…Тонкие пальцы с потускневшим от времени ободком обручального кольца отщипнули листик фиалки и, опустив его на подоконник, замерли. Миниатюрная пожилая женщина неподвижно стояла у окна преподавательского кабинета, то ли рассматривая пейзаж за стеклом, то ли просто задумавшись о чем-то своем. Она и сама, в белой шелковой блузке и строгой черной юбке, с оттененными обычными чернилами нежно-лиловыми, тщательно уложенными в прическу кинодив пятидесятых, волосами, напоминала сейчас вот эти, в изобилие стоящие на подоконнике, цветы. Фиалки. Часто, когда это соответствовало моменту, она очень любила отщипнуть тоненькую веточку с дрожащими лепестками и, приколов к груди крохотную бутоньерку, идти по коридорам консерватории, держа спину прямо и расточая улыбки всем встречным…

Сейчас женщина ждала прихода своего любимого ученика. Занятия должны были начаться с минуты на минуту. Ее рука снова потянулась к веточке с цветами, но в последнюю секунду остановилась, будто устыдившись порыва. Женщина оправил на себе блузку с юбкой, и присела на преподавательский стул у рояля.

- Элеонорочка Вениаминовна, здравствуйте! Какой сегодня замечательный день, вы не находите? Воздух просто пропитан весной! Это вам!

Молодой человек стоял на пороге в распахнутом длинном пальто с шелковым багровым кашне на шее. Его белая рубашка была распахнута на груди, а длинные волосы откинуты назад, лишь одна выбившаяся прядь легла на улыбающееся лицо. Весь его облик вызывал желание дышать полной грудью и декламировать поэтов серебряного века, а главное - жить.

Жестом фокусника он достал из-за спины маленький, упакованный в целлофан, букетик мимоз и стремительно направившись к расцветшей в ожидании его приближения преподавательнице, воскликнул:

- Да, весна! Драгоценнейшая моя Элеонора Вениаминовна, весна будет на днях!

Принимая букет, женщина встала и тихим воркующим смешком рассмеялась:

- Непременно, Лешенька, это процесс необратимый. Присаживайтесь, Алексей, я думаю, сначала вы разомнете пальцы, а потом мы поработаем над ноктюрном.

Молодой человек повесил пальто на крюк старинной вешалки и сел за рояль. Проворные пальцы пробежали по клавиатуре и, после стремительного тремоло, повернули реку звуков вспять. Достигнув первой октавы, звуки вдруг резко оборвались и парень, лихо крутнувшись на вращающемся стуле, повернулся к учителю.

Элеонора Вениаминовна удивленно приподняла свои тонко выщипанные и подведенные карандашом брови:

- Почему вы остановились, Алеша? Продолжайте.

- Элеонора Вениаминовна, у меня к вам просьба! Я понимаю, вы очень заняты, у вас масса дел, но… вы не посмотрите, а? Это мое первое произведение. Мне очень неловко, но я... Что-то там не так, одним словом. А как исправить, право слово, я не пойму... А хотелось бы, ведь в судьбе пианиста масса случайностей. Сегодня ты обласкан судьбой, а завтра - нищ. Посмотрите, пожалуйста.

Молодой человек встал, вынул из внутреннего кармана и протянул ей сложенную вдвое нотную тетрадь.

- Алешенька, конечно, я погляжу. Но вы зря так сокрушаетесь об уделе пианиста. Гилельс играл практически до смерти. Он давал потрясающие концерты. Его руки извлекали из рояля не музыку - это была и драма, и комедия в звуках. А вы, юноша, очень талантливы. Вам будет рукоплескать весь мир, - она ободряюще улыбнулась, и слегка склонив голову к левому плечу, постучала средним пальцем по крышке рояля, - но только если вы немедленно вернетесь за инструмент, и мы продолжим занятия.

 

Высокое окно старой московской квартиры обрамляли тяжелые бархатные портьеры, и в него, как в створ ворот, прорывались и блуждали от предмета к предмету последние лучи солнца, то высвечивая бронзовую статуэтку, то играя в хрустальных гранях бокалов, то скользя по подлокотникам кресел. Комната ждала. Ждала прощального вечернего луча и щелчка выключателя настольной лампы, чтобы наконец-то заиграть более уютными красками.

А еще комната ждала музыки. Уже много лет, с тех пор как, прежде чем опустить крышку рояля, смеющийся мальчишка провел рукой по клавиатуре и накрыл ее бархатной полоской. Он и сейчас смеялся со стены, глядя, как Элеонора Вениаминовна, слегка ссутулившись, сидела в кресле и вчитывалась в торопливое нагромождение нотных знаков.

- Нет! Ну, что он делает? Главная тема так хороша, но зачем же он все скомкал? - рука в сердцах откинула тетрадь на рояль.

Женщина встала, и комната сразу притихла, как провинившийся ребенок. Кажется, даже маятник часов начал придерживать себя, чтобы не тикать так громко. Элеонора Вениаминовна сделала пару шагов и остановилась у портрета на стене:

- Мальчишка! Такой же, как и ты, Митя. Как думаешь, помочь ему? - рука потянулась к лицу на портрете и коснулась стекла.- Что, покажем, как это делается?..

Она опустилась на корточки и открыла нижнюю дверку шкафа. Достала папку и вынула листы нотной бумаги. Время уже коснулось их, оставив свой желтоватый след.

- Ну, что же, приступим? - она еще какое-то время помедлила, водя пальцами по лакированной поверхности крышки рояля, а потом решительно подняла ее и сняла бархатную полосу. Пальцы легли на клавиши и решительно наиграли главную тему. Элеонора Вениаминовна остановилась, прислушиваясь к себе, и взяла тетрадь Алексея. Поставила ее на пюпитр и рояль по-настоящему ожил под ее пальцами. Время от времени музыка прерывалась, и карандаш спешил записать то, что только что родилось. Нота за нотой, такт за тактом, вычеркивая лишнее и дописывая свое, но оставляя главную тему неизменной, она создавала единое целое. А комната заворожено наблюдала за чудом.

- Вот! Как-то вот так!.. - сказала Элеонора Вениаминовна, когда последний звук мелодии утонул в складках бархатных штор.

 

- …Лешенька, вы хорошо подумали? Может быть, вы все же будете исполнять Шопена, как планировалось? Ведь на отчетный концерт придет сам ректор. Он, конечно, из новых и его, по-моему, больше волнуют платные мероприятия и ...самоокупаемость, но все-таки, может не стоит рисковать? Да и как профессура отнесется? - рука Элеоноры Вениаминовны беспокойно теребила то камею на шее, то кружевной платочек, старомодно высунувшийся из-за манжеты левого рукава. Хотя в остальном преподаватель была, как всегда, улыбающаяся и торжественная.

- Вот и узнаем, как они отнесутся. Элеонорочка Вениаминовна, благодаря вам получилась чудная музыка, я даже представить не мог, что из моих «почеркушек» может выйти такая прелесть. Я даже не знаю, как вас благодарить! Без вас бы ничего этого не было! Нет, я сыграю "Весну"!

- Ну, что же, Алеша, удачи вам. Я - в зал. Концерт начинается.

 

Элеонора Вениаминовна вошла в зал и отыскала глазами старого друга. Место рядом с ним было не занято, она подошла и присела.

- Эля, душа моя, ты сегодня необычайно взволнована. И хороша! Я давно не видел у тебя таких горящих глаз, ты просто светишься вся!

Элеонора Вениаминовна наклонилась к его уху и шепнула:

- Ароша, я музыку написала, - он повернулся и заглянул ей в глаза, – да-да-да, Ароша, - и мимолетная улыбка скользнула по ее лицу. - Правда, тема не моя. Мой ученик принес свои наброски. Я выгребла весь мусор, переписала, добавила свое, но оставила его главную тему... Я так волнуюсь. Я же не писала музыку сто лет, - она выхватила из-за манжеты носовой платок и затеребила его в пальцах.

- Хм, соавторство?.. И что твой ученик? - Арон Давидович, старый друг и декан факультета композиции и дирижирования, сдвинул свои мохнатые брови, - Есть у него потенциал?

- Есть, есть! Он очень талантливый мальчик.

- Ну-ну, послушаем…

Девушка на сцене закончила объявление номера, и на сцену вышел Алексей. Поклонившись притихшему залу, он сел за фортепьяно и взмахом головы откинул назад волосы. Руки упали на клавиатуру, и музыка полилась в зал.

И ворвалась весна, заполняя собой все вокруг…

Последние звуки вместе с последней каплей весеннего дождя упали в зал, и… он взорвался аплодисментами.

- Эля, это чудесно! Да, тема хороша, но то, что ты сделала с ней - выше всякий похвал. Мальчик-то хоть понимает, что ты сотворила для него чудо?

- Тебе, правда, понравилось? Правда? Двадцать лет ни одной ноты!

- Да, душа моя, правда, - Арон Давидович взял ее руку в свою и поднес к губам, - с возвращением тебя!

 

Закончилось первое отделение отчетного концерта, студенты и преподаватели начали покидать зал. Арон Давидович, галантно взял Элеонору Вениаминовну под руку, и они остановились у колонны, неподалеку от выхода, где раскрасневшуюся от волнения женщину тут же начали поздравлять коллеги:

- Элеонора, примите восхищение! Это что-то из вашего раннего?..

- Это великолепно! Твои приемы композиции невозможно спутать ни с чем!..

- Нет-нет, это новое. Тема Алексея Иваницкого. Я... Я ее, мои дорогие, просто додумала и записала.

- Примите наши поздравления!

- Спасибо, друзья мои, спасибо! - локоток смущенной и удовлетворенной успехом женщины легонько толкнул в бок Арона Давидовича, призывая его покинуть уже порядком опустевший зал. Он улыбнулся в усы и повернулся к выходу.

В фойе, широко расставив ноги, и заложив руки за спину, раскачивался с пятки на носок новый ректор. Его широкая спина заслоняла Алексея Иваницкого.

- …Поздравляю, Вы далеко пойдете, у Вас прекрасная техника. Я вот только не расслышал, что Вы исполняли? Я ранее не слышал этой сонаты.

- А это мы ее написали. Вместе. Я и мой преподаватель - Элеонора Вениаминовна Вайс…

- Хм, вместе с преподавателем? Маэстро, запомните: не нужно никому позволять примазываться к своему таланту! Надеюсь, вы меня поняли? Это же ваше произведение, вот и исполняйте его, как свое!

- Да, конечно же, вы правы! Она всего лишь сделала аранжировку...

Элеонора Вениаминовна рванулась вперед, но крепкая рука Арона Давидовича подхватила ее под локоток и развернула в противоположную сторону:

- Пойдем, дорогая - в этом мире ничего не меняется…