Бернауэр штрассе и ночью без сна. Здесь мир разделяла когда-то стена. Закончился отпуск, в кармане билет, И можно зайти в близлежащий гаштет. В гаштете всё чинно – немецкий Ordnung: Два юноши, бюргер, да трое подруг… За барною стойкой - один старикан, Обычный, седой, лишь в перчатке рука; Лицо без улыбки, в глазах чернота, Да слева, над сердцем, два польских креста: Один с позолотой, второй с серебром; И литера «Р» на колючем, втором.* Он трубку курил, был под хмелем слегка, И разговорился, признав земляка: - Я, сЫнку, на Запад не думал удрать. Но, чувствую, скоро пора помирать. И, хоть напоследок, решил посмотреть, Куда нас в войну увозили на смерть… Мы жили в Полесье, на стыке границ, И перед врагами не падали ниц. Деревню родную фашисты сожгли: Лишь чёрные трубы торчат из земли... Их много ушло во вселенскую стынь Таких, как известная миру Хатынь. Всех взрослых – под пули, детишек - в полон, По сотне в товарный, холодный вагон, Этапом в спецлагерь, в жестокую новь, Где брали для раненых детскую кровь… Немногие выжили в этом аду, И помнится всё, словно в страшном бреду: Холодные нары, простудный барак, Упал – значит умер. Ты - скот для собак. Кто выжил – тех дальше везли, в Равенсбрюк. В пути мы сбежим, я и польский мой друг… Найдётся и дело: без лишних препон Нас примет Крестьянский лесной батальон. А после – бои в партизанских краях, Две пули в ночных скоротечных боях, Ранения в руку и в грудь, лазарет, Сиделки, каталки, и Белый билет -… А после Победы – чего тут скрывать, По прежним Советам не стал тосковать: Хоть молод был телом – да стар по уму, Не очень хотелось на срок в Колыму… А нынче – я здесь. И, пора на покой… - Перчатку поправил здоровой рукой, Короткое – «ПрОзит!», прощальный кивок. - А как ваше имя? - Микола, сынок… Случайная встреча. Чужая страна. Здесь рухнула в душах однажды стена… |