«Поэты умирают под утро», - изрекал Сырбай-акын. Но можно сказать: погибают… из-за творческих мук, каких-то сук, неверных друзей или хатын. Погибают именно те поэты, кто жил живо, не знал достатка, режима, успеха, преуспевания, награды или звания, не имея имения, именовал себя гением, бродил всегда в рубище, но относился к людям любяще, сам был лишён любви и ласки, жил самим собой, не носил маски, не ходил со всеми строем, из-за этого, наверное, был изгоем, кто родился в будущем или прошлом, хотя простым был сам, для других – сложным, в ложном мире обретался, с мельницами воевал, с дураками дрался, за неугодные идеи страдал, но чаще водил за собой за свободу людей на бой, из-за принципов лез на рожон, расставался за это со своей головой, был саблей сражён, пулей пронзён, а какой-то пижон смеялся над его тленом. Словом, он был, ярко жил, был убит, или сам себя убил. … А кто-то, явившись на смену, пошёл за ним по следу… -------------------------- Умирают же медленно неизбитые, неубитые, придворные, притворные, прогнившие «поэты», в которых давно погибли Поэты, кто званиями отмечен, осыпан наградами, кого не травили, как Сократа, не били циррозом в печень, кто думает, что он вечен, а в жизни значителен, славен, с другими смертными не равен, что любое его слово гремит, взрывается, как динамит, мысли другие глушит, врывается в души. Они умирают не ночью, а в ночи, при свете луны или свечи, а не солнечного рассвета, или собственного света, почти в кромешной тьме, смерть, как и жизнь, к ним приходит во сне. Можно сказать, - они не жили, в жизни уже смердели, гнили, глотки рвали за прогнивший строй, вели толпу за собой, не на бой или битву, а на убой, гнали её, как коров, сталкивали в вырытый ими же ров, с довольным сознанием своей правоты потирали свои животы. Умер хозяин или же вождь, - для них, всё равно, что прошёл дождь, - топчут его сырую могилу, над трупом тянут словесные жилы, лютуют, льют на него вражду, льстят уже другому, новому «вождю». Они никогда не сядут на мель, за честь не выйдут на дуэль, от отчаяния, неистово не пойдут на самоубийство, будут от страха дрожать, у ног каких-то лежать, при жизни и при кончине, не ведая причины, для чего их родила мать. Хоть от совести бежали, от правды визжали, шуршали, как мышь, но не смогут спастись, убежать, оттуда, где вечная гладь, да абсолютная тишь. |