Ходики напророчили, остановились полночью. Дробные многоточия сыпались между строчками - Маковыми песчинками, крошкою антрацитовой… Ворон с глазами-льдинками грошик из цинка выковал. Грошик отдал на пристани в горсть разбитному приставу, Лодку столкнул ребристую в сумрак, а воды быстрые Влажными поцелуями, трепетом тел русалочьих В лодке тоску почуяли и расступились. За ночь их Выстудил ветер северный, он до утра просеивал Иней в ладошках клевера ивовым лёгким веером. Лодка с рассветом брошена, небо – овечкой кроткою. Берегом запорошенным, рваной косой походкою, Тропкою неприметною, местностью неприветливой, Глядя на камни с метками, Ворон побрёл, а редкие Встреченные прохожие (с ношею и порожние) На близнецов похожие, вбок воротили рожи и БОроды прокламацией - Оберег тайно мацали, Вшитый за грязным лацканом. Псы челюстями клацали, Выли вслед, заполошные, но не решались броситься. Колокола на площади били с щербатой звонницы… Только один юродивый с глупой блаженной миною Не испугался, вроде бы, хлеб дал и прутик ивовый. И провожал до пустоши, и бормотал (про горе, ли?) Прятал глаза потухшие в бельмах, пока предгория Не закурились дымкою, там он отстал со вздохами. Тропка петляла зыбкая, где-то обвалы охали… Выше (где скалы древние тучи чесали гребнями), Ворон нашёл знамения старого рода-племени. Пламя взметнулось гневное. Тени - в полнеба, жрицами. Грохотом - слово верное: Ворон взлетел Жар-птицею! Крылья простёр над пустошью, над городами, весями, Над стариками, клушами, приставом и повесами, Над берегами талыми с омутом и русалками, И над дитями малыми, что тычут в небо палками… Птица зажгла весеннее Солнце. В одно мгновение Вспыхнуло оперение От соприкосновения… Брызнули искры скорые - На все четыре стороны. Падала птица гордая К долу бескрылым вороном… Эх! И гульбе в народе быть За самобраной скатертью! Только один юродивый Запричитал на паперти… |