Облако

 

1

Трехдневные переговоры наконец закончились: с трудом, но удалось договориться обо всем, и я отвезла удовлетворенных австрийцев в аэропорт. Махнула вслед рукой, вышла на улицу и села в маршрутку обратно в город. На плечи сразу спустилась усталость. Как это бывает после того, как много часов говоришь на трех языках и перегруженная голова уже отказывается отличать один от другого и начинает переводить с немецкого на немецкий и с русского на русский. В первую же минуту после окончания переговоров благодарный мозг, будто махнув прощальным крылом, отключается насовсем и улетает в свою ментальную нирвану. В голове наступает абсолютная тишина, как до сотворения мира - никаких мыслей, никаких слов вообще. Тишина. Я - как органичная часть мира, растворенная в нем, не способная отличить себя как отдельно взятого человека. Слышу, как растет трава, как рассекают воздух крылья летящих в вышине птиц. Машины и прочие шумы цивилизации почему-то отключаются вместе с мозгом и не воспринимаются никак. Тишина… Потом приходит следующее чувство - жара. Очень жарко, но это не тревожит.

 

Маршрутка въезжает в город, и вдруг мозг неожиданно включается и сообщает мне, что как раз здесь, на въезде находится один магазин света, в который я уже несколько лет собиралась заехать, и сейчас - хорошая возможность, так как мне как раз надо купить люстру в кабинет. Сообщает и отключается опять. Я послушно выхожу на остановке и захожу в магазин. Тишина заходит вместе со мной: в огромном магазине никого нет. Я брожу мимо разных светильников и удивляюсь безвкусице хозяина. Словно попала в 1980-е. Но мозг все еще не утруждает себя облеканием моих впечатлений в слова.

 

Вдруг рядом со мной появляется человек. Совершенно не похожий на продавца. Может быть хозяин? Но точно не продавец, расшифровываю я с трудом, будто в вязком воздухе, свое впечатление. Я даже не заметила, как он подошел. Тихо так возник рядом.

 

– Что-то у вас тут уж очень скучненько, - выдыхаю я, глядя наверх.

– Совершенно с Вами согласен, - сообщает мне человек, стоя рядом со мной и тоже глядя наверх.

– Мне нужна люстра для кабинета. Как Вы думаете, в бездне этого хлама можно найти что-то стоящее?

– Думаю, нет. Вам может понравиться одна коллекция, но я не уверен, - говорит он и лениво отправляется вглубь помещения. Там он останавливается и молча поднимает голову в сторону огромных розоватых алебастровых монстров, прабабушка которых, возможно, и видела сон про элегантность, но в деталях не упомнила и по наследству передать не сумела.

– Ужас, - говорю я.

– Ну тут хоть старались что-то придумать, - совершенно равнодушно со сложенными за спиной руками, заявляет хозяин.

 

Мы ходим по этому мавзолею никому не нужных пародий на светильники, обмениваясь разными лениво-шутливыми замечаниями.

В окна ярко светит солнце, в помещении чуть прохладнее, чем на улице, и моему телу, очевидно, просто приятно находиться в таких температурных условиях, поэтому оно никуда не торопится и совершенно не следит за временем. Тут я замечаю пару одинаковых люстр разного диаметра в псевдо-ампирном стиле. Мы останавливаемся напротив и молча смотрим на них. И вдруг… я воспринимаю теплое мягкое облако, которое окутывает нас обоих. Облако настолько плотно, что его можно потрогать рукой. Оно исключительно приятное, нежное даже. Мое восприятие реальности концентрируется на коже, по которой начинают бегать мурашки. Я осторожно поворачиваю голову и смотрю на человека рядом со мной. Он так же осторожно оборачивается ко мне и ощущает, очевидно, именно в этот момент именно то же самое. Тут я его, наконец, вижу. Серые трогательные глаза, смотрящие скорее внутрь, чем на меня. Через секунду он встряхивает головой, будто сбрасывая наваждение и начинает почти суетиться:

– Вы не хотите присесть? Может быть кофе? Вам `эта люстра понравилась, да? Я ее сейчас сниму.

– Подождите, пожалуйста, мне никак не представить размеры моего кабинета, и не понять, какую из двух надо брать.

Сконцентрировать внимание мне не удается, и я просто выбираю какую-то.

– Эта люстра у нас есть на складе. Я выпишу, вам ее там отпустят, а я отнесу ее вам в машину.

– У меня машина в другом месте. Я пешком, - говорю я. Он смотрит на меня растерянным взглядом, бросается к телефону, набирает склад и орет в трубку:

– Она без машины!

Я смеюсь, а он, взяв себя в руки, уже совершенно "рабочим" голосом поправляет вылетевшую фразу:

– К вам сейчас прийдет покупательница, у нее нет машины, достаньте люстру номер Х из коробки и запакуйте так, чтобы ее можно было нести в двух руках.

Мы, сконфуженно шутя, расстаемся, и я ухожу в своем кусочке облака в мир.

 

 

2

В размерах люстры я ошиблась. Она оказалась слишком маленькой. Через пару дней нашла время, чтобы опять съездить в магазин света. Лил дождь. Я засунула люстру в рюкзак, потому что не люблю носить что-то в руках, и отправилась в непогоду.

Он курил на крыльце. Взглянул мельком, отвел взгляд. Взглянул опять, нагнулся, присматриваясь к лицу под зонтом.

– Это вы?! С рюкзаком?!

Он не сказал, что еще и в драных джинсах, и не на шпильках, а в кроссовках, и в свитере, а не в шелковой блузке и летящих шарфиках. Но узнал с трудом.

– Вам нельзя носить рюкзак! - открывая и придерживая дверь в магазин.

– Да не волнуйтесь вы, Бога ради, - сказала я, отряхивая воду с зонта. - Я с рюкзаком провела несколько лет своей жизни. Мне это привычно и гораздо удобнее, чем носить тяжести в руках.

Он выхватил у меня из рук зонтик, отобрал не влезший в рюкзак плафон. Мы подошли к дивану, он высвободил меня из рюкзака, раскрыл сушиться зонт. Облако было тут как тут.

– Знаете, я прошедшие два дня думал: только бы эта дурацкая люстра ей не подошла!

Я засмеялась. Мы еще о чем-то шутили, чему-то улыбались, делали друг другу какие-то комплименты. Нам явно было хорошо вместе. Он полез на стремянку снимать единственный экземпляр люстры другого размера. Снял, запаковал в пленку:

– Я отнесу ее вам в машину… Ах! У вас же машины нет… Тогда… я привезу ее вам сам. Привезу и повешу, - сказал, и сам будто не поверил в то, что сорвалось с языка. Так и остался стоять с люстрой в руках и с широко раскрытыми почти испуганными глазами.

"Испуганными из-за того, что сказал, или из-за того, что боится, что я скажу: "Спасибо, не надо?", подумалось мне. Я заметила на его руке обручальное кольцо, и было видно, что он носил его уже много лет. Я спросила:

– А вам это точно по пути?

– Да! - и глаза стали еще больше.

– А в каком районе вы живете?

Он назвал район в прямо противоположном от моего дома направлении. Я улыбнулась и, серьезно глядя ему в глаза, повторила:

– Вам это точно по пути?

– Да, - сказал он уже совершенно спокойно.

– Как вас зовут?

– Олег.

 

Он приехал на следующий день. Попили кофе, поболтали, провозились с люстрой, опять попили кофе. Надо было уезжать. Он одел пиджак, вышел в прихожую и остановился у дверей.

– Постойте, - сказала я, - я вам покажу каталог одного австрийского производителя светильников, может быть, закажете что-нибудь у него, чтобы у вас в магазине хоть что-то интересное появилось.

Принесла каталог, который мы стали листать прямо в дверях. При этом я оказалась с ним плечом к плечу, то есть подошла на такое расстояние, на которое мы еще не приближались... Поплыла голова. Каталог мы смотрели вверх ногами, в нем вполне могли быть белые страницы. Все это не имело значения. В конце концов я закрыла ненужный альбом, а он спросил:

– Можно я вас просто поцелую?

– Можно.

Колени подкосились, но в его сильных руках можно было не бояться упасть. Казалось, что можно вообще ничего не бояться. Как в детстве. Будто первая любовь. Аж до слез.

– Надо уходить, - сказал он наконец.

– Нет. Надо бежать. Понимаете? Надо бежать не оглядываясь, а то будет поздно.

Он спустился по лестнице на один пролет, остановился и посмотрел так, будто уходил на войну.

Когда закрыла дверь, меня лихорадило. Я свесилась из окна, чтобы посмотреть, как он уедет. Он сел в машину, но так и остался сидеть с открытой дверью, нога снаружи.

"Вот как бывает, - думала я, смотря вниз. - Пошел купить люстру и попал в новую жизнь".

Через полчаса пришло сообщение, что было приятно познакомиться. А что можно написать? „Извините, у меня снесло крышу и я останусь ночевать на вашем коврике?“

Потом следующее: "Можно как-нибудь заехать на чашечку кофе?"

А как еще сказать? "Можно я прямо сейчас вышибу вам дверь и трахну вас прямо на кафеле в прихожей?"

 

3

 

Через пару дней он приехал опять. Открыв дверь, я увидела букет роз. Букет оказался спасительным предлогом, чтобы удалиться от кафеля в прихожей и дойти до гостиной. Я даже успела развернуть цветы и достать вазу, когда он подошел и обнял меня сзади. Обняв, начал целовать в шею, за ухом. В глазах потемнело, мир отошел.

Не все любят целоваться, не все умеют. В смысле - отдаваться в поцелуе. Не целовать, чтобы скорее покончить с этим и добраться до главного, а отдаться поцелую. Он целовал так, будто ждал этого всю жизнь…. или несколько жизней. Так целуют, вернувшись с войны: то держа обеими руками лицо любимой, то погружая ее всю в омут объятий. В какой-то момент он поднял меня на руки и отнес на диван. Уложил на сгиб локтя и продолжал целовать, сцеловывая мою радость и мои слезы.

Эта история была не про секс. Появилось чувство, что ты, наконец, пришел домой. Шел всю жизнь, и наконец пришел. Чувство, что ты все это уже знаешь: знаешь этот запах, знаешь это прикосновение, знаешь это ощущение в макушке, лежащей на сгибе сильной руки.

Губы начинают знакомится с телом, будто проверяя, какую форму ты себе выбрал в этом воплощении, и одобряя твой выбор. Вот он держит в руке ступню, целуя в отдельности каждый пальчик. Ты начинаешь быть благодарным собственному телу, за то, что оно способно испытывать и приносить столько наслаждения.

Благодарность - это самый чистый вид любви. На что бы она не была направлена. Когда мы благодарны собственному телу - мы любим его, и оно отвечает нам радостью. Испытывая благодарность, мы признаем существование даров, не воспринимая их как нечто само собой разумеющееся.

 

– Господи, как хорошо, - говорю я, - меня никто никогда так не целовал.

– Я тоже никого никогда так не целовал. Я вообще не целуюсь.

"Вот это да,- думается мне, - все то, что сейчас происходит - исключение из всех правил нашей жизни".

 

– Для того, кто никогда не целовался у тебя неплохо получилось на первый раз, - сообщаю я, когда спустя несколько часов мы пьем чай.

– Это не я, а ты. Это потому что ты такая.

"Да, только из ящика нельзя достать того, чего в нем нет", - думается мне, поэтому я говорю:

– Ну, тогда, добро пожаловать, на встречу с самим собой. Наверное, ты многого из того, что с нами будет происходить не делал никогда.

– С чего ты взяла?

– Как история начинается, так она и будет продолжена. Если это сказка про белочку, она не может на второй странице оказаться сказкой про зайчика. Для этого есть законы композиции... Но для меня в этой истории тоже будет много нового. Например, я еще никогда не спала в женатым мужчиной.

– Ты все в этой жизни можешь объяснить?

– Я стараюсь. Но все не могу. Знаю еще, что ты живешь не свою жизнь. А почему - пока не знаю.

– А это ты с чего взяла?

– Я тебя в твоем магазине не узнала, не могла понять кто ты, и что ты там делаешь. Ты не подходишь туда. Ты должен чем-то другим заниматься в твоей жизни.

– Ну, если поймешь чем - скажешь, - недоверчиво улыбнулся Олег.

Про себя я подумала, что и женат он, видимо, на ком-то не том. Мы можем влюбиться только тогда, когда у нас в сердце есть пустое место. Никем не занятое. А то, что мы оба влюбились, было понятно.

 

 

4

– Я бы хотел тебя сегодня увидеть. Мы с другом идем в ресторан. Присоединишься?

У меня совершенно безумное настроение. Впервые за много лет хочется одеть короткую юбку, но у меня есть только одна, черная, из прошлого. Я уже давно не ношу ничего черного. Но выбирать не из чего, поэтому приходится выходить из положения по-другому: одеваюсь в черное, но нахожу лиловые гетры и заматываюсь в ярко-лиловую шаль.

Мы встречаемся в уютном кубинском ресторанчике, играет живая музыка, официанты двигаются, пританцовывая, мне все нравится. Вижу его. Опять это чувство, доходящее до отключения слуха: будто тишина вокруг и мы вдвоем.

– Здравствуйте. Сергей, - представляется его друг. Он приятен. Я присаживаюсь к Олегу, и внимание опять расползается по коже - я чувствую его каждым ее сантиметром. Он тоже с трудом сдерживает руки и губы. Но беседа оказывается занимательной и веселой, и мы с готовностью отдаемся веселью. Текилу почему-то приносят не в бутылке, а сервируют стопками. Атмосфера отпуска в южных странах.

– Пойдемте танцевать, - предлагаю я, потому что мне уже не усидеть.

Сергей оказывается знатоком заведений, и мы отправляемся в танцклуб с музыкой 80-ых годов. В зале светло, там топчутся с ноги на ногу толстые люди неопределенного взрослого возраста. Мне становится смешно, но тут включают чего-то зажигательное, хорошо знакомое из Бони-М, и я начинаю танцевать.

Минут через десять настроение в зале меняется совершенно: люди перестают чинно топтаться, становятся раскованными и каждый выплясывает как может, но всем весело. Какая-то дама вдруг начинает организовывать людей в паровозики, прыгает вокруг, машет руками, чего-то кричит. "Ей уже давно пора было", - мелькает у меня. Олег обнимает меня и предлагает чуть-чуть отдохнуть. Мы садимся за столик, но тут взбудораженная дама подбегает к нам и падает на стул напротив меня:

– Вы так великолепно танцуете! - говорит она мне, и потом вдруг:

– А можно я подсажу к вам за столик моего мужа?

– Зачем? - не понимаю я.

– Ну, мы живем заграницей, в Лондоне, и ему будет приятно пообщаться со своими, - начинает она, но я вижу, что на самом деле она хочет чего-то другого и жду. Олег встает и уходит за соком.

– Достал он меня! - вырывается вдруг наружу. - Сидит тюком, курит свою сигару, раз в жизни зашли в клуб, так он даже здесь свою толстую задницу оторвать не может, чтобы со мной потанцевать! Отстой! - кричит она.

– Ну ладно, ведите, я с ним чуть-чуть поговорю, - я как всегда пытаюсь помочь другим в их отчаянии, вместо того, чтобы следовать собственным желаниям.

Дама приводит своего мужа и его сигару и убегает в толпу танцующих. Мы начинаем какую-то великосветскую беседу, состоящую из предложений вроде: "Погода в Англии, конечно не из лучших, хотя и в Петербурге нам тоже особенно нечем похвастать" или "Преподавание в английском колледже, наверное, не может приносить столько удовлетворения, как преподавание на родном языке?", и так далее в том же духе. Через пять минут мне становится очень скучно. Я вообще не хочу ни с кем говорить, я хочу только танцевать. Тут появляется Олег. Он становится спиной к "англичанину" и слегка наклонившись ко мне говорит:

– Тебе это надо?

Я чувствую его напряжение, но как-то не успеваю переключится с беседы в английском тоне на разговор в духе русского подпитья и сообщаю:

– Ты не волнуйся, я сейчас закончу беседу с профессором и прийду танцевать.

– Ты не поняла, я спросил - тебе это надо?

Профессор приподнимается со своего стула, бормоча:

– Да я ухожу… - но Олег вдруг разворачивается с плеча со словами "Ты уже ушел", и я вижу профессора, летящего в другой конец зала. Я мигом отворачиваюсь к стене, и глядя в нее начинаю повторять:

– Это происходит не со мной. Со мной такое вообще происходить не может. Это происходит не со мной…

Откуда-то спокойно подходит Сергей и сообщает:

– Нам нужно уходить. Тут уже веселья не будет.

– Что там происходит? - спрашиваю я, боясь обернуться.

– Да ничего особенного. Олег больше ничего и не делал, он извиняется перед охраной, а дама заламывает руки над лежащим на полу мужем и кричит, что его убили.

 

Я быстро, не смотря по сторонам, встаю, и мы выходим из заведения. На улице меня разбирает смех. Мне не остановиться:

– Убил профессора! - давлюсь я от хохота. - Человек первый раз за много лет приехал в Россию, повидать родину. Повидал!

Мы садимся в такси и куда-то едем, но меня продолжает душить от смеха так, что даже водитель начинает смеяться. Олег пытается оправдаться и совершенно растерянным голосом, будто сам с собой, говорит:

– Я ничего подобного никогда не делал! Я не знаю, что на меня нашло. Он что, не видел, что ты не хочешь с ним говорить? Это же издалека видно было!

Я, всхлипывая, продолжаю:

– Ты сделал доброе дело, герой! Ты помог даме оценить своего мужа!! Она-то думала, что он у нее "отстой", а оказалось - самое дорогое на свете. У нее перед глазами пронеслась перспектива, никогда больше не вернуться в Англию и навсегда зависнуть в Питере. Она от такого аж причитать стала!

Водитель хохотал вместе со мной, Олег продолжал что-то бормотать, Сергей улыбался.

 

Дома Олег взял меня на руки и отнес в постель. До утра мы не спали.

После завтрака он сообщил:

– Я не встречаюсь с женщинами второй раз. За двадцать с лишним лет семейной жизни я это сделал только однажды, лет пятнадцать назад.

– При чем тут женщины? Смотри, я тебя не искала, ты меня не снял на гулянках, нас просто взяли и встретили. Не мы искали, нас нашло. Не нам это и заканчивать.

– А что нам с этим делать?

– Не знаю пока. Тебе хорошо со мной?

– Не то слово.

– И мне тоже. Давай пока просто наслаждаться. Время покажет.

 

 

5

 

С каждой встречей нас затягивало все глубже и глубже. В те ночи, которые нам удавалось проводить вместе, он строил мне будто гнездо из своих рук или укладывал на свое плечо так, чтобы я запомнила это ощущение, говорил, чтобы моя душа помнила, где ее дом.

– Меня лихорадит всякий раз, когда я приближаюсь к тебе, - говорил Олег.

– Это поле, радость моя. Энергия любви обладает плотностью. Она ощущается как облако. Даже много лет спустя мы будем реагировать не только на когда-то любимый запах, но и чувствовать эту энергию: нам просто становится хорошо вблизи того, кого мы когда-то любили, - ответила я, и, улыбнувшись, добавила, - Конечно, если при этом отключить мозг, который нам точно припомнит весь свой так называемый жизненный опыт с этим человеком и скажет, что мы ошибаемся.

Я рассказывала ему о многих вещах, о которых он раньше не знал. Поначалу меня это смущало. Я не хотела иметь в качестве мужа ученика. Но очень скоро его ответы на мои вопросы показали мне, что не бывает обучения в одностороннем порядке, даже если тебя зовут Лао Дзы. Так однажды он сказал мне по телефону:

– Знаешь, ты произнесла позавчера одну фразу, над которой я думаю второй день подряд.

– Какая это из сказанных мною фраз произвела на тебя такое впечатление? - заинтересовалась я.

– О том, что надо следовать голосу радости. Что мы распознаем наш путь по радости сердца. Я вдруг понял, что меня ничто в моей жизни, кроме тебя, не радует.

– Если ты это понял, значит это можно исправить, - порадовалась я за его способность выделить из всего сказанного самое главное.

 

Прошло пару месяцев, опять настало время улетать в Австрию. Олег вез меня в аэропорт. По дороге я спросила:

– Что ты чувствуешь?

– С тобой?

Я удивилась. Я бы спросила "К тебе?", привычно поставив в центр происходящего другого, а не себя. "С тобой" подразумевало собственные чувства, а объект, их инициирующий, оказывался вторичным. Я была глубоко тронута, потому что то, что он собирался сказать было бы сказано не с тем, чтобы как-то угодить мне.

– Удовлетворение? - он искал нужное слово. - Нет. Не то. Блаженство. Я испытываю блаженство от каждой минуты с тобой.

На глаза навернулись слезы. Я никогда прежде не слышала этого слова в устах мужчины. Я была тронута не только его отношением ко мне, а тем, что этот человек вообще был способен испытывать подобные чувства. "Спасибо!" - тихо сказала я внутри себя.

 

 

6

Потекли месяцы счастья. Мы каждый день созванивались или писали друг другу письма, и в результате привыкли к существованию другого в собственной душе. Пора было что-то решать.

Нам обоим предстояло изменить жизнь. Эта перспектива может либо радовать, либо представляться весьма рискованной. Чем больше страхов внутри, главным из которых всегда является страх жизни, тем невозможнее становится выбор перемен. Олег говорил: "если бы мне было двадцать лет, если бы я не был женат, если бы мы хотя бы жили в одном городе…"

Наверное, было бы проще. Но я уже давно не мыслила в форме "если бы.." и не ставила под вопрос посылаемое мне жизнью. Когда мне что-то посылали, и оно ко мне "прилипало", то есть не отвалилось на первом же вираже, значит оно было мое. Дальше следовало погрузиться в это всем сердцем, оставить сомнения - и вперед. Тот, Кто дал, Тот и разрулит. А еще мне был известен закон, по которому не дается авансов. Первый шаг надо делать всегда самому и он часто - в никуда, но только после него будущее разворачивает перед нами свой ковер.

– Как мы будем жить? Ты - в Австрии, я - в Питере?

– Олег, дом - это не адрес дивана, стоящего перед телевизором, а сердце, которое нас любит. Но пока будет так, как ты сказал, а потом все изменится, Вселенная подстроит нашу жизнь под нас.

– Это хороший аргумент для тех, кто безоговорочно верит в Бога.

– Знаешь, однажды на детской площадке одна соседская девочка прыгала на трамбулине. Ей было очень радостно, но вдруг она остановилась и задумалась. Сосед подошел к ней и спросил, что случилось? Она ответила: "Вот ведь как странно: когда я прыгаю вверх, мир обрушивается вниз". Многие с возрастом теряют уверенность в том, что стоит им прыгнуть вверх, и мир прийдет в движение. Это происходит даже гораздо естественнее, чем думал Макаревич, говоря, "Не стоит прогибаться под изменчивый мир, Пусть лучше он прогнется под нас." В его словах есть определенная надрывность. Так думает подросток или революционер. Ребенок знает, что стоит ему подпрыгнуть - и мир прогнется.

– Ты - мой ангел. Сделать меня счастливым могло только божественное существо. Я очень рад, что мы встретились.

 

 

7

Незаметно подкрался Новый Год. В последний день декабря мы купили и поставили елку, но праздновал Олег с семьей, хотя от написания смс уже было не удержаться, да и скрывать наши отношения уже тоже казалось смешным. Удивительно, насколько страшной может оказаться правда, облеченная в слова. Пока муж изменяет и ничего не говорит, это одно дело: еще есть шанс, что он не уйдет. Если же он признается, что у него есть другая женщина - возникает ситуация, когда уже не сыграть в игру, что ничего не происходит, а нужно принимать решение. Казалось бы - ситуация та же самая. Разница, видимо, в том, что произнося слова, мы прежде всего сами себе признаемся в том, что происходит. Наверное, поэтому перед алтарем и спрашивают еще раз: "Ты хочешь взять в жены…" Казалось бы - зачем? Вроде бы и так понятно: двое в подвенечном наряде, полная церковь гостей… видимо, чтобы муж сам услышал свое собственное "Да", сказанное Богу.

 

Олег приехал на второй день после встречи Нового Года. Мы решили, что попробуем три дня провести вместе, посмотреть, как у нас получится. Точнее, это он так решил. Я не из тех, кто пробует, а скорее из тех, кто сразу начинает делать. В этой истории меня явно учили терпению.

Оказалось, что мы выбрали самые неподходящие для нашего экзамена дни. Я была чертовски уставшей и после старого года и после долгого празднования нового. Первый день мы провели в постели, как, наверное, и большинство наших сограждан, смотря телевизор. Мне это занятие страшно понравилось, благо телевизор я смотрю от силы раз в год. Но на следующий день мы запланировали во что бы то ни стало выбраться на свежий воздух. День рассветать не хотел. Толстые тучи висели прямо на антеннах напротив, на дворе стоял полумрак. Но решили - надо действовать.

Мы поехали на каток и там поссорились из-за какой-то нелепицы. Выйти из нашего эмоционального тупика нам не удалось. Дома он выпил виски и пошел в душ, а я отправилась в постель и от усталости сразу уснула. Проснулась я оттого, что он почти в слезах целовал мои ноги, но при этом был уже совершенно одет. Я онемела от какой-то щемящей абсурдности происходящего. За окном ревело, и лил дождь.

– Закрой за мной дверь.

Я встала и вышла в прихожую. Поднять на него взгляд я не могла.

– Скажи, чтобы я остался.

"Боже, с какими же чудовищами ему приходится сражаться внутри себя?"- подумалось мне, но губы не могли сложить ни одного слова. Я закрыла дверь и пошла на кухню пить кофе.

 

На следующий день пришло сообщение: "Если я вернусь, то навсегда."

Я не ответила.

C надрыва не получится начать новую жизнь. Тот же пресловутый закон композиции говорит, что с чего началось, тем и кончится. Начнется с истерики и надрыва - так и пойдет кочками-кочками, от непонимания к отчаянию. Начнется с сомнений, кончится мучением. Начнется с ясно осознанного желанного намерения, и жизнь потечет ясно и осознанно.

Важно чувствовать в отличиях другого обогащение, а не усложнение или опасность для собственной жизни. Когда мы себе говорим: "Я смогу с ним жить, только если…", надо стать до конца откровенным и признаться себе, что на самом деле, мы этой совместной жизни не хотим и подождать того счастливого времени, когда желание сердца сложится в простые слова „Я хочу с тобой жить“. В этих словах гораздо больше стабильности, чем в фразе „Если я вернусь...“, не так ли? На мой вкус, я бы даже добавила чуть-чуть динамики, и сказала бы „Я хочу станцевать с тобой жизнь“.

Не надо насиловать себя, не надо ходить путями мучений, надо выбирать путь радости.

 

 

8

Но это был еще не конец. Через два дня Олег позвонил, сказал, что ему плохо, и попросил разрешения приехать. Привез мне букет огромных желтых хризантем и большую удивленную обезьяну с огромными глазами.

– Жена после нового года отпаивается корвалолом, - сообщил Олег.

– Мне вообще удивительно, как вы умудряетесь не говорить о главном.

– Она до последнего ничего не скажет. Ты бы так не смогла.

– Нет. Не смогла бы.

– Ты - сильная, а она умрет, если я ее оставлю. У тебя масса друзей, которых ты любишь, а ей нужен только один.

Как иногда бывает сложным быть сильной. А что делать, если ничего не остается? Падать в ноги, умолять остаться со мной? Или начать глотать корвалол, боясь произнести слово? Бред какой-то.

– С чего ты взял, что она умрет? Почему ты думаешь, что если Господь дает тебе новую жизнь, то ее он выметет веником на помойку? Может быть, для нее уже готова новая жизнь со славным кавалером и с виллой на Адриатике, и только твое присутствие отделяет ее от абсолютного счастья?

– Ничего такого у Господа для нее не приготовлено.

– Ну, ты только за Него не решай. А то ты и за меня решаешь, и за жену, и за Бога, только за себя самого решить не можешь. Что же это за страх в тебе такой?

– Ты любишь меня в постели, а в жизни твоей я - на последнем месте.

– Олег, ну это же неправда! У нас бы никогда не получилось такой "постели", если бы не было другого - любви к душе, наверное. Ты только не ври себе, пожалуйста.

– Ну почему, чтобы стать самому счастливым надо кого-то убить?!

– Может быть затем, что только умерев, мы начинаем ценить жизнь? Нас иначе не пробудить. Кого-то все равно придется „убить“, как ты это называешь: жену или меня и себя самого. В итоге умрет только возможность той или иной судьбы, а также твое представление о том, что ты можешь кого-то убить. Не нами созданное, нам не уничтожить.

– Так, как живем мы, живет большинство. Что значит пробудить? Чем твоя жизнь лучше, чем она отличается?

– Может быть тем, что я чувствую радость? Оттого, что ощущаю все вокруг живым, что люблю людей, вижу красоту, что мне многое интересно, что творю что-то новое почти ежедневно. Тем, что я внутренне меняюсь, мне кажется, мудрею, и учусь любить то, чего я еще пару лет назад любить не могла? Тем, что у меня внутри нет страха? Что на лице почти всегда улыбка, а в сердце - благодарность?

– Да, наверное, тем, что ты - живая.

 

Наконец, он сказал жене, что у него есть другая женщина. Жена дала ему три дня на размышления. Зная его, я подумала, что он, скорее всего не справится, но если все же со своим сверхчувствительным душевным складом сумеет начать новую жизнь, то окажется настоящим героем. С таким и мне будет спокойно и хорошо.

Ведь кто такой герой? Это человек, отваживающийся в своей жизни следовать голосу сердца и во имя этого голоса готовый идти на жертвы. Это вовсе не значит, что герои бесстрашны. Достаточно вспомнить сказки. Или есть один анекдот про двоих солдат, которые сидят в окопе под артобстрелом, один щелкает семечки, а второй трясется всем телом и курит одну сигарету за другой. Первый спрашивает второго: "Что, так страшно?", второй отвечает: "Если бы в тебе было столько ужаса, как во мне, ты бы уже давно сбежал". Чтобы стать героем, надо сначала встретиться лицом к лицу со своим страхом. Мужество возможно только как преодоление страха. Иначе бесстрашие - это либо наивность, либо глупость, либо … вера.

Олег принял решение остаться в семье, но просил возможности иногда видеть меня.

Я ответила, что даже с моей энергией феникса очень больно умирать и воскресать каждое новолуние.

А про себя подумала, что трижды отказавшийся отказывается навсегда.

Облако было создано не мной, как не мной было предоставлено приглашение в новую жизнь. Меня пригласили на тех же правах. Единственное решение, которое я приняла в этой истории - это быть просто женщиной и не принимать ни за кого решений. Я знала, что со мной может быть счастлив только мужественный человек. Человек, оставивший надежду на стабильный мир и способный следовать голосу сердца, доверившись Богу. Я испытывала огромную благодарность за то, что мне дано было узнать такую удивительную нежность, что Олегу позволили впервые открыть ее в себе, и не только для того, чтобы самому познакомиться с ней и познать радость любви, а и для того, чтобы познать ее со мной.

У Бога ведь нет рук, чтобы приласкать нас. Поэтому он использует для этого руки людей.

А кто в этой жизни герой ... скажите честно, какая нам разница, когда на небе - ни облачка?