Он вырвал с мясом боль и ночь, разбив стекло рассвета, он окунулся с головой в кипящий жар души; но ночь, как вошь, как шлюхи стон в постели разогретой, смеётся грязной тряпкой губ, и тяжестью лежит на срезе мутного зрачка, на петлях ржавых шрамов, где пустотой плюёт свеча в глухой подвал рассвета, где небо, бросив ляжки туч на свой холодный мрамор, достало солнца мятый луч, и написало смерть. Но из щелей червивых стен, из всех продрогших окон, течёт душа, как рожь, как степь, как снов осенних плесень, течёт к молитве, к куполам, дождём свинцовых копий, чтоб вечер вывел, бронзой рта, евангельскую весть. |