Лешка сидел на постели , поджав колени к подбородку, крепко обхватив их руками. В комнате полумрак : занавески задернуты и нет того былого чувства спокойствия и уюта, все чуждо и пугающе - зловеще. В голове какая-то каша; мысли путаются, перескакивают друг через друга, но приходят к одному: «Что теперь будет?! Это все я! Мне страшно…»

Он как запуганный охотниками зверек, напряженно прислушивался, вздрагивая всем своим щупленьким телом, следил за происходящим в соседней комнате. Дверей не было , с кровати была видна ее часть, в ширину проема.

Длинные столы, покрытые разноцветными клеенками , с множеством тарелок и чашек с едой, стаканы с компотом, водка…, черные платки, заплаканные лица.

Переменные страшные вопли, проклятья , а ужаснее всего надрывные причитания матери: «А-а-а, нет жизни моей…За что мне это?! А-а-а , сыночек мой , родненьки-и-и-й, Сашенька-а-а…».

Лешкино сердце пружинисто сжималось, ноги от сильного сжатия их руками немели еще больше, в горле стоял непроходимый ком; хотелось плакать, выть навзрыд, но было страшно…Он знал , он чувствовал, что слезы и боль матери из-за него, он здесь главный…

Изредка в комнату заходила сестра матери, тетя Лена, трусливой рукой гладила его по голове, приговаривая как-то тихо и виновато: «Ничего, Леша, все образумится, уляжется…переживем…».Устало цепляясь большими руками за стены, уже за порогом протяжно выла: «Нау-чи-и-ла старая ве-едьма, чтоб тебя черти разорвали…»

Потом слышался громкий, властный голос захмелевшего дяди Бори: «Хвати-и-т , молчи-и, как бы еще горя не наделали, парнишку жалко, мозгов-то нет еще у него. Наливай Серега, помянем…».

Лешка слегка расслаблялся, вновь прислушиваясь к звону посуды, к стуку ложек и характерному «У-ф-ф», после опрокинутых рюмок.

Тихо зашел отец, как-то деревянно и неумело присел на край кровати. Глядя в пол, недвижимым ртом , тяжело произнес, пахнув алкоголем: « Чего не ешь?! Остыло все уж…»,- указав кивком головы на чашки , стоящие на столе. Лешка не ответил, вскользь, пугливо, взглянув на отца.

«Кто это?! Вроде отец; все те же знакомые движения, запах, голос, вот только лицо…, лицо чужое - серое, глаза впавшие, нос вытянут, губы белые…оброс весь…старый какой-то…».

Обхватив голову руками, Лешка зарыдал в голос. Из него могучим потоком хлынула жалость к отцу, к тому, что он виновник его беды, что он теперь, наверное, ненавидит его…и он такой никому не нужен…». И чем сильнее он рыдал, тем больше хотелось ему выплеснуть его несравненно большое горе, так нелепо обрушившееся на хрупкие, детские плечики.

Отец схватил Лешку в охапку, крепко прижал к себе и тоже громко рыдал, не скрывая щедрых слез.

Лешка долго не мог успокоиться, но присутствие отца, ощущение его теплых, больших ладоней, крепкие объятия , сделали свое дело; он, обогретый его любовью и лаской , устав от чувства вины и косых пугающих взглядов уснул…

И снилась ему его прежняя , счастливая жизнь. Они так были счастливы втроем; часто гуляли в парке, ели мороженное , катались с отцом на велосипедах, а мама каждый вечер читала ему перед сном, ласково целуя на ночь. Год назад он пошел в первый класс; ему купили черный костюм и рюкзак. «Ты совсем уже взрослый мужик у меня!» - мама гордо и одобрительно осматривала сына.

В школе все сложилось благополучно: уроки давались без труда, он неплохо читал, в меру шалил, был веселым и добродушным мальчишкой.

Все изменилось, когда мамин живот начал постепенно округляться . И она, и даже папа, больше стали проводить время в своей комнате, а Лешка толком не мог объяснить, что происходит.

«Мама, а давайте погуляем сегодня», - он нежно брал ее за руку - «я кое-что тебе покажу…».

«Нет , сынок, не могу сегодня, голова болит»,-отвечала Ирина.

«Ну, мамочка, пожалуйста, у меня там щенок , ма-а-ленький , хо-о-рошенький…»,-убеждал сын.

«Я тебе сказала , нет, и папу не тревожь, пусть поспит , иди с Димкой Смолиным сходи и недолго…»,-уже раздраженно добавляла Ирина.

Леша гулял один, Димку не отпустили.

Бродил по парку, где пожелтевшие деревья, играя золотом, бросали к его ногам свои листья, как бы желая развеселить его. Он шел в глубь парка, именно там, у старого тополя, рыжая дворняжка по кличке Лиса, родила , пару месяцев назад, единственного щенка. «Привет, Малыш, ты ждал меня?!,- Леша легонько подкидывал его на руках,- ты ждал меня?! А где Лиса?! Ты опять один?!», - вглядываясь в преданные собачьи глаза, шептал он.

«Один, как и я », - грустно добавлял Леха.

«Ну, ничего, друг, вместе будет веселее!»

Они вдвоем, наперегонки с ветром, бегали по парку, где смешивались воедино улюлюканье Лешки и задорный собачий лай Малыша. И не было в то время счастливей друзей на свете, не было чище и преданней дружбы.

Еще был у Лешки один друг - баба Тома. Казалось, она родилась и жила на лавочке, зная все и обо всех; ничего не ускользало от ее зоркого ока. Лешкина семья жила на седьмом этаже, а баба Тома - на первом. Чуть забрезжит рассвет - она уже на лавке; толстая, с круглым лицом, небольшими глазами и добродушной улыбкой.

Баба Тома обладала необыкновенным даром, возбуждать симпатию , поощряя собеседников смехом, шутками и прибаутками. Не раз спасала она Лешку от родительского гнева, за позднее возвращение домой.

«Ну, чего , Ириша, на мальца-то нападаешь, пущай погуляет, пока молодой, насидится еще взаперти-то…».И тут же нараспев – смешная история. Невозможно было, глядя на это доброе, веселое лицо злиться , а тем более не улыбнуться.

Леша частенько засиживался на лавке с бабой Томой, растворяя свое одиночество в ее беспечной болтовне.

В начале июня в семье Ростовых появился Сашенька - крикливый, пухлый бутуз, требующий постоянного внимания и заботы.

Восьмилетний Лешка сначала обрадовался его появлению; мама стала веселой, папа купил вертолет, на дистанционном управлении. Несколько раз, они всей семьей ходили гулять, в тот самый парк, и даже щенок малыш, казалось, радовался воссоединению дружной семьи. Но прошло несколько месяцев и все стало по – прежнему: папа был в постоянных отъездах, мама злилась и раздражалась по любому поводу. Стала требовать Лешиной помощи: посидеть, присмотреть и поиграть с братом. Леша все послушно исполнял.

«Не нужен я им…», - насупившись, опустив глаза в землю, делился своим горем Алексей с бабой Томой.

«Да чего ты выдумал-то, голубчик, мой золотой?! Дай обниму…»,-баба Тома ласково похлопывала его по спине, привлекая его тело к своей большой груди, в серой, вязаной кофте.

«Они тебя любят, просто Сашок, уж больно не спокоен у вас. Устает Иринка с ним , вот помощи твоей и просит. Скоро подрастет, так еще хлеще запроказит….Все шкафы проверит, тетрадки твои изомнет, везде нос сунет….Ха-ха-ха», - как всегда заразительно рассмеялась баба Тома.

«Ты чего, баба Тома?!», - испуганно говорил Леша.

«Мне итак , никакого покоя нет; сяду уроки делать, мама зовет на помощь, самолет запускать соберусь, опять.... Леша, не вздумай, Санечка спит…потом опять…принеси то, подай это….Надоело мне все, ненавижу его…»

Баба Тома , ласково потрепав соседа по волосам, хитро улыбнувшись, весело выдала…: «А ты его с балкона скинь…ага.. братца - то своего…». Была в ней особенность, невозможно было понять, шутит или правду говорит, потому, как всегда все разговоры с бабой Томой заканчивались колыханием огромного живота , лежащего на ее коленках и заразительным смехом.

Всю ночь Леша не спал, думал, как же избавить семью от Сашеньки. «Ведь всем будет хорошо, и маме, и папе. Мы опять будем вместе , а этот противный Сашка не будет больше мучит ни меня, ни маму, и все будет хорошо.»

Эти страшные, но в понимании ребенка простые истины вертелись в голове все чаще и чаще, рисуя выгодную привлекательность уничтожения Сашки, как чего-то плохого в семье. Ловил Леша в своей голове и некоторые моменты нежности к младшему брату, вспоминал, когда тот тянул к нему ручонки, улыбался, приносил игрушки…

Весна …весело чирикают птички, яркий солнечный луч, скользя по Лешкиному лицу, зовет его на прогулку, в воздухе пахнет свежестью и свободой. Да, свободой, но только не Лешкиной, ему нужно сидеть с братом и караулить, чтобы тот чего не натворил. А как же хочется сейчас пробежаться по двору, собрать мальчишек и поиграть в футбол, сгонять в парк, свиснуть Малыша, который уже вырос в большого лохматого пса и вновь, наперегонки с ветром, мчаться, скакать, радоваться…

Прекрасные мечты были прерваны громким криком Сашки, Леша опрометью понесся в комнату. Девятимесячный брат , ударившись о дверь, лежал на полу и громко визжал. Леша схватил его на руки, попытался успокоить. На лбу Саньки вскочила огромная шишка. «Опять я буду виноват…, опять накажут…»,-мелькнула тревожная мысль.

Он сбегал в ванную, холодной водой умыл Сашкино лицо, покачивал его, стараясь успокоить, но тот все не унимался, и будто специально сильнее и пронзительнее кричал. Крики, капризы, несвобода, предстоящее наказание – все это вызвало в душе у Лешки сильнейшую ненависть и злобу. Он с силой тряхнул Сашку за плечи, тот порывисто захлебнулся, глотнув воздуха и закашлил… Схватив его на руки , Лешка помчался на балкон, одной рукой держа брата, второй судорожно одергивая тюль; открыл окно…В этот момент в его голове были только страшная , черная злоба и ненависть, которые разъедая мозг, растекались по всему телу. Как только они достигли рук его, Лешка с небывалой силой швырнул несносного Сашку в окно, который издал единственный звук , похожий на кошачий «М-а-у».

Выглянув в окно , Лешка увидел на асфальте, странно распластанное тельце брата и перепуганные, полные страха глаза бабы Томы; улыбку заменила гримаса. «Как в ужастиках» -подумалось Лешке…

После похорон, к концу поминок, Лешка , измученный навалившимся на него горем, спал в своей комнате, переживая весь этот кошмар еще раз во сне.

Стемнело. Поминки закончены, люди разошлись. В доме висит давящая печаль-тоска; ничего не вернуть назад, все уже случилось.

Ирина заглянула в комнату сына; там так же тихо, окутанный горем сидит Сергей. Стоя на пороге ее сознание разделило всю жизнь на до…и после…, часть души и сердца была где-то возле свежевскопанного холмика с деревянным крестом и фотографии сына с ее глазами , а вторая часть души и сердца – рядом с худым тельцем, тревожно вздрагивающим во сне… От любви до ненависти –один шаг, почему-то вспомнилось ей…

Перешагивая через порог, как бы оставляя все черное позади него , обняла мужа и сына, горько зарыдав.

Материнская любовь обязательно победит…,но как же тяжко носить в груди разбитое надвое сердце.

Пути Господни Неисповедимы.