Глава XVI Русь предавать нельзя!

 

Ничего не предвещало беды для торгового греческого судна, рассекающего весенние понтийские волны, когда неожиданно все вокруг почернело, как будто на море опустилась ночь. Первым же порывом ветра парус корабля был сорван и унесен в море, а на мачте болтались лишь жалкие остатки.

 

Команда и капитан замерли от неожиданности: за время хождения по водам Понта они видели многое, но такое – ни разу. Все произошло слишком внезапно, чтобы быть правдой. А потому кто-то тихо молился о спасении, а кто-то, инстинктивно ухватившись покрепче за деревянные части корабля, ждал развязки надвигающихся событий.

Капитан то и дело переводил свой испуганный взгляд с темного грозового неба на все более усиливающееся волнение за бортом. Шторма было не избежать. И он обещал быть сильным – самым сильным из всех, что видел за всю свою жизнь мореплаватель. «Чем он мог так прогневить Бога? Или не он?»

 

Глаза его метнулись к носу корабля, где различили в сумраке настигающей судно грозы фигуру немолодого грека-купца, зафрахтовавшего корабль от Константинополя до самого устья Днепра. Этот пассажир сразу не понравился капитану. На купца он был не похож. Да и где товар? При нем была только тяжелая холщевая сумка. До борта корабля незнакомца сопровождала дворцовая стража.

 

Капитана предупредили заранее, что пристать к берегу он должен в точно указанном купцом месте и никак иначе. А за согласие взять на борт только одного пассажира ему была отсыпана целая горсть золотых монет. Выполнив этот рейс, капитан мог не выходить в море уже никогда. Ради этого стоило рискнуть, хотя никаких особых опасностей это плавание и не предвещало. Он уже привык, что каждый выход в море может стать последним. А потому не стал задавать лишних вопросов людям, так щедро оплачивающим его труды.

 

А странный пассажир как будто врос всем своим телом в нос его посудины, и даже высокие с огромный дом волны, на которых корабль подбрасывало вверх и опускало, словно щепку, стремительно вниз, не могли сдвинуть его с места.

«Нужно сказать, чтобы он уходил оттуда. А то не ровен час смоет за борт, а потом отвечай за него, объясняйся, что да зачем», - с этими мыслями капитан почти ползком пробирался к носу корабля, стараясь как можно сильнее ухватиться за части деревянной обшивки и пережидая захлестывающие палубу волны.

 

И когда он был почти готов окликнуть странного пассажира, на черном небе сверкнула молния и тяжелым грохотом ударила прямо в корабельную мачту, развалив ее до самого основания. Молния блеснула вновь. Капитан и его пассажир открыли зажмуренные от яркой вспышки и страха глаза, подняли их вверх, не услышав положенных раскатов грома, и одновременно увидели, как по грозовому небу летит прекрасный светлый женский образ, приближаясь к их кораблю. И в момент, когда он, казалось, был совсем рядом, так что до него можно было достать рукой, властный голос прозвучал в ушах капитана и начальника Тайной стражи византийских императоров Никифора, ибо в этот злополучный день на палубе корабля стоял именно он. Устрашающий и мелодичный одновременно, голос произнес: «Русь предавать нельзя!»

Услышав его, Никифор стал пробираться в свою каюту и вскоре вернулся с единственной своею поклажей – холщевым мешком. Он доставал кожаные мешочки, полные золотых монет, и высыпал их прямо в бушующее море, на глазах удивленного капитана и под пристальным взглядом прекрасного видения. Выбросив все кошели с золотом, кроме последнего, он поднял глаза к небу и, упав на колени, начал истово молиться.

Так же внезапно, как и начался, шторм прекратился. Никифор протянул последний оставшийся кошель с золотом капитану и, в ответ на его вопросительный взгляд, произнес:

- Капитан, наш новый курс - на Афон.

И опять погрузился в молитвы.

Всю обратную дорогу он ходил отрешенно, не замечая ни капитана, ни команду корабля, а высадившись на берег, стал подниматься в гору по одному ему одному знакомой дороге, пока совсем не исчез за ее поворотом…

 

****

 

Монах Афанасий истово молился перед иконой божьей матери, стоя на коленях в углу вырубленной в скале кельи Афонской Лавры, освещаемой лишь маленьким язычком пламени лампадки, когда скрипнула дверь, и в келью вошел крепкий пожилой человек с властным взором. Монах, даже не обернувшись на этот звук, продолжал творить молитву.

Император Василий II задал бывшему начальнику Тайной Стражи совсем короткий вопрос:

- Почему?

На что молящийся, встав с колен и прямо глядя ему в глаза, ответил:

- Русь предавать нельзя!

Это был первый раз, когда Никифор не отвел глаз и выдержал взгляд императора. Тот еще немного постоял, и недоуменно пожав плечами, вышел из кельи.

Монах же продолжил молитвы и не услышал, или не захотел услышать, как только что закрывшаяся за императором дверь снова распахнулась и тонкий клинок убийцы, распоров грубый холст рясы на спине, пронзил его сердце.

Испуская последний вздох, Никифор не мог отвести взгляда от чудесных глаз на иконе, с доброй грустью смотревших на умирающего человека, который ценою своей жизни на несколько лет отсрочил ужас княжеского братоубийства в далекой Руси, похоронив в пучине Понта золото, предназначавшееся для новоиспеченного Ростовского князя, сына Владимира – Ярослава.

 

Глава XVII Предчувствие.

 

В свете уже оплывшей свечи княгиня Анна дописывала поручения, которые лежали слева от нее стопкой исписанных листов, каждый из которых начинался с имени того, кому эти поручения предназначались. Первые лучи утреннего солнца робко заглянули в кабинет русской царицы, когда она со вздохом облегчения «Слава Богу! Успела» выводила уверенным и четким подчерком имена последних адресатов. Задув свечу, она прилегла на небольшой топчан. Бессонная ночь сделала свое дело, и княгиня очень скоро забылась глубоким сном.

В кабинет с подносом, на котором стояли серебряные приборы для завтрака, привычно вошла Марина. Увидев спящую царицу, она тихо, стараясь не разбудить, поставила поднос, и собралась уже уходить, когда ее взгляд привлек пергамент, лежащий отдельно от других и вероятно написанный Анной последним. «Михаилу и Марине!» Читать чужие письма нехорошо – так ее учили с детства. Но письмо было адресовано ей! И женское любопытство взяло верх. Взглянув на пергамент, а затем на спящую подругу, Марина взяла со стола свиток и, тихонько прикрыв за собой тяжелую дверь, бросилась прямиком к мужу. Михаил, Владимир и настоятель Десятинной церкви Анастас что-то горячо обсуждали у входа в собор. Марина несколько минут колебалась, а затем, набравшись решимости, подошла к мужчинам. Поклонившись князю и получив благословение батюшки, протянула мужу пергамент. Михаил быстро прочел послание царицы к самому себе и показал его Владимиру. Тот, заглянув в текст, молча кивнул, давая понять, что он в курсе событий и произнес:

- Я уже такое получил. С такими же подробными инструкциями. Что мне нужно будет сделать после того, как Анны не станет.

- Анна что-то, чувствует, но нам не говорит, не хочет расстраивать? –предположила Марина.

- Никто из смертных не может знать свою судьбу наперед! – ответил ей священник.

-Ты в этом точно уверен, батюшка ? – резко спросил его Михаил.

 

И так и не получив от Анастаса утвердительного ответа продолжил:

- А я после того случая с греками ни в чем не уверен. Казаться мне стало, и уверенность моя с каждым днем растет, что царица наша Анна знает гораздо больше, чем нам всем говорит.

- И все равно церковь христианская против! – опять возразил Анастас.

 

- То, что она против, мы все уже давно поняли, а ты своей головой-то сам подумай. Или после того, как из рук князя и царицы право на суд получили *, совсем мозги жиром заплывать стали? Их-то тут, на Руси, вам быстро прочистят, коли к народу прислушиваться перестанете, и не о душах паствы своей, а о десятине только и думать будете. Такого пинка получите, что катиться вам до самого Иерусалима, чтобы там грехи свои замаливать!

 

- Не богохульствуй, воевода. Ибо церковь наша не все дела царицы Анны одобряет, и я ей об этом не раз говорил.

 

- Ты это, Анастас, при нас, друзьях, еще ладно, говори, но в Киеве при всем честном народе не ляпни. Последнее слово сказать не успеешь, как народ тебя, батюшка, бить начнет, да так, что и меч свой из-под рясы вытащить не успеешь. И видит бог, будь я на их месте, ей-ей тоже бы пару раз по тебе приложился. Ты что несешь такое? Али забыл, что она для веры православной на Руси сделала? И вот это все, - обвел он руками вокруг себя, - указывая на Десятинную церковь, было бы возможно? А грамота, а ремесла, кто это все поднимал, кто людей русских этому обучал? Не она, что ли? Знахарство в вину княгине вменяешь. А сколько сирот по всей Руси, ее с князем стараниями пригретых обученных и к делу приставленных. Сколько людей вылечила? И тебя, дурака в рясе, на ноги позапрошлой зимой подняла, когда ты кровью харкал и с жизнью прощался. Все отварами тебя своими поила, пока не выздоровел. А сколько советов дельных ее в жизнь воплощали все вместе? Хоть ты ему, князь, скажи. Ты-то помнишь? А то у нашего батюшки память коротка стала.

 

Священник покраснел и еле сдерживался, чтобы не вступить с Михаилом в словесную перепалку, когда князь Владимир прервал варяга:

- Хватит, Волк. Во многом ты прав. А тебе, батюшка, да и мне, послушать полезно, хоть и приятного в этом, соглашусь, мало. Потому что так и народ киевский думает. И ежели к нему не прислушиваться – беда будет, что в церкви, что и в государственном правлении. Вера православная и Русь без нас с тобой уже стоять крепко будут. А как мы с тобой без веры и народа своего?

А насчет Анны Волк прав, пустого она делать не будет. И если чего не захочет сказать сама, клещами не вытянешь. А потому в покои наши никого чужого близко не подпускать. Охрану утроить. За все это ты, воевода, в ответе. Ну а мы с Анастасом еще раз с ней поговорить попытаемся. Он как духовник, я как муж. Может чего из этого и выйдет.

 

Друзья стали расходиться по своим делам, так и не заметив, как с улыбкой на губах и печальным мудрым взором смотрит им вслед сама царица Анна.

 

* Речь идет о переданном Церкви князем Владимиром своего права суда в части дел религиозных, семейных, врачевания и т.п.

 

Глава XVIII Епископ Титмар Мерзебургский.

 

- Дорогой мой епископ, Ваша задача очень сложна, но потому и почетна. Вы должны лично посетить Киев и убедить князя Владимира в том, что истинная вера Христова может быть только в первом и единственном Риме. А не во втором , непонятно откуда взявшемся - в Константинополе. *

И что союз с нами ему выгоден, как никогда. А за одно , раскроете тайные происки его врага - императора Василия, снабжающего по нашей информации, весьма даже не скромными деньгами одного из его сыновей – Ярослава.

 

Вы хорошо знаете варварскую душу. Действуйте там по собственному усмотрению. А за одно с Вами , я отправлю свое послание польскому королю Болеславу. Он окажет Вам всяческую поддержку. Любое движение Руси в сторону Рима, ослабит Константинополь.

А если Вы поможете протоптать дорожку, к сердцу князя и княгини нашим купцам из Генуи - Ваши старания будут щедро вознаграждены. С богом и в добрый час,- с этими словами Папа перекрестив , епископа протянул ему для поцелуя свою руку.

 

******

 

Конь под епископом Мерзебургским ** еле-еле перебирал ногами, пытаясь выбраться из грязи на размытой только что прошедшим проливным ливнем дороге, где-то недалеко от Киева, которая в один миг превратилась в скользкую западню для него и его отряда, недавно покинувшего столицу Русского государства, и удостоившегося сопровождения самого князя Владимира и охраны из нескольких сотен его дружинников до самых границ Руси.

За несколько недель пребывания в Киеве Епископ Титмар так и не сказал Владимиру самого главного, ради чего собственно и прибыл . Но предложить протекторат Рима скрыто или явно князю Киевскому, власть которого распространялась на всю эту огромную варварскую территорию, в размеры которой с легкостью могли уложиться все ныне существующие европейские государства, да еще бы и место осталось, язык как-то не поворачивался.

"Да и с верой Христовой , заимствованной, как казалось всем из Рима, и распространяемой на Руси с помощью Константинопольского патриархата , промашка явная вышла. Не причем здесь и Константинополь. Христианство на Руси для базивлевсов Византийских и Константинопольского патриарха такая же неожиданность, как и для Папы Римского и кость в горле еще та.

А потому, и предложить Владимиру папский протекторат и вообще, говорить с ним сейчас с позиции силы и превосходства – великая глупость. Здесь не силой надо брать, а хитростью. Выявить больное место и давить на него, давить... А купцы наши генуэзцы, жадные и как саранча разрушающие своими набегами торговлю и ремесла других народов, здесь никому не нужны. И право беспошлинной торговли им на Руси не светит.

Тут не соперничать с Византией надо за влияние на Русь, а пожалуй уже пора объединяться с императорами для борьбы с ней".- в этих мыслях прошла вся оставшаяся дорога до последнего рубежа русских пограничных укреплений, до которых и сопровождал его князь Владимир со своими дружинниками.

- Ну что , епископ , дальше со своими рыцарями пойдешь один, как и уговаривались. На Руси мы гостям всегда рады. А его святейшеству передай и в грамоте моей и на словах. Что если признает он и церковь его , сыновей моих в христианском браке законном рожденных от принцессы Византийской Анны- Бориса и Глеба наследниками княжеского Киевского стола и царями всей Руси, тогда и разговор мой с ним другой будет, взаимовыгодный и благодарный.

Ибо тем самым великое мы с ним дело для земли Русской сделаем, искушение властью и грех братоубийства искореним. - сказав это, князь передал Титмору запечатанную грамоту.

Тот с поклоном принял ее. Глаза епископа недобро сверкнули. «Русский князь сам указал ему на свое больное место. Теперь только надавить на него и все… Русь будет у наших ног со всеми своими неисчислимыми богатствами. Об этом можно было только и мечтать».

С этими мыслями Епископ Мерзебургский Титмар двинулся дальше по своему пути в окружении охраны из саксонских воинов во владения польского короля Болеслава Храброго. В след ему смотрело несколько сотен пар глаз, провожавших его до границы русских воинов.

 

- Не нравиться мне этот латинянин,- произнес обращаясь к князю Волк, - была бы моя бы воля не выпустил бы я его просто так, не выведав, за чем он в самом деле к нам послан. Пока не поздно князь может догнать?

- Пусть идут с миром,- ответил ему погруженный в свои мысли Владимир.

На что воевода, с недовольством крутанув несколько раз рукой над своей головой, указал своему отряду новое направление. Подчиняясь его команде , дружинники развернув своих коней и стряхивая с плащей и доспехов капли дождя, двинулись в обратный путь.

*Хотелось бы обратить внимание уважаемого читателя, что все , что происходило в этой главе датируется 1010-1011 годами, и происходит еще до раскола Христианской церкви на Католическую и Православную официально произошедший лишь 1054 году.

 

** Титмар Мерзебургский

(Thietmar von Merseburg) (25.VII.975 - 1.XII.1018) - нем. хронист, епископ Мерзебургский (с 1009). Сын саксонского графа Зигфрида фон Вальбека, родственник императоров Саксонской династии. Хроника Т. М. (на лат яз.), охватывающая период с правления Генриха I до 1018, - важный исторический источник, особенно по истории германо-слав. отношений. В хронике содержатся сведения и по истории Руси, русско-польских и русско-польско-печенегских отношений. Наибольшую ценность представляют 2-я пол. 6-й, 7-я и 8-я кн., где излагаются события, современником и даже очевидцем или участником к-рых (напр., германо-польские войны нач. 11 в.) он был. Т. М., сторонник сильной королев. власти, апологет завоеват. политики в отношении слав. народов, откровенно враждебен Польше.

 

Советская историческая энциклопедия.

 

** Титмар Мерзебургский (Thietmar von Merseburg) (25.7.975 — 1.12.1018), немецкий хронист. Епископ Мерзебургский с 1009. Родственник императоров Саксонской династии. Хроника Т (на латинском языке), охватывающая период с правления Генриха до 1018 (наиболее ценна для времени правления Оттона и Генриха ), — важный исторический источник, особенно по истории германо-славянских отношений; содержит сведения и по истории Руси. Т — сторонник сильной королевской власти, апологет завоевательной политики в отношении славянских народов.

 

Большая Советская энциклопедия.

 

Ввести образ епископа Титмара (Дитмара) пришлось по одной причине. Документально подтверждено, что он совершил путешествие в Киев, где был принят князем Владимиром и по окончании своего пребывания, препровожден им до границ Русского государства.

 

О том, что данная поездка была совершена Титмаром далеко не в познавательных целях можно только догадываться. Но в связи с тем, что епископ обнаружил еще и редкий для того времени, дар средневекового хрониста, на записи которого до сих пор ссылаются отечественные и зарубежные историки, а так же для полноты описания Русско-Римских-Византийских отношений этот персонаж - достаточно важен. (Автор)