Летняя летаргия в лицах лилового вечера – это бредни тепла и полунагие тела, подсвеченные бурым загаром; это ночь – вдвойне скоротечней, а значит, вдвойне горячей, как обрывки будущей памяти, где прекрасное, неосязаемо-южное – лишь дуновенье на чьём-то лёгком запястье, лишь тающий лёд в недопитом стакане виски. Ни звука, пока пророчит молчанье, случайно повисшее между столетних хвой в медленном воздухе… Тсс…Падают искры воды на ладонь, ласково плачет зелёное море; и солнце, низко-низко склонив золотистую крону в шкатулку заката, выжигает бледно-песочное облако, горьковатой берлинской лазурью с темно-коралловым отблеском, там, негласно, наедине, на яркую память, где мягкая ночь вдвойне виновата. |