Февраль расправил седые крылья, размеренно падая с нежно-спящей лилии неба снежной росой. Снег, лёгкий крылатый снег, растворяется в воздухе, словно сахар в чае. Ослепительно белый вдох отравил молчанием сердце; слово, нищие слово, бедное слово забьётся в сырую душу усталым ветром – на повестке дня нотки бескровной печали в недосказанном и недопетом, пока февраль покрывает хлопком ресницы, сдувая пенки с безучастно-молочного солнца. Снежный ком отрешённости, голос, как треснувший лёд, синий блюз вставшего полночью сердца – пришёл, поклонился могильнику мыслей, выпил немного красного, северной ласкою приукрасив оконный лязг – февраль обретает своё доподлинное настоящее в предсмертной записке, в надежде, что убивает на раз. Молчание, созвучное крику; застывшие тени сада, где все разговоры неизменно ведут обратно, к отправному пункту безмолвия; земля, вбирающая каменной грудью серебряную прохладу, земля под ногами шепчет мёртвым дыханьем; заплывшие крыши, как тающие в тумане ветрила плывущего на закат города – я гулял по ним летним взглядом, когда мы были другими, когда мы были вне холода. |