Пыль седины в февральскую лощину метелью календарной упадёт; уходит время, зарывается в морщины, и память набивает время в рот. Любить и пить – тоска осенних листьев, сквозняк души в молитве безвозвратной; огонь вина и плоти нежной искры, истлев, оставят горький привкус завтра. Порочный круг подсветит сферой лунной квадрат окна, нащупав ночи дно; дыхание, в молитве беспробудной, сорвётся криком, вылетит в окно, слетит по скудным, нищим тротуарам, по бедным скверам в жалкий променад, где в тлене ночи время прожигал я, где я любил, а, значит, был богат. |