Пирамида ночи, сложенная из созвездий, туманов, краеугольных снов и человекообразных комет, вонзается в гнездо Земли, свитое на ветке нашей газо-пенной Вселенной. И всё это – прямо у меня во дворе (за порогом). Понтий Пилат (это мой – говорят, когда-то он был губернатором или полпредом – сосед из 48-й), прячущий в кармане эпикурейский ад, солончаковый лёд, карамельный яд и особо угрюмые феврали, гуляет с баскервильско-лохнесским догом в аллеях рыжебородых каштанов. Дог (а доги, как правило, выходят на улицу без кафтанов), от холода забежал в подъезд, но Пилат дёргает пса за поводок – срывает засыпающий дом с мели` и с других необъезженных травами мест. А что стоит его сорвать? Ведь, на самом-то деле, дом – это огромный плазменный осьминог. И дом простирает щупальца ввысь и вперёд; струится, словно мантра по имени Ом, улиткой – цепляясь за облака каждой антенной – ползёт вдоль – по ветке Вселенной, вдаль – по медовому листопаду. Пилату это не очень-то по душе, но он тащит нас всех, удерживая за поводок, и видит своё окно на седьмом этаже, из которого брызжет сок, как из спелого авокадо. Я вылезаю на крышу. Ночь дрожит, как остывающее желе. Дом пыхтит паровозом, дымит каждой трубой. Позже устрою ему водопой. А сейчас я вижу, как ровно дышит свеча на твоём столе. Дом подползает ближе. Пилат, как вышло, совсем неплохой пилот. И я прирастаю к тебе всеми псевдоподиями и ветвями, всеми инопланетными кораблями, миражами электромагнитных нот, пиковыми дамами и белыми королями, всеми морскими звёздами и китами… Зима в этом году придёт сразу со всех сторон; закрасит мелом дома, выдаст каждому новый год, посадит одного из своих (это некто Декабрь) на трон. Никто не знает, что тогда будет с нами. Но пока мы уходим всё дальше по границе вишнёвых вод. |