... Я, ненаглядная, позабыл, о чём вчера говорил". Дашенька ночью рыдает тихо и лихо строчит ответ: "Да, мой хороший, мы ведь не виделись много десятков лет. Может, ты бросишь всё и просто рванёшь ко мне?" "Милая, знаешь же, не могу", - ответит сама себе. "Но, ненаглядный мой, отчего?" - этот вопрос звучал Много десятков лет, он словно весь спор зачал. Мигом распавшись на множество витражей, Дашенька пишет так просто: "Ладно уж. Не болей, Нам ведь здоровый папаша нужен, сын же большой растет. Кажется, он как ты, возьмет под начальство взвод... Впрочем, не будем об этом, в армию не пущу, Я, мой родной, второго Афгана точно не допущу. Все же, закончим с этим, было - и в миг то прошло. Кстати, письмо предыдущее точно к тебе пришло? Ты мне смотри не ври, знаешь же, всё пойму". "Милая, можешь представить, - доходят по одному!" Дашенька вдруг вздохнет и три года будет молчать - Всё потому, что ей от боли хочется закричать, Только вот толку нет - в квартире она одна: Сын уж четвертый год спасти пытается острова. "Надо же", - пишет она себе через застойный год, "Все говорила: Афган-Афган... сын всё же нашел обход Он ведь совсем как ты: командовал и курил Милый, за что же мне две войны? Никто их не заслужил. Годы летят сквозь нее стрелой, все острова молчат, Дашенька в школе ведёт урок - растит молодых волчат, "Главное," - пишет она, "успеть помереть до войны, Я уж о вас с Олежкой устала смотреть все сны". «Сын мой — такой герой, наверно, в тебя пошёл! Я тут в архивах рылся, письма твои нашел... Как там Олежка, кстати?» - пишет себе ответ И отправляет: «Олежки, знаешь, года уж три как нет». Дашеньке лет так под пятьдесят, стены проели плешь, Дашеньке страшно, когда «смерть — обычная вещь», Говорят в телевизоре. У Даши переворачивается нутро: «То, что война — навсегда внутри, вам, видимо, все равно». Дашенька пишет: «Это — последнее, знаешь, моё письмо, Может, кому-то дано с таким горем жить... мне же теперь дано Только смотреть на раны свои и усмехаться вслед. Знаешь, таких, как ты... в мире уж точно нет». Дашенька письма жжет, жжет всю свою тетрадь. И улыбается на прощанье, молча ложась в кровать: «Господи-Боже, пусть не проснусь никогда, Господи-Боже, я тридцать лет не спала». |