Аденоиды

 

У меня с раннего возраста плотно не закрывался рот, так как я не мог дышать носом. Молодой врач санатория «Калуга-­бор» Анатолий Григорьевич Стеценко (он был врачом рентгенологом и одновременно вел занятия лечебной физкультуры) утвердительно говорил родителям:

– Это не связано с основным заболеванием Сергея. У вашего сына аденоиды. Их нужно вырезать. После того как они будут удалены, рот у мальчика закроется, и он будет дышать носом.

В 60­е годы трудно было найти квалифицированного врача. Одной из главных задач руководства Советского Союза было залечить раны после Великой Отечественной войны. Поднять промышленность и сельское хозяйство, а также догнать и перегнать в военном отношении Соединенные Штаты Америки. Медицине уделялось не столь большое внимание.

После октябрьских событий 1917 года большинство высокопрофессиональных врачей, которые, как правило, имели дворянское происхождение, вынуждены были эмигрировать из России.

Победа над фашистской Германией досталась советскому народу за счет больших людских потерь. В послевоенные годы больницы и госпитали испытывали острую нехватку медперсонала, главным образом врачей. Высшее руководство СССР, чтобы как­-то в сравнительно сжатые сроки укомплектовать штат, приняло решение о предоставлении внеочередного и внеконкурсного зачисления абитуриентов, прошедших Великую Отечественную войну. Но, к сожалению, несмотря на их боевые заслуги многие фронтовики­-студенты не имели даже полного среднего образования. В медвузах они по вечерам проходили программу средней общеобразовательной школы.

Советская медицина поднялась на более высокий уровень в мире за счет войны с гитлеровской Германией. У врачей-­хирургов руки были в эти годы развязаны. У них отсутствовал страх и над ними не висел дамоклов меч, что им придется ответить за погубленную душу. Правительством страны дано было негласное указание: спасти как можно больше военнослужащих и гражданского населения. Пусть даже человек останется без рук и ног или у него будет полная слепота. По советской пропаганде именно в Великой Отечественной войне многое было достигнуто в отечественной хирургии.

Мои родители всячески пытались установить у меня правильный диагноз – почему не дышу носом, но все врачи старались отмахнуться. В первой четверти в четвертом классе у меня часто болела голова. Я приходил из школы и обязательно после обеда отдыхал, спал час­полтора. Только после дневного сна принимался делать домашнее задание. К вечеру снова начинала болеть голова.

Отца перевели работать начальником в самый тяжелый лущильно-­подготовительный цех, и у него не было возможности со мной бегать по врачам.

В один из осенних дней мать привела меня в кабинет невропатолога городской детской поликлиники к Петру Филипповичу Мурзаеву.

– Петр Филиппович, Сергей с трудом закончил учебную четверть. У него постоянно болит голова, — сказала мама.

Семья врача состояла из четырех человек. Петр Филиппович прошел все круги ада в Великой Отечественной войне. На ней он был ранен и потерял на одной ноге ступню. После окончания войны закончил мединститут, как и его жена. У него было двое детей: сын и дочь. Мальчишка в раннем возрасте переболел менингитом, который повлиял на его умственные способности.

Детский врач, в силу своих знаний, полученных в советском медицинском институте, старался каждому больному ребенку оказать посильную медицинскую помощь. Инвалид войны умел подойти к каждому пациенту. Без особого труда находил подход к любому больному ребенку независимо от возраста.

Беда отечественной медицины на протяжении многих лет состоит в том, что в основном все врачи привыкли работать по шаблону. В редких случаях эскулапы пытаются расширить рамки своих медицинских познаний и спокойно размыслить над заболеванием пациента. В моем случае первоначально было выстроено предположение и назначено лечение по шаблону. Я – больной с последствием детского церебрального паралича. Следовательно, задета нервная система, из чего специалист делает вывод, что головные боли — это результат основного заболевания. В этом случае нужно лечить голову. Все очень просто и нет никакого смысла размышлять, почему я не дышу носом. Это не его профиль, за это отвечает ЛОР-­врач. Специалист уха, горла и носа кивает и доказывает матери, что все с носоглоткой в полном порядке, а ребенок дышит ртом из-­за основного неврологического заболевания. Невропатолог назначает и выписывает мне мощные психотропные инъекции от головной боли.

В осенние дни школьных каникул мне ежедневно делали по два укола. В течение десяти дней из детской поликлиники в первой половине дня к нам домой приходила медсестра и делала две очень болезненные инъекции в «мягкое» место. От такого лечения мне с каждым днем становилось все хуже и хуже. Не было никаких сил выходить на улицу. Я постоянно лежал в постели и спал. Несколько раз меня навещали одноклассники, но сил общаться с ними не было.

Позже медики признались, что делали эти инъекции, так как был неправильно поставлен диагноз. Детский невропатолог по сути дела пошел на поводу своего коллеги. За данное заболевание непосредственно должна была отвечать ЛОР­врач, а она не соизволила профессионально отнестись к работе. Все переиначила и сумела доказать неврологу, что головные боли это непосредственно по его профилю. Впоследствии врач за свою халатность не понесла никакой ответственности, только я был в те каникулярные дни подопытным кроликом у двух детских эскулапов.

Каникулы закончились. Началась вторая четверть. Одноклассники отдохнули и делились новыми впечатлениями о проведенных днях. Мне нечем было делиться. У меня продолжала болеть голова. Только одно про себя ребячьим, детским умом думал: «Хорошо, что не хочется постоянно спать и не чувствуешь себя разбитым».

Значительно позже я узнал, что такое психотропные медицинские инъекции. Когда и кому они назначаются. Их главным образом делают психически больным людям или перенесшим менингит. Этими же медицинскими препаратами в свое время в психиатрических заведениях «лечили» политических заключенных. Данное психотропное лечение, которое было испробовано на мне, испытали в психушке многие инакомыслящие в «самой гуманной и справедливой» стране Советов. В калужской психиатрической больнице проходил принудительное советско-­фашистское лечение, по­-другому назвать нельзя, в 1970 году известный биолог и публицист Жорес Медведев. Психиатрическим репрессиям подвергались: поэт, эссеист, драматург, переводчик, лауреат Нобелевской премии по литературе Иосиф Бродский; писатель, общественный деятель и ученый­-нейрофизиолог Владимир Буковский (в общей сложности в тюрьмах и на принудительном лечении он провел 12 лет); советский диссидент, правозащитник Владимир Борисов; российский политический деятель, диссидентка, правозащитница, независимая журналистка, видеоблоггер, основательница либеральной партии «Демократический союз» (председатель ЦКС ДС), колумнист журнала «The New Times» Валерия Новодворская; российский и американский художник и скульптор Михаил Шемякин, а также многие другие лучшие представители страны.

Всему цивилизованному миру было не понятно, как могло руководство советской империи называть себя самой гуманной и справедливой страной в мире. Это выглядело на Западе анекдотично. Вся советско­-российская жизнь — это шекспировский театр, в котором трудно разобраться и понять, где добро, а где зло. На политической театральной сцене персонажи «играют» в дорогостоящих костюмах и в масках. Вот в такие времена пришлось жить не только дедам и отцам, но и моему поколению.

Отец начал беспокоиться и переживать за мое здоровье, но в связи с ответственной работой на спичечно­-мебельном комбинате «Гигант» у него не было возможности бегать по больницам.

 

***

 

Несмотря на то что на спичечно­-мебельном комбинате была тяжелая работа, он относился к легкой отрасли. Соответственно заработная плата была в разы меньше, чем у сотрудников тяжелой промышленности. Работа на самом спичечном предприятии была в три смены. Постоянная текучка кадров. Начальникам цехов порой приходилось ездить по районам и агитировать местное население приходить работать на спичечное производство. Одиноким предоставлялась койко­место в общежитии.

Технологический процесс изготовления спичек состоит из двух технологических потоков по изготовлению спичек и спичечных коробок. Самый трудный цех считался лущильно­подготовительный. Главным образом он был укомплектован мужским персоналом. При тепловой обработке древесины в камерах нагрев производился или паром, непосредственно впускаемым через перфорированные трубопроводы, или нагретым воздухом. Предусматривалась естественная вентиляция камер с дефлекторным побуждением. Если двери пропарочных камер выходили в общее помещение с лущильным цехом, то над дверьми камер устраивались вытяжные вентиляционные системы. При организации механической вытяжки, последнюю целесообразно устраивать непосредственно из рабочего объема камер. Причем вытяжные вентиляторы должны были включаться в работу за пять­десять минут до разгрузки камер. В лущильном отделении чураки, поступившие после тепловой обработки, превращались в непрерывную ленту шпона, на станке.

На протяжении нескольких лет надолго не задерживался и начальник лущильно­подготовительного цеха. Работа неблагодарная и тяжелая. На данном участке производства главным образом приходилось работать и находить каким­-то образом общий язык с контингентом, отсидевшим немало лет в местах не столь отдаленных. Вот в такой цех был переведен директором комбината мой отец. У него был ненормированный рабочий день, который начинался в семь часов утра. Прежде чем уйти на работу, он всегда подходил к моей кровати, постоянно целовал в лобик и поправлял на мне одеяло.

Отцу пришлось сотрудничать с органами милиции, которые просили принять на работу граждан, высланных на сто первый километр. Это был неофициальный термин, обозначающий способ ограничения в правах, применявшийся в СССР к отдельным категориям граждан. Им запрещалось селиться в пределах 100­километровой зоны вокруг Москвы, Ленинграда, в столицах союзных республик (Киев, Минск и так далее), других крупных, а также «закрытых» городах (Севастополь, Днепропетровск). Подобной высылке подвергались главным образом неработающие граждане (тунеядцы), диссиденты, рецидивисты и осужденные по особо тяжким статьям УК РСФСР. В годы политических репрессий на 101­й километр и далее отправляли членов семей репрессированных по ст. 58 УК РСФСР.

На территории России эта практика была окончательно отменена только в 1995 году.

Порой в цех приходилось по просьбе силовых структур брать на испытательный срок бывших заключенных, у которых была не одна судимость. Даже на подготовке трудились рабочие с 29­летним стажем заключения, у которых за плечами в общей сложности набралось сто пятьдесят календарных лет тюремного срока. За короткий срок пришлось выучить их блатной лексикон, чтобы с ними как­-то находить общий язык. Довольно быстро отец нашел с данным контингентом взаимопонимание и его в цехе стали звать «наш батя».

Однажды зимой, в два часа ночи, раздался звонок. Отец принял телефонограмму и сразу как молния собрался и убежал на работу. У него левая нога была немного короче, но никто не замечал. Он постоянно подкладывал под левую ступню подстилку из плотного войлока.

Позже узнали, что в цехе произошла потасовка среди рабочих ночной смены. Водку было трудно пронести через проходную. В ночную смену бывшие заключенные, а нынче рабочие подготовительного цеха между собой не поделили пачку грузинского чая. Из чая делали вместо спиртного чифирь. Его получали путем вывариванием высококонцентрированной заварки чая, которая обладает психоактивным действием, в некотором роде является наркотическим средством.

Многие рабочие смены в ту ночь пошли стенкой на стенку. В руках держали металлические ломики. Они находились в одних арестантских трусах, практически у всех грудь и спина были в татуировках. Грудь кое у кого сверкала надписью: «Не забуду мать родную».

Отец в фуфайке вбежал в цех. Он не успел произнести и слова, как в нескольких сантиметрах от уха пролетел ломик. У него все внутри затрепетало, но он не подал виду. Громким офицерским голосом произнес:

– Что у вас происходит? Почему не работаете? Кто у вас зачинщик этих беспорядков?

В тот же миг вся смена моментально встала как вкопанная.

– Батя, извини! У нас тут разборки. Мы никак не предполагали, что кто­-то глубокой ночью позвонит. Не волнуйся, месячный план смена выполнит. В крайнем случае выйдем в выходной без сверх­урочных и зарплаты, – было сказано главным по смене.

Бледный отец вернулся к утру, чтобы побриться, позавтракать и перевести дух.

– Что случилось на работе? – спросила мать.

Отец только сказал:

– Все в порядке. Когда будет настроение, тогда расскажу.

Только по прошествии некоторого времени мы с матерью узнали, что произошло в ту злополучную ночь в цехе. Отец старался не рассказывать, с каким контингентом ему приходится работать.

В семь утра отец снова был на рабочем месте. В кабинет начальника цена и старшего мастера сразу же зашел уже немолодой, потрепанный жизненными невзгодами мужик.

– Батя, извини, это я метнул ломик. Никак не рассчитывал начальника увидеть посреди ночи. Думал, что кореш идет. Прошу подписать заявление на увольнение, только не увольняй по статье, – было сказано мужиком, а пальчики у него так и играли, как будто в ту минуту он играл в концертном зале на пианино.

В ту же минуту его просьба была удовлетворена.

Вот в таких сложных, нечеловеческих условиях работали сотрудники спичечного производства. Зато партийные руководители, точнее боссы, жили в свое удовольствие.

В Советском Союзе с рождения человек становился винтиком для продолжения античеловечной коммунистической системы. Коммунистические «крысы» вели пропаганду и воспитывали молодое поколение, чтобы они были рабами их политической системы. С малолетства приучали идти всю жизнь по узкому темному коридору. Если неординарная личность взбунтуется, то ее сразу пытались урезонить несколькими путями. Одних гноили на Колыме, другие прошли психлечебницы, третьих выгоняли из страны.

 

***

 

Мать много лет сдавала кровь и являлась почетным донором СССР. За сдачу определенного количества донорской крови ей на предприятии давали два дня отгулов. Заработанные выходные она использовала, чтобы таскать меня по «знаменитым» совковым эскулапам.

Мы с матерью вошли в кабинет детского невропатолога Петра Филипповича Мурзаева:

– У Сергея никакого улучшения нет. Когда делали уколы, он был как вата. Думаю, хватит над ребенком проводить эксперименты. В возрасте пяти лет доктор из санатория «Калуга-­бор» Стеценко неоднократно говорил сделать снимок носоглотки, но никто и слушать не хочет.

Детскому врачу ничего не осталось делать, как вместе с нами идти в другой медицинский кабинет с вывеской «ЛОР».

Врач, в присутствии своего коллеги и матери, меня посмотрела. После чего наконец-­то написала направление на рентген. Снимки показали гайморит в обеих пазухах носа и аденоиды, и меня сразу госпитализировали в городскую детскую больницу, в которой пролежал две недели. В первые дни пребывания в больнице лечили таблетками, делали уколы и прогревание. В конечном итоге в один из дней оставили в палате и не разрешили завтракать. Ближе к обеду забрали в операционную. Я был посажен в медицинское кресло, к которому привязали мои руки. В один прием сделали прокол и вырезали аденоиды. Медсестра проводила меня в палату и уложила в постель:

– После полдника можешь встать и идти в группу.

Через два дня выписали домой. Головная боль прошла. Я уже не жаловался на головокружение. Дышать стал носом.

Вот такое отношение было в Советском Союзе к детям, к подрастающему поколению со стороны врачей. Только благодаря настойчивости родителей, порой даже чуть ли не до ругательства приходилось требовать от советских эскулапов выполнять добросовестно свою работу.