Севильи слава, где твой гордый вид? Как тот горшок, что на огне томится, до края жгучей ревностью налит, цыган и их веселья - сторонится Народишко – создателя насмешка. Вся жизнь: танцуй и лги, воруй и пой Преступники - от простоты безгрешной, и грешники – в наивности святой Лишь эта смесь, столкнув Эдем с Аидом создать Кармен могла - сосуд чудесный За формой содержимого не видно Так манит омут тайной неизвестной. Тореадору женщины к ногам несут невинность не колеблясь, слепо А дочь цыган – навесила рога, что на смех всем торчат, терзая небо. Бык на закланье вышел на арену, но даже он с ухмы́лкою глядит, мол, ты «быком» придёшь ко мне на смену, такой уж у тебя рогатый вид... Тореро любят девы благородней, невесты лучших в городе домов, а он у ног цыганки беспородной, не в силах разорвать тиски оков …А, бык уже давно в кровавой пене… Трибуны стихли – страшная картина К чему герой терзает на арене, недвижную, и мёртвую скотину Как будто та – соперник ненавистный Кромсает он поверженную тушу, и с бешенным мелькает шпага свистом… Но только вот не лечит ярость душу, Покоя дать ему, он просит небо. …Фламенко кружит алой юбки знамя, Кармен забыла – был он или не был… Горит в её глазах шальное пламя. |