В начале 16 века Москву посетило Шведское посольство. В составе посольства имелся английский лекарь с типично английской фамилией Джонкинс. Посольство обосновалось в Москве надолго, многие служащие взяли местных жен, обзавелись дворами. Доктор тоже женился на дочери состоятельного боярина, который отписал иностранному зятю несколько деревень с землёй и холопами. Царские писцы, не сильно разбиравшиеся в заграничных языках, прочитали латинскую «н» как русскую «п». И в дарственных документах отразили фамилию доктора как Жопкин. Доктор до последних дней не знавший этого варварского языка, на ошибку писцов внимания не обратил. Получал с деревенек деньги и пропитание, а в летнее время выезжал с инспекцией. Но, поскольку языка он не знал, вся инспекция сводилась к порче крепостных девок. Так что в Москву доктор возвращался довольный и немного усталый. Наследников доктора произношение их русской фамилии нисколько не беспокоило, поскольку общались они с окружающими по-немецки, да по-английски. А вот следующее поколение, вышедшее в купцы и промышленники, поначалу задумалось. Как, мол, так: «Мануфактура Жопкина» или «Пароходство Жопкина». Надо срочно что-то делать. Но нашелся среди наследников проницательный и мудрый купец. - Не годится, - сказал он, - нашу исконно русскую фамилию менять. Это же надо менять документы на деревни, на земли, на прииски, на шахты, на … . В общем, были Жопкиными, и останемся ими. И оказался прав. Привык народ. И безо всякой иронии говорил: «надо бы в жопку сбегать за селедкой», или «пойдем в жопку, возьмем лафетничек водки?». Тут наступили новые времена. Земли отобрали, деревеньки переименовали. Поначалу под революционный запал «Жопкино» переименовали в «Красное жопкино», а «Большое жопкино» в «Большое красное жопкино». Потом комитеты бедноты, протрезвев, устыдились, и слово «жопкино» исчезло из революционных документов. Теперь остались сёла Большое, Красное, Нижнее, и т.п. Хозяева сёл и земель в основном успели выехать, вспомнив о своем английском происхождении. Но не все, кого-то расстреляли, а один из Жопкиных поддался обаянию революционной теории и пошел служить по военной части. И вот однажды вызывает его комдив: - Вот что, Иван. Решил я выдвигать тебя на комполка. Но с твоей фамилией не стану. Пойми, в Москве засмеют. Сам товарищ Троцкий будет первым смеяться. Так что иди, посоветуйся с комиссаром, и придумай себе другую фамилию. Вернулся Жопкин к себе, вызвал комиссара Рабиновича, и тот тут же придумал новую фамилию. Комиссар просто перевёл русское слово на идиш, язык, на котором он говорил в своём Бобруйске. И вскоре недавно назначенный комполка Тухесов получил орден Красного Знамени. Карьера у него шла успешно. Но вот однажды бывший комдив, а ныне Маршал, вызвал его к себе на дачу для приватного разговора. И Иван Тухесов написал рапорт с просьбой уволить со службы для прохождения учебы в университете. Когда маршала расстреляли, Тухесов находился в студенческой биологической экспедиции на Алтае. Так что ни допросить его, ни просто арестовать, у следователей не было времени. А потом и самих следователей расстреляли. А вскоре после окончания учебы Иван стал заведовать кафедрой биологии. К этому же времени относится его записка в Англию одному из братьев, которую удалось передать через посольство. В ответ брат написал, что все рады, что его не затронули репрессии, и что они надеются на скорую встречу. И как сглазили. Началась борьба с космополитизмом. Взяли его ночью, после разгромного заседания кафедры, где его называли то Сруль, то Хаим, топтали ногами самые близкие друзья и любимые ученики. Усталый следователь, выслушав его историю, полистал личное дело, достал чистый лист бумаги, написал на нем несколько фраз и велел подписать. - Я не признавался, - захрипел Иван, - не признавался. И как это я могу отравить товарища Сталина. И почему … - Подписывай, подписывай, - сказал следователь. – Расстрелы у нас по четвергам. Сможешь выспаться. Да, напрасно ты не остался Жопкиным. |