- Мама, что такое «*опа? – спросил у меня мой семилетний сын. Ну вот, подумалось, семь лет коту под хвост. И первый класс ничему не научил. Потом пошли более сложные вопросы. - Мама, а что такое «б****»? Так… А неделя в детском оздоровительном лагере уже дает свои плоды. Начинаю объяснять. Заодно объясняю, почему неприлично говорить такие слова. - Хорошо, мама, я не буду, только объясни мне еще два слова. Одно на «п» начинается, на «а» заканчивается. Второе на «п» начинается, на «с» заканчивается. Включаю свои познания в великом могучем. Одно слово кое-как поняла. Второе не пойму. Весь алфавит перебрала, ничего не получается. Пришлось попросить Кирилла, чтобы он произнес это слово. О, Господи! Ну как объяснить все это ребенку? Тем более, я сама не сильна в этом вопросе… Мы удаляемся от нашего корпуса в лес. Сейчас в лагере тихий час, но поскольку я здесь работаю, мы можем прогуливать все, что захотим, поэтому в тихий час мы ходим в лес. Кирилл тихий и растерянный. И совсем не может без меня. Меня это очень расстраивает. Мою основную работу никто не отменял, я редактирую два реферативных журнала в Институте Научно-Технической Информации и скоро предстоит ехать в Москву сдавать два номера журнала. А Кира останется в лагере без меня. И будет плакать. А я буду страдать в Москве. И вспоминать, как я сама была в лагере в возрасте семи лет, как приезжали родители ко всем детям, а ко мне не приезжали, а только передали кулек конфет. И я стою у ворот с этим газетным кульком, и мне совсем не хочется конфет. Лучше бы мама приехала. До сих пор помню себя и свои чувства. Я – такая маленькая, тихая и молчаливая, стою неподвижно под сосной и смотрю за ворота… А вокруг веселые дети со своими родителями галдят, бегают, смеются… Счастливые… А я в коротком платьице и сандалиях… Выжигаю взглядом тропинку за воротами. Тропинку к маме. Может, она придет ко мне по этой тропинке? Но она не приходит. И я тихо страдаю. Но потом я научилась быть без мамы. И каждый год уходила в походы на все лето или в лагеря на две смены. И мне все меньше и меньше хотелось быть дома. А Кирилл так и не научился быть без меня. Даже сейчас каждое расставание переносит с трудом. И я не знаю, что лучше? А с Левой я впервые рассталась на пять дней, когда ему было почти два годика. С ним сидела моя племянница, да и папа с Кириллом были дома. Когда я вернулась домой и вошла в квартиру, Лева бросился ко мне на шею и прошептал: «Я позабыл твое лицо…» Я спросила шепотом: «А фотографию в альбоме ты не догадался посмотреть?» Он еще сильнее втиснулся в меня и прошептал: «Не догадася…» Неделю он висел у меня на шее, ни на секунду, ни на шаг не отходил от меня. Потом он подрос и мы уехали на лето в Сочи. И там он страдал без папы и Кирюши. А потом начал искать друзей. Однажды полдня гулял с соседским мальчиком. К вечеру пришел домой изможденный и злой. И сказал: «Нет! Уж лучше я буду один, чем дружить с дураками!» Леве было пять лет… Хотя любознательность и жажда общения были ошеломляющие. Он легко знакомился на пляже, любил поговорить, пофилософствовать. Правда, преимущественно со взрослыми. Потом подходил ко мне и давал свою оценку, анализировал, рассказывал, что из себя представляет новый знакомый. Мужчины были более доброжелательны, женщины часто злились и говорили глупости. С детьми Лева не общался. Потом к нам в гости пришел Максим – внук профессора, он был на год старше Левы. Лева решил повторить попытку и отправился с ним гулять. На второй день он сбежал от Максима и повторил, что лучше будет один, чем дружить с дураками. А потом, стоя на веранде, вдруг вскинул руку к небу и воскликнул: «Ни *уя себе!!» Я обалдела! Стала спрашивать, что бы это значило и почему он так говорит. Но Лева, показывая на облако, продолжал с удовольствием восклицать: «Ни *уя себе!!» Я начала объяснять, что это слово, мягко говоря, не очень хорошее, что можно сказать, например, «ни фига себе!» Лева рассердился, он никогда не любил долгих объяснений. Взмахнул руками и воскликнул: «Мама! Я все понял! Но ты прислушайся! Ни фига себе – это ни фи-га се-бе! А ни *уя себе – это КРАЙНЯЯ СТЕПЕНЬ удивления!» Все. Больше к этому вопросу в тот день не возвращался. На следующий день мы с ним поехали на рынок в Адлер. Лева был задумчив и молчалив. Смотрю на него в зеркало заднего вида и вижу бегущую строку на лбу – продолжает размышлять. Потом говорит, как бы в пространство, не обращаясь ко мне: «Нет… Ни фига себе… Ничего себе… Ни *уя себе… И все-таки, ни *уя себе – это самая сильная степень удивления!» Вот такие лингвистические исследования… Да, а в восемь лет он сказал: «Лучше я буду дружить с дураками, чем всю жизнь буду один». И потом, в театральной студии Лева подружился с мальчиком, с которым никто не дружил – такой он был «плохой». И Лева сказал: «Я, как пластилин, могу обернуть камень любой формы». Но к четырнадцати годам он оброс друзьями своего уровня. И пришел к такому умозаключению: «Я больше ни под кого не буду подстраиваться! Я могу себе позволить общаться только с теми, кто мне приятен, и кто меня понимает». А я подумала: могу ли я себе позволить такую роскошь? |