Мы разделили пополам цвет ночи, и ночную верность, июльский хлеб, июльский дождь, дрожь фонарей, ожог дыханья, прохладу стен, камин, постель, и раскалённый добела восток зари, где птичий шелест с ладошки лета тянет крошки. Мы разделили пополам сон в дымке облачных рогож, и пробуждения молитву, луч рваный на гардине утра, беспамятство остывшей плоти; и полустанков мерный ритм в волнах безвременья, где нимб сухого солнца с вкусом дёгтя, и битого стекла ранимость, бросаются под стук колёс. Мы разделили, в мрачной охре, в рутине серо-золотой, вечерних туч последний вздох, как поцелуй, как плач разлуки, как возвращение домой; как возвращение домой, когда в пустыне парков, скверов – ни шороха, ни дна, ни звука, ни взгляда в полумраке встречном, а, лишь душа, души ладонь, ощупывая свечи окон, лакает мотыльком огонь, ложась на нежное предплечье. |