Опадали последние дни октября. Яркая осень сбрасывала со своего царского плеча пышные одежды и дарила, вместо минора плаксивых дождей, застенчивое солнышко.

 

Рассвет только заступил на смену полнолунию и уставшим звёздам. По дороге к окраине села понуро брело стадо коров, без стеснения оставляя то тут, то там разжиженные лепёхи с муторным запахом и утробным парком.

 

Потревоженная земля источала въедливую пыль, которая, поднимаясь, мельчайшими частицами проникала во все видимые и невидимые пространства. В угрюмом молчании нехотя переваливались коровы в сером удушливом облаке, преодолевая неблизкое расстояние от села до пастбища.

 

В это погожее осеннее утро племенной бык Маврикий (в простонародье – Мавр) казался невыспавшимся и хмурым. В тишине изредка раздавались хлёсткие удары кнута и слышался громкий, но незлой лай собаки, которая, стараясь угодить хозяину, подгоняла отставших от стада коров.

 

В конце «процессии» маячила одинокая фигура пастуха. Ему было лет пятьдесят, но добавляла возраст густая неухоженная борода. Некогда тёмные волосы были «выхолощены» беспощадной сединой. Сумрачный взгляд выражал неприветливость. На нём почти всегда была одна и та же одежда: широкая рубаха в крупную клетку, потёртые джинсовые брюки, куртка из вылинявшей плащовки; на ногах – высокие, из грубой кожи ботинки на шнурках. Но ничто не могло скрыть его высокого роста и крепкого телосложения.

 

Игната всегда сопровождал Титаник, пёс-полукровка огромных размеров (под стать хозяину) с умными проницательными глазами. Тит, так его называли сельчане, был надёжным помощником на пастбище.

 

Пастухом Игнат работал с середины апреля и уже успел привыкнуть к своим рогатым подопечным, которых понимал, а иногда даже разговаривал, заглядывая в большие с поволокой коровьи глаза.

 

Сегодня был последний день, когда коров выгоняли на пастбище, поэтому вечером придётся распрощаться со всеми до весны…

 

Подошли к окраине. Возле последнего дома Игната всегда ждала Вера, невысокая ладная женщина с удивительно добрым лицом. Она передавала узелок с провизией. Вот и на этот раз Вера приготовила пирожки с капустой, тушёную картошку с мясом, компот. Поблагодарив, Игнат на мгновение задержал взгляд на лице женщины, но тут же опустил голову и быстро направился к стаду. Тит, получив от Веры порцию завтрака, лизнул ей руку и, виляя хвостом, побежал вслед за хозяином.

 

«Что, наелся, подлиза?!» - потрепал Игнат за ухом собаку, и они пошли чуть поодаль от стада: не хотелось глотать клубившуюся пыль.

 

Через полчаса были на пастбище. Коровы разбрелись, чтобы наполнить утробу не очень сочной травой. Игнат устроился в шалаше близ речки, сооружённом из веток, которые за лето высохли и были ненадёжным укрытием. Но, благо, дожди не докучали этой осенью.

 

Тит побежал присматривать за стадом. Это доставляло ему удовольствие: он чувствовал себя важным и нужным. Игнат прикрыл глаза, вроде бы задремал, а, может, нет. Мелькали, как во сне, воспоминания: за столом – мать и отец, проводы в армию, потом учёба на юрфаке, поспешная женитьба, развод – всё перемешалось…

 

Не сразу услышал надрывный лай Титаника. Что-то случилось. Игнат выскочил из своего укрытия, побежал на зов собаки. Оказалось, что корова спустилась в небольшой овраг, что и вызвало негодование дотошного Тита. Пастух выгнал корову на пастбище: «У, шлёндра, неймётся тебе!» - напоследок несильно ударил хлыстом.

 

Непоседливая Ночка отличалась своенравным характером, и с ней всегда происходили какие-нибудь казусы. Игнат вспомнил, как в один из жарких июльских дней ему пришлось спасать эту неугомонную красавицу. Стадо переходило вброд небольшую речку в том месте, где была отмель. Ночка направилась дальше в сторону и «ухнула» в глубокую воронку, почти сразу скрылась под водой. Игнат нырнул за ней. Собрался с силами и только со второй попытки вытолкал корову на отмель; он до сих пор не мог понять, как ему это удалось. Ночка отделалась кратковременным испугом. Всё обошлось. Правда, Тит чувствовал себя виноватым в случившемся – во время спасательной операции плавал вокруг и скулил, как бы извиняясь. Потом весь день не отходил от Ночки – хотел реабилитироваться, а, может, питал нежные чувства к волоокой «смуглянке». Но вниманием был обделён, ввиду того, что не отличался яркой внешностью: имел неброско-рыжий окрас, в отличие от чёрного как смоль быка Маврикия.

 

С Мавром у Титаника были свои счёты. Как-то он попытался приструнить разгулявшегося быка и цапнул его за хвост. Тот не ожидал подобной наглости от рыжего пса – глаза Маврикия моментально налились кровью, и он двинулся на нахала, готовый обрушить весь свой безудержный гнев. Титаник ретировался, но Мавра было уже не остановить: месть должна состояться. Пёс лаял, метался из стороны в сторону – бык не отступал… Неизвестно, чем бы всё закончилось, не появись вовремя Игнат. С трудом разогнал взбунтовавшихся драчунов: хлыстом тогда перепало и Маврикию, и Титу. С тех пор они не подходили близко друг к другу, опасаясь безжалостных «розг» пастуха.

 

Быка держали в стаде, потому что он справно «огуливал» своих подружек. Хозяева коров были довольны: к весне появлялись крепенькие мордатые телята, похожие на Мавра. Порода, одним словом. Воспитанием, правда, производитель не занимался. Но похождения Маврикия нужно было отслеживать, чтобы точно знать, когда ожидать потомство. Это входило в обязанности Игната.

 

Для несведущих пастушеское дело может показаться простым и однообразным, но это не так. Корова, при всей своей монументальной внешности, - существо сентиментально-бестолковое. Она, например, не задумывается о качестве молока, когда щиплет вместе с одуванчиками горькую полынь. Конечно, вечером, подоив бурёнку, хозяйка «костерит» на чём свет стоит пастуха, потому что недосмотрел. Но это не самое страшное.

 

Как-то, ещё по весне, корова Зорька наступила на ржавый гвоздь, сразу заметить рану не удалось – началось нагноение. Тогда всё обошлось: вовремя вмешался ветеринар.

 

Но был и трагический случай. Корова Рыжуха съела какой-то мусор, оставленный любителями лесных прогулок, получила сильное отравление. К вечеру корова уже умирала. Когда в стаде около ста голов, трудно усмотреть за каждой, но всё равно виноват пастух. Игнат очень переживал, видя мучения Рыжухи. Он не мог смотреть в просящие о помощи коровьи глаза. Спасти Рыжуху не удалось – пришлось прирезать.

 

Вина и боль потери того, к кому успел привыкнуть, поглощают осуждение, потому что не успокаивается душа…

 

Нелегко приходилось и Титанику; он вместе с Игнатом стойко нёс службу по присмотру за бурёнками. Но однажды попал в переплёт по собственной глупости.

Сладкое Тит не любил, поэтому невозможно объяснить, что его привлекло в ульях на пасеке, которая находилась неподалёку от пастбища. Видимо, был у пёсика свой интерес, вот только пчёлы не оценили любознательности Тита. Игнат даже не сразу сообразил, что произошло. Рыжий великан, весь облепленный пчёлами, скуля, ворвался в шалаш. Промедление смерти подобно! Игнат быстро схватил пса, добежал до реки и бросил Титаника в воду, нырнул сам. После спасительного купания долго вдвоём зализывали раны. С тех пор пёс не переносил запах мёда: громко рычал, мог выбить банку из рук. Игнат пил чай с мёдом всегда в отсутствие Тита…

 

Стрелки карманных часов, которые достались Игнату от деда, перешагнули полдень. Одна за другой коровы стали ложиться на траву. Они насытились – можно прикорнуть на солнышке. Тит умаялся, поэтому, пообедав, распластался на старой рваной телогрейке возле шалаша, вытянул морду и в блаженстве прикрыл глаза.

 

Пастух обошёл стадо, заглянул в овраг – все подопечные были на месте. Пора отдохнуть. Титаник крепко спал, подрагивая лапами и хвостом. Игнат присел рядом, подкрепился тем, что приготовила заботливыми руками Вера. Ему давно нравилась эта женщина, в её присутствии он терялся, не мог вымолвить ни слова, хотя знакомы были уже два года.

 

Три месяца назад соседи выдавали замуж дочку, на свадьбу пригласили и Игната. За столом напротив сидела Вера. Смотрели украдкой друг на друга, танцевали, смеялись, даже невесту вместе украли. Вечером Игнат вызвался проводить Веру до дома, всё-таки путь неблизкий, в другой конец села. Стемнело. Шли медленно. Игнату очень хотелось обнять её и не выпускать из своих рук, но он знал, что никогда этого не сделает. Попрощавшись, сдерживая нахлынувшее желание, быстро пошёл к своему дому. Он не видел, как Вера долго, задумчиво смотрела вслед… Она ждала…

 

Игнат старался гнать от себя мысли, связанные с Верой. Но это удавалось ему не всегда. В августе прошлого года Игнат помогал Вере убирать урожай картошки. Когда она наклонялась, чтобы собрать клубни, не мог оторвать глаз от глубокого выреза пёстрой ситцевой кофточки. Отводил глаза, но всё повторялось. Ему тогда казалось, что они одна семья. Даже Тит захаживал во дворик на окраине села, как к себе домой; всегда получал что-нибудь вкусненькое – такого гостя трудно было выпроводить…

 

На лице Игната появилось подобие улыбки, но он резко прервал мысли, чтобы огрубевшая душа его не поддавалась соблазну…

 

Подул ветерок, сначала слабо, затем всё сильнее и сильнее. Из-за леса показались неприветливые тучки. Забеспокоились плакучие ивы, и опадающие листья-рыбки, увлекаемые ветром, терялись в траве или подхватывались тёмной безразличной речной волной, покорные своей предсказуемой участи.

 

Проснулся потревоженный Титаник, лениво поплёлся к кустам справлять нужду. Тучки уже подобрались к солнышку, заслонили мрачностью свет нестойких лучей. Похолодало. Через полчаса стал накрапывать дождь. Игнат набросил на шалаш немного лапника, чтобы продержаться до вечера. Коровы после дневного сна активно поглощали пожухлую, но вполне пригодную для пищи траву.

 

Игнат собрал сухие сучья, запалил костерок, согрел в котелке чай. Тит гонял птиц у воды: они взлетали дружной стаей, потом снова садились на берегу, как бы дразня разыгравшегося пса. Игнат окликнул Титаника: «Бездельник! Лучше бы делом занялся!» - потрепал по загривку и дал кусочек мяса с костью. Тит мгновенно проглотил лакомство и пошёл обозревать «владения».

 

Игнат смотрел на стадо, мысленно расставаясь с бурёнками. За полгода он прикипел к ним, знал привычки каждой. Но скоро зима, и коровы будут оставаться на частных подворьях не только на ночь, но и днём. Услуги пастуха понадобятся только весной. А пока стадо и Игнат были одним целым…

 

Через два часа дождь, мелкий и занудный, пробирал до костей неуютной сыростью. Игнат накинул брезентовый плащ, чтобы не промокнуть, пока будет гнать коров к селу. Дорогу уже развезло; бурёнки месили расквашенный чернозём, Тит и Игнат пробирались по обочине. Пастух щёлкал кнутом без надобности, по привычке.

 

Подошли к селу. Бурёнки по одной стали расходиться по домам. Вскоре Игнат и Тит остались вдвоём. «Ну, что, дружище, пойдём в магазин и будем готовить ужин?» - глядя в глаза погрустневшей собаке, сказал пастух. Купили всё необходимое, зашагали к дому. Возле калитки их ждала Вера, она подала Игнату глиняный кувшин с молоком.

 

Как много он хотел сказать этой женщине, но быстро отвёл глаза в сторону, поблагодарил и зашёл во двор. «Пусть всё остаётся по-прежнему», - подумал он, открывая дверь на веранду.

 

Игнат жил в дедовском доме, где прошло детство. Ему было дорого всё: от умывальника в прихожей до образов и лампадки в святом углу горницы. Игнат ничего не хотел менять. Стены, окрашенные до половины в светло-зелёный цвет, побеленный мелом потолок, рассохшиеся тёмно-коричневые половицы – всё напоминало о беззаботной поре, восторженной радости, когда самой большой неудачей могла быть только «восьмёрка» на колесе велосипеда.

 

Игнат повесил плащ в громоздкий шкаф с зеркалом, на котором образовались от времени сизые пятна, и сел на скрипучий, вытертый до дыр диван. Этот предмет мебели был в доме с незапамятных времён, как и огромный дубовый стол, на котором стояла в рамочке чёрно-белая фотография родителей и лежал самодельный небольшой крест из морёного дерева, испещрённый мелкими вмятинами. Распятие осталось от деда отца, Игнат нашёл его в коробке с разными мелочами, когда три года назад вернулся в село.

 

Немного отдохнув, пастух приготовил яичницу, выложил оставшиеся от обеда пирожки, поставил на стол купленную в местном магазине бутылку водки, налил в гранёный стакан кристально чистую жидкость, выпил, потом ещё…

 

Удушьем подкатила тоска. Он расстегнул ворот рубашки, достал из нагрудного кармана большую звезду от погон и положил на стол…

 

Как затвором автомата «передёргивались» чудовищные в неестественности воспоминания из зачёркнутой жизни, которую он тщетно гнал от себя. Бессюжетная лента памяти всегда обрывалась одними и теми же кадрами: ржавая земля, обезображенные трупы; молодой солдатик-шофёр с вывороченными внутренностями; девочка с тёмными кудряшками на лице и распахнутые немигающие глаза, а рядом обезумевшая мать, приникшая к ногам мёртвой крохи. Смерть смаковала кровавые липкие акварели, а в висках «билась в конвульсиях» только одна мысль: «Какие у человечества могут быть цели, ради которых должны гибнуть дети?»

 

Обхватив голову руками, Игнат сидел, будто окаменевший; глаза пастуха были пусты, он не плакал, только душа его обливалась горькими слезами.

Пастух допил оставшееся в бутылке зелье. Он был пьян. Появилась безудержная ярость, Игнат смахнул всё, что было на столе: стакан и бутылка разбились вдребезги, звезда отлетела в угол. Обеспокоенный Тит подбежал к хозяину. Пастух схватил пса за ошейник, тот вырвался, отскочил в сторону. «Пошёл вон!!!» - рявкнул на Тита, запустил вслед ему тяжёлое распятие и рухнул на диван. «Умер или не родился?» Бездна поглотила непостижимую мысль…

 

Тит заскулил. Держа в зубах крест, подошёл к столу, положил распятие и улёгся возле двери, обхватив морду лапами…