Здесь любезность приюта вносила покой. Я был где-то в нигде, да не вспомню – на кой? Облака тихо пенились ватной рекой. Я их пил вместо чая на ужин. И плыла пустота – так лилейно-нежна, Смерть бледнела поодаль – едва ли страшна. Так чего ж мне хотелось? Какого рожна? Может, радости файл не загружен?.. Я скрипел равнодушьем, как старая жесть. Мне – понять бы да вспомнить, откуда я есть. Всё глядел: не появится ль на` небе весть Или символ, а может быть, веха? Но миры не спешили отречься от пут, И мычали безликие топи минут, И шипели пустыни: мы всё ещё тут! Разнося многомерные эха. Но прошла череда беспредметных забот. Встрепенулась осока гремучих болот. И вошёл в наши воды заснеженный флот, Раздвигая глухие пространства. И из скрытых миров проступили дома, И – малиновый свет. И – медовая тьма. И весна, что несла (чем сводила с ума), Аромат тридевятого ханства. Ты – так схожа со светом – была на руле, Простираясь лучами в засушливой мгле. На груди у тебя – в бирюзовом колье – Пели птицы в тревожной оправе. И окреп свежий ветер – просолен и густ, И я вышел навстречу – бесгласен и пуст, Чтоб коснуться руки, а быть может, и уст… И пропасть в заколдованной яви. |