Как и во всех городах, в Нижневартовске была , наверное, и сейчас есть центральная улица, называлась она тогда улицей Мира. Долгое время висел на ней большой плакат. Интересна диалектика этого плаката. Сначала было: «Даешь 1 миллион тонн нефти в сутки!» Затем: «Есть один миллион!». И последний плакат – скромно: «Нефть – Родине!» Эта странная диалектика объяснялась очень просто: расчеты не оправдались, нефти на Самоотлоре оказалось гораздо меньше. Я тогда работала в Самоотлорской экспедиции, в тресте Мегионнефтегеофизика. Трест хоть и так назывался, вовсе не находился в Мегионе. Работали мы в промзоне Нижневартовска. А про Мегион была такая расхожая частушка:

 

Вот поеду в Мегион –

Заработаю миллион,

А приеду из Мегиона

Без штанов и миллиона!

 

Вот и я приехала на заработки, поправлять своё материальное положение. Зарплата по тем временам рядового инженера на Большой Земле составляла порядка 110-120 рублей. Здесь в Нижневартовске я получала около 500 рублей. Для сравнения однокомнатная кооперативная квартира стоила примерно 5000 рублей, так что деньги для меня были не малые. У отца на Севере была двухкомнатная квартира и нам с дочкой было где жить. Поначалу я работала в партии цифровой обработки. Было нас пятеро математиков: Коля Бандурка, начальник партии, с Украины, Валера Рыбинцев - сын земли иудейской, Клара и я – из Татарии, пятый Александр Михайлович – из Подмосковья, в общем - полный интернационал.

Мы вполне ладили друг с другом: с Валерой у меня были очень теплые товарищеские отношения, с Колей – чуточку сложно-подчиненные, с Кларой мы были почти подружки. Александра Михайловича я почти не застала, он вскоре уволился и уехал на Большую Землю.

Перед нами была поставлена задача, образно говоря, «вычистить» кривую механического каротажа от помех, главной составляющей которых был износ долота. Что такое механический каротаж? Это просто-напросто скорость бурения, а скорость бурения зависит от твердости породы и степени изношенности долота. Казалось бы, все просто: гармонический анализ, различные виды интерполяций и в результате - «чистая» кривая механического каротажа, по которой можно определить нефтяные и газовые залежи. Но на самом деле все сложнее. Отличить, процесс износа долота от процесса бурения разной твердости породы практически невозможно или возможно с небольшой долей вероятности. Нельзя сказать, что мы были плохими математиками, скорей всего проблема в такой постановке была нерешабельной. Мы так года полтора бились пытаясь получить какой-нибудь результат.

Потом партию нашу ликвидировали, Валера и Коля уехали на Большую Землю, Клара от своего мужа-ревнивца тоже сбежала куда-то.

Меня перевели в КИП (контрольно-интерпретационная партия) и тут же начальник нашей экспедиции Владимир Федосович Антропов дал мне задание «разобраться с газовым каротажом». А «разбираться» действительно нужно было. Традиционно в то время газовый каротаж проводился с превентивной целью, как средство защиты от взрывов на скважине. А взрывы, несмотря на проведенный каротаж, были. Помню как-то моя дочь не пошла на тренировки в бассейн. Спрашиваю, в чем дело? Оказывается, тренер их хоронила в тот день своего мужа погибшего на скважине. Страшное дело, газовый выброс: двенадцатиметровые бурильные трубы вылетают из скважины как макароны, потом, как правило – пожар. Пришлось мне давать заключение по этой злополучной скважине. Взяла я грех на душу, подписала. Хотя и специалистом не нужно быть, чтоб видеть – никакого каротажа не было - проспали ребята!

В нашем тресте помимо нашей экспедиции, проводившей газовый и механический каротажи были и другие группы, занимающиеся электрокаротажом, ядерным, акустическим. Все эти каротажи, помимо наших, потом проходили комплексную обработку по программе АСОИГИС. Тогда я просмотрела сотни диаграмм. Никогда не забуду скважину № 700 Варьеганской площади, не помню только была она разведочная или эксплуатационная. Так вот я сравнила газовый каротаж, проведенный партией Евгения Яковлевича Белецкого с кривой полученной по АСОИГИС и обнаружила потрясающую корреляцию. Я не говорю о корреляции основных пластов – это само собой. На обеих диаграммах на одной и той же глубине четко выделялся пластик нефти мощностью всего в полтора метра! Вывод напрашивался сам собой: зачем проводить дорогостоящие каротажи (электро, ядерный и т.д. ), при которых нужно останавливать бурение, если газовый каротаж, проводимый в процессе бурения давал такую же картину как и все остальные. Правда и у газового каротажа были свои проблемы, но об этом позже. И вот тогда мы объявили войну всем нашим партиям, кроме, естественно партии Белецкого. Начали лишать премий за некачественный каротаж, а что такое лишиться кровных заработанных для геофизиков, летающих с Большой Земли и живущих по месяцу на буровых или в балках?

Кстати о балках - это не то, что похоже на овраги, это домик сооруженный из досок, картона и из всего что попадется под руку. И в этом домике живут люди и в -50 и в + 40, как вахта попадётся. Реакцию наших геофизиков нетрудно представить, то что перестали здороваться, место уступать в автобусе – само собой! Иду я однажды с ночной работы (машинное время мне давали в три часа ночи и Вычислительный Центр находился в другом здании) на работу в Трест, было уже где-то 10 утра, как услышав рев трактора, едва успела заскочить на стоящие рядом бетонные балки. И вот уже оттуда кричу водителю: «Чтоб ты сдох!!!» Видимо подобным «реверансом» тракторист хотел выразить свое отношение к «блатной работнице» позволяющей себе являться на работу в 10 утра. Откуда было ему знать, что я практически не спала и полночи уже проработала и откуда было мне знать, выкликивая проклятия, что через пару дней он умрет, выпив тормозной жидкости?!

 

Так вот о проблемах газового каротажа. Месяц у меня «болела голова», весь август я и днем, и ночью ходила как сомнамбула. Месяц ушел на создание математической модели гидродинамики скважины. С готовой статьей я пошла к начальнику экспедиции. Он как раз вернулся из командировки. Когда я пришла, Владимир Федосович начал рассказывать о командировке, о том как они извели полтонны соли, пытаясь выяснить пародоксальную зависимость коэффициента затухания от мощности пласта. Хорошо помню этот момент: я улыбнулась и положила статью на стол со словами: «Вот здесь вы увидите, что эта зависимость вовсе не является пародоксальной!» Потом была всесоюзная геофизическая конференция, на которой я выступила с докладом, к слову сказать очень неуверенно, просто скверно выступила. Зато стеногазета, посвященная критике некоторых «умельцев» газового каротажа на техсовете экспедиции, имела потрясающий успех. Как выразилась начальница нашего КИПа Анна Ефимовна: « Полчаса катались влёжку от смеха». Такое слышать от моей «врагини», первой противницы нетрадиционного газового каротажа чего-то стоило! Чего только не писали в своих объяснительных наши «партийцы», пытаясь оправдать никчёмный результат. И то что «водород не горит» в хроматотермографах (газовые анализаторы), и то что аппаратура сгорела во время грозы, заметьте при этом, что никакой приемно-передающей аппаратуры на геофизических станциях нет, чтобы это могло случиться. Что мне оставалось писать в ответ. Так как дело было зимой, я отвечала: «Постольку поскольку в декабре очень туго с грозами, не проще ли обратиться за помощью к НЛО», а «негорящим водородом» предлагала заполнять дирижабли, снятые с производства как раз в силу его свойства гореть. Порой достаточно было изменить пару слов в объяснительной – и «шедевр» был готов.

У меня появились союзники: первый из них – Владимир Михайлович Теленков, наш главный геолог. И, конечно, противники – начальница геологического отдела Е.Н. Маркова, жена управляющего трестом. Возможно, кому-то, как и мне, пришла в голову мысль: а нельзя ли заменить газовым каротажом, все остальные виды каротажей. Очень крамольная мысль, со всеми вытекающими отсюда последствиями! Как бы там ни было, а место в автобусе мне стали уступать, на Новый год даже ёлочку подарили. Автобус мне ночью стали присылать, чтобы не пришлось мне в два часа ночи в промзону на ИВЦ топать, программы отлаживать.

Вышла я однажды ночью к автобусу, водитель стоит спиной ко мне и говорит своему приятелю, интересующемуся, что он в два часа ночи здесь делает. Слышу в ответ: Да, вот одну «козу» надо подвезти!»

 

Так и проездила эта «коза» до весны, а потом... мама закидала телеграммами, требуя вернуться домой, дочка вдруг вытянулась, как былинка, стала похожа на растение выросшее в подвальном окне. И я решила уехать с Севера. И вот то, что я услышала на прощание от начальника партии Виктора Носкова, мне было дороже всех наград в моей жизни. Он сказал: «Лана – не уезжайте, дело пострадает!»