Недавно, разбирая всякие свои бумаги, я случайно наткнулся на 2-ой номер газеты «Единство», датированный июнем 1991 года. Точнее это был бюллетень, который выходил, а может быть, он выходит до сих пор при Гомельском обществе «Ахуд ». Я полистал уже пожелтевшие страницы. Стало интересно. Вот хотя бы это:

«Вы же никуда не собираетесь… Вам и здесь хорошо… А я устала гадать на еврейской ромашке». Это прямая речь героини из статьи тогдашнего депутата СССР, писателя Григория Кановича. Далее он вспоминал, как эти слова поразили его, и он спросил у молодой женщины, сказавшей про цветок: «Чем же еврейская ромашка отличается от обыкновенной?». И та ответила, что на обыкновенной обычно гадают: «Любит, не любит», а на еврейской гадают: «Ехать, не ехать».

Сегодня прошло уже, кажется, более десяти лет с той встречи, о которой вспоминал писатель. Сам он давно уже живет в Израиле. Чего не могу со всей уверенностью сказать о его собеседнице. Да это и не очень важно теперь для меня. С этим приходиться считаться: до сих пор оттуда, с конца годов восьмидесятых в день сегодняшний летят и летят белые лепестки человеческих сомнений оборванные чьей – то не уверенной, еврейской рукой. «Ехать или не ехать». Сейчас я хочу рассказать несколько о другом. Трудно сформулировать о чем же. Но мне кажется, что это «несколько о другом» будет интересно «Всей королевской рати».

В 1972 году из провинциального белорусского городка Лунинец приехал я учиться в Минский Театрально – Художественный институт. Это было счастливое время. Мы, поступившие, все такие разные, были всецело одинаково одержимы одной страстью – страстью к познаниям тайн искусств. Мы низвергали чужие авторитеты и возносили своих кумиров. Кумиром для нас был тогда наш первый педагог Борис Яковлевич Вишкарев. «Кого нет?»- обычно с этого вопроса начинал он занятия и, не дожидаясь ответа, привычным жестом сдергивал с переносицы очки и шел пересчитывать нас буквально по головам. Мы сидели вдоль стен аудитории, и нам всем было невдомек, что урок мастерства уже начался. Каким же не долгим он оказался, каким мгновенным? Потому что, поработав с нами более двух лет, Борис Яковлевич умер. Все знали, что был он тяжело болен, часто лежал в больнице, но каждый раз едва оправившись от болезни, он шел к нам всегда подтянутый высокий чуть ироничный. Мы обступали его плотным кольцом в коридоре института и он, не торопясь, разворачивая конфетку «Дюшес», отправляя ее в рот, говорил нам: «Не галдите! Не все сразу!», - и слушал, слегка наклонив голову. «Чтоб не курили мне!» - раздавая всем по карамельке на прощанье, Борис Яковлевич напускал на себя строгость и торопился на кафедру. Могли ли мы думать тогда, что всего этого очень скоро может не быть. Для нас беспечных и молодых сама его фигура, его неподдельное жизнелюбие заразительный смех и простые эти «Дюшески» никак не увязывались со смертью. И вот прощанье состоялось.

 

В памяти осталось заснеженное поле за каменным забором онкологической клиники, синее зимнее небо и пронзительное чувство сиротства.

Жаль, что ограничение в размерах текста не позволяют написать мне о всех, чьи имена помнит сердце.

Но разве я могу не вспомнить супругу Бориса Яковлевича Галину Петровну, которая поставила с нами дипломную работу - пьесу «Соломенная шляпка» французского драматурга Этьена Лабиша? В этой работе я исполнил главную роль Фадинара. Где вы, дорогая Галина Петровна? Живы ли? Как не вспомнить Сан Саныча (так мы его звали) Добротина? Он преподавал у нас актерское мастерство. Когда Сан Саныч обращался ко мне, а фамилия моя – Онгейберг, то он всегда медленно произносил: «Он…», а затем чтобы особенно не вчитываться в буквы и не утруждать себя тяжелым произношением моей фамилии быстро проговаривал «бр-бр-бр-бр». Тем самым он вызывал у однокурсников море смеха. Как не вспомнить их? Минчан Татьяну Агафонову, Валентину Крупень, Валеру Седренка, Петю Савича и многих, многих других, на чьи лица я часто смотрю, листая свой старый студенческий альбом. Где вы, друзья моей юности?

Прошло более двадцати пяти лет с той прекрасной поры, но и сегодня я вспоминаю все с какими – то благоговением и щемящим чувством безвозвратности такого короткого неповторимого праздника каким было для меня то время.

Я сейчас подумал: «Было ли это «бырканье» педагога проявлением антисемитизма ко мне?». Или особенно явно оно проявилось однажды, когда Сан Саныч, с присущим ему актерским темпераментом, стал гневно изобличать в нашей аудитории некого актера Блюменталь – Тамарина. Во время войны он, якобы, предал фашистам многих членов партизанского отряда.

Честно сказать каково подлинное отношение было тогда у педагога Добротина к евреям, меня теперь не очень заботит. Во всяком случае, уехал я не из – за Сан Саныча.

Позади остались годы службы в армии, затем мой переезд в Ленинград, работа в различных театральных студиях города и области, работа на киностудии «Леннаучфильм», а затем, особенно не дергая все те же лепестки ромашки, в 1990 году я семьей репатриировался в Израиль.

Сегодня, прожив в стране 12 лет, я почти ежедневно, что называется изнутри, наблюдаю, как набирает силу новый процесс, (но с обратным знаком минус) - процесс исхода евреев из страны обетованной. И люди, уезжающие из Израиля, ни на какой ромашке не гадают. У них все уже заранее расписано, все, как говорится, схвачено. Потому что процесс этот за последние пять, семь лет стал значительно транзитен. Транзитников я встречаю предостаточно. Воздержусь от избитых обвинений в их адрес по поводу не патриотизма. Сразу всплывает в голове чья – то очень хлесткая фраза. «Патриотизм – последнее пристанище подлецов». Круто сказано. Особенно если иметь в виду пристанищем Израиль. С этим выражением трудно не согласиться, держа в голове следующее совсем не веселое обстоятельство: погибает юноша в военных стычках с террористами, скажем, где – нибудь на севере Ливанской границы, а похоронить его в стране нельзя. Страна - то оказывается не совсем его потому как мама парня не еврейка.

Посылая же мальчишку защищать, якобы, чужое для него государство, некие люди, те, что пишут законы, менее всего интересуются какой национальности его мать. Но нюанс этот становится решающим и предопределяет все, когда убитые горем несчастные родители лишаются элементарного права достойно похоронить своего сына в землю, за которую он отдал жизнь.

Ну, не истинные ли «патриоты» эти люди, которые пишут подобные законы! Не надо такого патриотизма. Не надо и никакого другого. Просто хотелось, чтобы историческая родина относилась к возвращающимся сыновьям ее, как к гражданам, достойным лучшей участи. Без дискриминации на профессии, без жилищного кризиса, без протекционизма, без элементарного и изощренного надувательства, без силового влияния на светское, то есть, нормальное общество со стороны клерикалов – ортодоксов и, в конце концов, без разжигания ненависти меж различных этнических групп. Может тогда и улетающих безвозвратно будет значительно меньше. Грядет ли она когда – нибудь, эта «лучшая участь?». Кто знает? Будем ждать. Так и живем ожиданием Мессии или лучшей участи. Она явилась бы для нас, израильтян, бесконечными, счастливыми днями без единого выстрела на нашей горячей земле.

И в заключении. Недавно я тремпом возвращался домой. Взял меня в машину человек средних лет, говорящий по - русски. Толкнул пальцем кассету в приемнике и, господи, что я слышу! «Песняры» поют! «В мокром саду осень забыла рваный платок желтой травы…». Мы, два земляка, катили в машине и прекрасно себя чувствовали среди обволакивающего нас иврита и хамсина , слушая забытые тут родные мелодии.

«Видятся мне белые вербы,

слышится мне звон тишины.

Было бы все проще наверно,

за полчаса до весны».

 

-А вы знаете, - поймал я его улыбающийся взгляд в зеркальце заднего вида, - почему особенно дорога мне эта песня? Потому что в страну я репатриировался за полчаса до весны. Вот так вот! В последний день февраля 1988 года. И никакой ностальгии у меня нет ни по белой вербе, ни тем более по белой березе. - И потом вдруг после паузы.

– Вот только тишина у нас здесь бывает особенно звенящая. Вы не находите? - спросил он меня, когда я уже приехал и выходил, а он открывал дверку своей машины.

-Так бывает, - сказал я ему. Так всегда бывает за полчаса до весны. Обязательно весны, а не войны. Мы пожали друг другу руки, и машина с моим новым знакомым умчалась.

Вот собственно далеко не все о чем захотелось поведать мне читателям замечательного портала.

 

 

arkadin@012.net.il