Рассвет застал меня сидящим на бетонном блоке, в позе роденовского мыслителя, под мостом через Русановский канал. Было свежо, от поверхности воды поднимался влажный туман, однако я не чувствовал ни прохлады, ни усталости. Тело, скованное судорожным напряжением мышц, потеряло вес, чувствительность и напоминало предельно сжатую пружину готового к применению оружия, снятого с предохранителя, пустить в действие которое могла любая случайность. В голове непрерывно и назойливо прокручивались эпизоды вчерашнего вечера, найти оправдание и объяснение которым никак не удавалось.

 

... Мои регулярные вечерние дежурства на детской площадке недалеко от подъезда, с тетрадкой новых стихов в кармане, в надежде на встречу, наконец-то принесли результат. Не тот, что ожидалось и хотелось. Влюбленные парочки часто попадали в поле зрения, не привлекая внимания и оставляя меня совершенно равнодушным. На этот раз было что-то не так. Незнакомый мужской силуэт и рядом родной, тысячу раз виденный во снах, обожествляемый в мечтах – девичий. Сердце остановилось и рухнуло куда-то вниз... Никакой надежды на милость ошибки в вечернем сумраке не оставалось – знакомая дверь открылась и пара не спеша направилась в подъезд. На деревянных ногах, ускоряя шаг, я подошел к дому, рванул дверь и ринулся вглубь подъезда, в именно тот, знакомый закуток на лестничнымой площадке, уже не сомневаясь, кого и что увижу. Визг сорванной рукоятки, треск ломающейся двери, хриплое дыхание-полурык, видимо, испугали и предупредили о нападении. Я увидел метнувшуюся к лифту девичью фигуру. Парень пытался защититься поднятой правой, в левой руке был зачехленный фотоаппарат. Ослепленное сознание, ярость и отчаяние – плохие союзники, я наносил мощные, но неточные удары, что позволило деморализованному противнику согнувшись, почти на четвереньках, выскользнуть на улицу.

 

Я догонял его на ватных непослушных ногах, прыжками, неотвратимо, как в замедленном кино. “Помогите!”- кричала жертва и, почему-то, - “Мама!”. На приличной спринтерской скорости беглец рассек довольно многочисленную, возвращавшуюся из застолья компанию и спрятался за спинами, вытирая то рукавом, то платком разбитое в кровь лицо. Передо мной толпа не расступилась. В компании оказалось много женщин, - Э, да так не гоже! – драться с женщинами не умею, не могу, – ко мне возвращалось сознание, спокойствие и зрение. – Какой мальчишечка, какой мужчинка! – повторяли разные женские голоса, а умелые, ловкие, мягкие женские руки останавливали, успокаивали, поглаживали, ощупывали.

- Он еще и стихи пишет, – сказала старшая женщина, - неплохие! Бешено заколотилось сердце, в солнечном сплетении что-то лопнуло, слабость и безразличие овладели мной, как только я осознал эту информацию. - Позвони мне завтра, я дам тебе рекомендацию в “Радугу”, а если захочешь, то и в “Днипро”. Только тогда напечатают! Дайте ему визитку! А лучше, приходи завтра на квартирку, поговорим, перетрем проблемы, хорошо будет, если еще и научишь этого оболтуса, горе-кавалера защитить себя… Высокая, крупная девчонка, лет 12-14 (будущая звезда национальной тележурналистики) вдруг выпалила басом: “Алик и Алена, это же судьба, красиво..., мама уже все решила, а ты кто... студент какой-то... откажись, послушай маму, лучше будет...”

Высвободившись от рук и объятий, закусив губу до крови, я молча бросился в ночь…

 

...Прокручивающиеся бесконечные вопросы, почему эти люди все обо мне знают? невероятное предательство? безвыходное положение? сожаление о недоведенной до конца расправе, - прервало появление из утреннего полумрака туманной размытой фигуры. По мере ее проявления, одеревяневшие мышцы начали вновь приобретать тонус, в жилах начала закипать застоявшаяся кровь, заведенная до предела пружина спускового механизма на взводе, ожидала окончательной, решительной команды… Высокий, дебелый, мордастый, задастый, похож? - много лет позже Володя Шарапов из сериала скажет: - В общем, такие бабам нравятся... Лицо без синяков и кровоподтеков, не он? - Мужик, ты не МВДист? – ошарашил вопросом пришелец, а то я в разработке конторы, на установке, и лишнего светиться не хочу. – Я – не...- против воли и сознания прохрипело в моем пересохшем горле.

- Да нет, вряд ли. Чистенький, в меру накачанный, эстет, костяшки сбиты, с тетрадкой, - поставил диагноз незнакомец:

...И вот этими вот руками,

Разгребая словесную муть,

Ни стихами, ни кулаками,

И ничем мне ее не вернуть...

- и доверительно продолжил, - в квартирку приглашали, на ягру, верку проводили? – Я – не... - снова хрипло пытался ответить я, лихорадочно соображая, кто такая Верка, которую нужно провожать, что за загадочная квартирка, о которой услышал уже второй раз за сутки? – Да ты совсем зеленый! Если пригласят, очень советую, не ходи, станешь космонавтом, как я! – Да ты кто? – наконец, у меня прорезался голос.

- Теперь я - алик, догнаться надо. Деньги у тебя есть? На дозу не хватает, дай на боттл! На марафоне я, отпустит, измены не перенесу… - страстным шепотом, все тише и тише повторял собеседник, пока не затих и уснул в неудобной позе, на корточках.

В моем измученном бессонницей и загадками мозгу, наконец-то стало что-то проясняться. Товарищ по несчастью, не перенесший измен и предательства, спивающийся от отчаяния, алкаш поневоле... Всегда найдется тот, кому хуже и трудней, чем тебе, - подумал я и вложил свой последний червонец в холодную ладонь спящего.

 

Из воды Русановской протоки - киевской Венеции, поднималось заплаканное солнце.

 

Я встал, с хрустом потянулся и с чистой душой пошел навстречу неведомому будущему, в котором через много лет совершенно неожиданным и естественным образом решатся проблемы со стихами, несчастливой и преданной любовью, без вмешательства и помощи высоких инстанций, все знающих, все решающих компетентных органов и рекомендующих доброжелателей.