(в сокращении) Господи, всевышний, всем святым пророк, Преподай нам, грешным, мудрости урок! Бремя одиночества мучает меня – Нет в ночи спокойствия и средь бела дня! Где-то “одиночество” в комнате сидит, Грустно, озабоченно за окно глядит: Гробовые черви видятся ему, Колоритом смерти насыщая тьму; Плач и скрежет бездны душу тяготит – Хлеб отодвигает, телом всем дрожит! Этот же, лежачий, молится богам, Чтобы поскорее оказаться там, Где нет резей, колик, “рак коварный сыт”, Ишемия – “в коме”, скука – не томит! И постели смрадной уж не будет там, Не придётся клянчить ссохшимся устам, Ноги полумёртвые там не допекут, И укоры родичей – в Лету отойдут! Ему смерть – как благо, как свободы лик, Отчужденье трупа – долгожданный миг! И душа, как птица, взмоет в небеса, Навсегда отбросив бренны телеса!.. Эта ж, с виду дева, на стезе дурной Сладостно вкушает плод запретный Твой: Страстью с одиночеством борется она, Телом загорается, а душой – темна! Те, кто с нею в баре, тоже, знать, одни – В пьянке прожигают считанные дни! Плоть лобзая чувственно, падая к ногам, Скуку одиночества превращают в срам! А чревоугодник борется с тоской, Набивая снедью рот заплывший свой: Весь в пищевареньи – для еды живёт! Тяжело уж дышит – скоро отдохнёт. И скрипач тщеславный, видно, одинок… Днём и ночью “пилит”, но ему не впрок – Нету искры божьей! Сложно стать спецом! Облысел, несчастный, вместе со смычком! Гаммами шальными всем он надоел, Славную подружку попросту заел! Искривил фигуру, запил, закурил, Скрипку … за бутылку, каясь, заложил! Тот ревнивец мрачный изнемог душой – Распалил, несчастный, жёлчный норов свой! Всё воображает, будто наяву Он рога срезает, как косой траву. Ищет недотрогу – поседел педант, Знал бы, что о жёнах напророчил Кант! Лишь одна надежда – время-то идёт – Может, на том свете девственность найдёт! Сей художник спился, сморщился, иссох; Разум помутился – оргии не впрок! Тяжко бедолаге достаётся хлеб – Пляшет кисть с похмелья, и почти уж слеп… Он к натуре тянется – борется с тоской, Но к нему уж рядится … “милая с косой”! И правитель властный борется с тоской, Утверждая эго телом и душой… Богу уж не молится, видно, возомнил, Что творца небесного он заворожил! Старая проблема, но ему не впрок – Знать, забыл “великий”, как просил горшок! Тех же “гиппократов” позднею порой Пронимает горечь, когда вдруг, больной, Взглядом отрешённым канув в пустоту, Пастыря отвергнув, плюнет в суету! Вспомнятся сомненья .., алчное нытьё, Старые лекарства, сладкое бытьё! И глаза старушки в ветхом пиджачке С пенсией ничтожной в сухонькой руке! А судья продажный, алчный прокурор Получают взятки за “немой надзор”: В тюрьмах с голодухи многие сидят, А “тузы”, “поцупив”, за кордон летят?! Но выходит боком выгодный порок – Многим мнится, снится взведенный курок! Не спасают стены… Жалок их удел: Кто-то уж в могиле, кто-то поседел! Тоже одиночество стало их судьбой, Ведь натура подлая – бич до гробовой! Гонорист, осанист “денежный мешок”, Свысока взирает, точно он божок, Утопает в благах – женщины, вино, Но порой вздыхает, и немудрено… Весь погряз в заботах – он и здесь и там, Бизнес заставляет кланяться скотам! Отягчён бывает пошленьким бытьём – Не спастись от скуки дорогим питьём! Ночью он – картёжник, днём – крутой делец… Круг, увы, замкнулся! А духовный срез? Обещал, по пьянке, в божий слог вникать, Отдохнуть от плоти, боль души унять! Пару свечек ставил в святочные дни, Но, видать, до бога не дошли они... И уж нету мочи, нет пути назад, – Деньги любит очень, только им и рад. И чиновник жадный тоже ведь игрок, Он, как и деляга, в горе одинок! …Продался, зазнался – совесть заложил – К Воланду на праздник тропку проложил! Разгоняет скуку? Только и всего? Страх и угрызенья мучают его! Воплощает эго в тёмные дела, И за ним уж “плачет адская пила”! Окрылён карьерой гордый паренёк – Всё вложил в погоны! А какой в том прок? Жизнь прошла в казарме – серость, маета… Умер в нём романтик! Запил неспроста. А другой просился, рвался в генералы – И женой делился, подхалим лукавый! Наконец – папаха! В аппетит вошёл, Но … увяла младость, простатит расцвёл! Тот профессор щупленький чудаком прослыл, Сгорбился на кафедре – всем уж опостыл! Опусы и звания – его бытиё, Но волнует к старости “чёртово бабьё”! Он готов на “свежесть” все труды сменять, Возлюбить студентку и концы отдать! Метра одиночество стало допекать, Но не хочет чёрт ему ... годы возвращать! Наркоман, пьянчужка борются с тоской, Создавая праздник иллюзорный свой: Море по колено, клятый кейф, склероз И “бомжовый дриблинг”, и вся жизнь – курьёз! Голубой – он тоже в обществе изгой – Ждёт небесной кары телом и душой! Кто их понимает? С паперти клянут! А порой, как “белых воронов клюют”! Их удел – скитания в тени, под луной… Ведь клеймо позорное вторит: “Не такой!” Этот, за решёткой, очень одинок – Бредит он свободой, мир его убог: Для него обыденность, чем грешит толпа, Высшее стремление, как благим – мольба! А иные видик свой боготворят: Разучились мыслить, фабулу лишь чтят, С “монстром одноглазым” под руку идут – Все его повадки ревностно блюдут! Феминистка злобно борется с тоской, Навевая порчу на весь род мужской! Много жёлчи, фальши, в дефиците ум, Будто в гельской юбке – сам “Агрипп Постум”! Невдомёк “Горгоне”, что сама она – Плод любви порочной, спермы и вина!.. А поэт строптивый, тот же рифмоплёт За перо берутся, когда вдруг проймёт Горечь одиночества – нет желанья жить! Лучше рифму вымучить, чем себя морить! И учитель мрачный жалок, одинок – Он ведь получает крохи за урок! Рано сник, замкнулся, нервы истрепал И за педнагрузку на колени стал! Но мужам державным, вишь, не до него: Пожурят, похвалят – только и всего!.. Все мы одиноки в мире суеты… Неужель, Всевышний, одинок и Ты? Мы ведь по подобию созданы Тобой, Может, одиночество – светлый промысл Твой?! _________________ От страшной скуки отрешиться не смогли И одиночества, увы, не извели: Свой крест у каждого – болит, гнетёт своё… Твои проблемы – одиночество твоё!.. |